Леди и некромант. Тени прошлого (СИ) - Лесина Екатерина - Страница 40

- Ты пришла?

- Да.

- Ты долго шла, - он сел в саркофаге и потер руки.

- Я... прости, - она склонила голову, ощущая себя виноватой, хотя какая-то часть сознания продолжала твердить, будто все, происходящее вокруг - лишь сон.

- Я тебя прощаю, - тот, кто забрал ее душу, провел пальцами по щеке Орисс, поднял ее подбородок, замер, разглядывая. Он поворачивал голову влево и вправо, задирал и опускал, он даже не постеснялся заглянуть в рот, убеждаясь, что зубы ее целы и ровны.

Это было унизительно.

- Сойдешь, - бросил он и позволил подняться с колен. Наклонился. Коснулся губами губ, дразня поцелуем, и когда она потянулась, готовая подарить не только поцелуй, отпрянул. - Умная девочка... чуткая девочка... вам удалось сохранить кровь? Это замечательно... но недостаточно... покажи руки.

И не дожидаясь, когда она исполнит просьбу, больше похожую на приказ, сам потянул руки, развернул ладонями вверх.

Усмехнулся.

- Вижу, ты не чураешься убивать...

- Это было нужно.

- Конечно, дорогая...

- Я не могла иначе... - сейчас ее слова звучали как жалкий лепет. И губы его скривились. А Орисс затряслась, осознав, что еще немного и он разочаруется в ней. - Я... не хотела иначе... мне нужен был ребенок... от него...

- Зачем?

- Чтобы стать Императрицей.

- Ты? - насмешка кольнула. - Впрочем... быть может, ты лучшее, что здесь осталось... честолюбива... беспринципна... подходящие качества для императрицы... но его ребенок не то, что тебе нужно... совсем не то...

- А...

- Мой ребенок, - он убрал прядку с ее уха. - Ты родишь мне сына. И я посажу тебя у своих ног. Я дам тебе право говорить от моего имени... и во всей этой проклятой Империи не найдется никого, кто посмеет усомниться в полноте твоей власти...

Сердце застучало.

Быстро и еще быстрее...

***

Альвийское посольство я покидала в смятенном состоянии духа.

После вручения камня нас просто-напросто выставили за ворота, которые закрылись. А мы с Тихоном оказались на очередной тесной улочке.

- И что это было? - поинтересовалась я, убирая камень под блузку. Что-то подсказывало, этаким сокровищем хвастать не стоит.

- Моя матушка...

- Это я поняла.

Тихон любезно предложил мне руку, и отказываться я не стала. Шел он медленно, подстроившись под мой шаг.

- Мне жаль, Оливия, но написать о твоем появлении я должен был, - Тихону пришлось наклониться, пробираясь под протянутыми над улицей веревками. На веревках болтались простыни, которые не только успели высохнуть, но и обзавелись буро-рыжей коркой пыли. - Появление последней из рода... слишком значительное событие, чтобы я мог закрыть на него глаза...

Я переступила через сонного пса, вытянувшегося посреди улицы и улицу эту перекрывшего.

- Я ушел, потому что не мог больше, - Тихон подал руку, помогая перебраться через мусорную кучу, в которой с деловитым видом рылась рыжая курица. - Одно дело, когда приходится открывать путь тем, кто живет очень давно и действительно устал от жизни. И я лишь помогаю исполнить собственное желание... аль-арроши - сложный ритуал... я готовлю настой из тридцати семи трав... для каждого - это свои травы.

Не уверена, что мне хочется знать особенности совершения альвийского суицида, но и перебивать некрасиво.

- ...прежде чем начать сбор, я разговариваю с каждым, кто пришел ко мне в поисках помощи. Я вижу, что им нужно. И верно ли их понимание Пути. Я собираю травы. И делаю настой. Я прихожу в гости и к моему приходу собирается весь род... это тоже часть ритуала... накрывают стол... приглашают гостей... всех, кто был дорог, но не смог удержать в жизни.

Он остановился у дома с темными стенами, прошитыми нитью-узором из желтого кирпича. Кладка была яркой да и сам дом выделялся, что крохотными балкончиками, что разросшимися кустами азалий на этих балкончиках.

- ...и тот, кто собрался уйти, сам одаривает их, каждому подбирает что-то особенное. А я подношу ему чашу с настоем. Это не яд, Оливия, не совсем яд в том смысле, который вкладываете вы, люди... это сбор, который помогает душе оставить тело. Оно после может существовать еще некоторое время... как правило, его хватает, чтобы превратиться в дерево... или в землю... или еще во что-то живое... плоть метаморфична.

Я прислушалась к себе.

Плоть плотью, но нам стоило повернуть налево, чтобы оказаться... где? Не знаю, но точно налево. И я потянула Тихона, который смены направления, казалось, вовсе не заметил.

- Изначально мне это не казалось тяжелым. Напротив, у меня даже появилась мысль, что матушка действительно была права, и открывать Путь - мое прямое предназначения.

За домом обнаружилась вереница других, сложенных из красного, будто вареного, кирпича. Эти дома были узкими и тесными. С вытянутыми окнами.

Забранные решетками.

И с ломаными рисунками на фасаде.

- Я проводил семерых, когда... это началось... ко мне стали приходить те, кто вовсе не был стар, но их души словно выгорели изнутри... они не желали больше жить... и если первым я путь открыл с легким сердцем...

- Их стало слишком много?

Фигуры были уродливы.

Они словно проступали из камня, будто запечатанные в нем, рвались на волю. И я закрыла глаза, а когда открыла, увидела, что фасады зданий чисты.

- Да. И не только это... потом меня позвали в один дом. Та девушка вовсе не желала уходить. Она полагала, что должна жить вечно... Боги отмеряли нам долгий срок, но не вечность... а она решила, что просто обязана сохранить себя... я говорил с ней. Я должен был успокоить, ее ждали столетия, но ей этого было мало... каждый день она полагала потерянным, если не сделала чего-то, чтобы удержать свою красоту.

- А она... была красива?

Фигуры проступали из камня. Они тянули ко мне руки, умоляя о чем-то. Но я не понимала.

- Очень... она должна была стать невестой Владыки... ей с юных лет внушали, что...

- Она избрана?

- Да. Именно. Мы не чужды честолюбия, как и прочих недостатков.

Я кивнула. И отвернулась, не способная больше смотреть на уродливый танец.

- Я говорил с ней... и снова... и опять... а потом она вырезала сердце другой девушки, которую посчитала слишком красивой, чтобы позволить жить, - Тихон остановился.

И я.

Это правильное место, но... для чего?

Узкий дворик, в котором уместились лишь лавочка и чахлый куст. Пыльные листья его поникли, прикрывая в тени своей пару желтых полупрозрачных ягод.

- Нам свойственны многие недостатки, но... убийство... это... невозможно... это означало, что душа этой девушки переродилась, а я не заметил. Не понял, - Тихон провел ладонью над кустом, и листья дрогнули, поднялись, раскрываясь зелеными зонтиками. - И мне пришлось сварить уже не отвар... эта душа никогда не рассталась бы с телом. Я убил ее... а за ней и юношу, который был талантлив... настолько талантлив, что никто долго не замечал его безумия...

Ягоды налились соком.

А в трещинах камня появилась вода. И слетевшиеся птицы - я и не, где они прятались, - пили эту воду.

- Мне жаль.

Тихон протянул раскрытую ладонь, и желтая пичуга села на пальцы.

- Дети... стали появляться реже... и другие... мои сородичи менялись... сперва никто не видел в том беды, но когда... многие не верили в их безумие. Стали говорить, что безумен я...

Фигуры на фасадах проступили четче. Более того, они двигались. Медленно подбирались ко мне... тянули руки, кланялись... они обретали плотность и призрачную плоть.

И я растерялась, когда первый из призраков шагнул на мостовую.

Это был мужчина в роскошном одеянии. Черный камзол его был расшит темными же камнями. Черные бриджи уходили в голенища высоких черных сапог. Черные волосы перехватывал черный шнурок. А вот лицо было бледным.

Белым.

Обескровленным.

На виске же черным провалом виднелась открытая рана.