Хозяйка (СИ) - Инош Алана - Страница 4

— Куда?! Надорвёшься!

Но в её искрящихся глазах мерцало озорное веселье, а протест звучал не слишком убедительно, чем Женя и пользовалась. Позже, в густеющих голубых сумерках, опустившихся на сад вечерним покоем, они сидели на крылечке — плечом к плечу, тесно обнявшись. Округлые колени Катерины Матвеевны прятались под складками свободной длинной юбки, а нога Жени, обтянутая камуфляжными брюками, то и дело касалась их в игривой надежде на продолжение. В многозначительной близости друг к другу на ступеньке стояли изящные туфельки и чёрно-белые кроссовки. Часто Катерина Матвеевна ходила в калошах, но это — на работе. А сейчас — особый случай. Ей хотелось быть красивой.

— Катюш… Ты удивительная. В жизни ты ещё прекраснее…

Слушая голос с бархатистой хрипотцой и ощущая на своих плечах тёплое полукольцо объятий, Катерина Матвеевна проваливалась в щемяще-нежное, отчаянное чувство: вот оно — то самое, родное и нужное. Рядом с Женей было просто и понятно, надёжно, хорошо, тепло… Но сейчас и не пахло расслабляющим уютом: всё женское естество, всё нутро Катерины Матвеевны напряжённо откликалось и на этот голос, и на прикосновение. Внутри тихо, но сильно бурлило чувственное волнение — то обжигающее, то леденящее, но в обоих случаях светлое и окрыляющее. Губы Жени мягко коснулись её пальцев, и Катерина Матвеевна закрыла глаза. Она кожей чувствовала сближение, согревающее дыхание… Поцелуй мягко накрыл её губы, и она вся подалась навстречу Жене, доверчиво прильнула, и объятия стали крепче и нежнее. Женя, казалось, читала её мысли, чутко улавливала душевные порывы в самом их зародыше. В этом безмолвном диалоге было больше понимания, чем Катерина Матвеевна испытала за всю предыдущую жизнь. Если она хотела остановиться, Женя не спешила, терпеливо ждала, но, едва заметив признаки оживления, тут же возобновляла свою ласку. Чувствуя её руку ниже пояса, Катерина Матвеевна даже не думала отстраняться. Ей хотелось позволить Жене всё.

Для соседей Женя была дальней родственницей Катерины Матвеевны — чтоб не возникало кривотолков и сплетен. Хозяйка сделала гостье строгое внушение: никаких нежностей на людях — не приведи Бог! Но никто не знал, что делалось за закрытыми дверями спальни… А именно там Катерину Матвеевну и обняли сильные руки, которые так взволновали её с первого взгляда на фотографии. Всё в ней сладко содрогалось и пело… Никто и никогда не будил в ней женщину так, как это делала Женя. Зацелованные губы припухли, а соски, влажные от ласк, покалывало. Раздвинув колени, Катерина Матвеевна отдавалась целиком и полностью — каждый вечер и каждое утро. Женя оказалась на полголовы ниже ростом, но из её стальных рук было просто невозможно вырваться. Как обнимет, шепнёт: «Катюша…» — и всё, Катерина Матвеевна непоправимо и бесповоротно таяла душой и сердцем, а её тело вкушало такое наслаждение, какого не знало уже давно. Это было лучше, чем в юности, с Сашей. Молодость с её глупостями и рядом не стояла… А если и стояла, то могла лишь позавидовать взрослому, заслуженному, выстраданному чувству.

Они встретились после этого ещё два раза — осенью и зимой. Осенняя встреча была не очень долгой, Женя выбралась всего на три дня, а в новогодние каникулы, оставив дочку у бабушки, она провела с Катериной Матвеевной целую неделю. Сейчас Женя хотела приехать с Машей. Такое серьёзное знакомство могло означать лишь новую ступень отношений — за ним должно было последовать только предложение руки и сердца, не больше и не меньше. Но светлую радость омрачали смутные предчувствия.

Женя была человеком слова: в июле, как и обещала, приехала с Машей. Нерастраченное родительское чувство снова ворохнулось под сердцем Катерины Матвеевны, и она приняла дочку возлюбленной очень тепло и ласково. Маша оказалась отзывчивой на доброе к себе отношение, благодарной и по-своему мудрой девочкой, понимавшей даже больше, чем могли предположить взрослые. Катерина Матвеевна баловала обеих разносолами и вкусностями: поднимаясь раньше всех, пекла блины, оладьи и ватрушки. Женя готовить не слишком любила и не очень умела, и они с Машей по достоинству оценили кулинарное искусство хозяйки.

— Путь к сердцам двух холостячек лежит через желудок, — шутила Женя, а Маша хихикала, уплетая блины со сгущёнкой. Конечно, она понимала, что к чему.

В то прекрасное лето урожай в саду был фантастический. Маша объедалась вишней и малиной, крыжовником и смородиной; земляника уже отошла, но Катерина Матвеевна успела наварить изумительного душистого варенья, баночку которого щедро открыла ради дорогих гостей, не дожидаясь зимы. Толстенный ломоть сдобного батона с маслом и вареньем — вот излюбленное лакомство, которое одинаково жаловали и Маша, и Женя. Их приезд выпал на хлопотливое время летних заготовок, но им обеим это было в новинку. Маша никогда не видела, как варят варенье и закатывают компот; опять же, розовые пенки были очень вкусными, и она постоянно крутилась на кухне, облизываясь.

— Пенка даже вкуснее самого варенья, — говорила она.

Да, это было совершенно особое лакомство, лёгкое и воздушное, с тонким ароматом ягод. От него Машу было за уши не оттащить, и Женя с трудом урывала моменты с Катериной Матвеевной наедине, когда та помешивала в тазу деревянной лопаточкой. В эти мгновения можно было положить ладонь на аппетитную выпуклость ниже талии, защекотать дыханием ухо в золотисто-русом обрамлении пушистой прядки…

— Цыц, — строго говорила хозяйка.

Иногда Женя повиновалась, иногда продолжала свои шалости. Лишь когда Катерина Матвеевна принималась разливать готовое варенье и закатывать банки, всякие поползновения строжайшим образом запрещались. Священнодействие требовало сосредоточения. Если «цыц» ещё как-то можно было воспринять как игривое кокетство, то серьёзный взгляд и твёрдое «Жень, пусти» означали, что лучше и впрямь сейчас не лезть.

Каждую ночь Катерина Матвеевна открывала дверь спальни, и Женя проскальзывала туда. Лишь сдавленные, приглушённые вздохи и звуки поцелуев слышались там, а днём всё опять было чинно-пристойно, в рамках придуманной родственной «легенды». Но влюблённую Ирину невозможно было обмануть: безошибочно распознав, кем приходится хозяйке гостья, она затеяла с Женей драку — к несчастью для себя. Это было отчаянно смело, но глупо и безрассудно с её стороны.

Выскочив на шум, Катерина Матвеевна застала ужасное зрелище в саду: Женя профессионально уложила на лопатки неумелую и горячую Ирину, у которой из носа уже текла струйка крови.

— Маш, не бойся, — сказала Женя прибежавшей из малинника дочке. — Иди, всё хорошо. Мы с тётей Ирой шутим. Иди, кушай малину, малыш. Всё нормально, не пугайся.

— Иди, иди, — зашептала Катерина Матвеевна, спроваживая девочку подальше, к ягодным кустам. — Смотри, какая там малина созрела! Вон, видишь, какие ягодки? Так в рот и просятся.

Когда Маша скрылась в высоких кустах, Катерина Матвеевна, неузнаваемая в своей гипсовой бледности, хрипловато и глухо, но очень отчётливо и жёстко проговорила:

— Ира, уходите отсюда. Немедленно. То, что вы тут устроили, просто непростительно и неприемлемо. Учинили драку, напугали ребёнка… Я этого не потерплю.

Её рука величественно и повелительно указывала в сторону калитки.

— Скажи мне только одно, Катя: ты — её женщина? — сверкая глазами и вытирая окровавленный нос, спросила Ирина.

— Господи, да какое твоё дело?! — выдохнула Катерина Матвеевна. — Какое ты имеешь право требовать от меня отчёта? Уходи сейчас же!

Она сунула Ирине в руку бумажный носовой платок и ещё раз указала на выход. Она не сомневалась, что Женя сделала со своей стороны всё, чтоб неопытная соперница вышла из поединка почти невредимой. Парой выверенных ударов она могла бы переломать девушке кости, но отпустила глупышку подобру-поздорову.

Катерину Матвеевну трясло. Нет, не от вида расквашенного до крови носа Ирины; крови она не боялась, но её вдруг обожгло леденящее осознание силы, которой владела Женя — профессиональной, обузданной, отточенной тренировками. Всегда весёлая, остроумная и дружелюбно-спокойная, она никогда прежде не обнаруживала, каким смертельным оружием в совершенстве владеет.