Япония, японцы и японоведы - Латышев Игорь - Страница 16
- Предыдущая
- 16/248
- Следующая
В те дни Жуков не появлялся в институте, а затем стало известно, что он взял внеочередной отпуск и сразу же после похорон жены уехал на юг со своей любимой женщиной, ушедшей, кстати сказать, ради него от своего мужа полковника. С точки зрения нынешней морали тогдашнее поведение Евгения Михайловича навряд ли может вызывать осуждение: он вел себя честно, искренне, последовательно, встретив мужественно свалившуюся на него беду. Но времена тогда были другие, и коммунистам института надлежало, как требовали того нормы партийной морали, "обстоятельно разобраться" во всем случившемся. И "разбирались", хотя говорить о случившейся трагедии было поздно и бесполезно. В институте по указанию райкома КПСС состоялось закрытое партийное собрание, участники которого в своих выступлениях сокрушаясь по поводу случившегося, подвергли Жукова "суровому осуждению". По решению собрания Жукову было вынесено партийное взыскание. Пережил он эту общественную порку мудро и стойко: в своем заключительном слове он вину взял на себя, а на следующий день написал в дирекцию заявление об уходе из института. Прискорбным результатом этого решения стал в дальнейшем фактический отход Е. М. Жукова от активных японоведческих изысканий, хотя он не раз принимал участие в ответственном редактировании отдельных японоведческих публикаций, а также в форумах отечественных и зарубежных востоковедов.
После ухода из ИВАНа Евгений Михайлович был сразу же зачислен в Институт истории АН СССР, где он принял на себя обязанности главного редактора капитального многотомника "Всемирная история", чем и снискал себе в последующие годы авторитет и славу лидера советской исторической науки. Став академиком, а затем и академиком-секретарем Отделения истории АН СССР, он обрел в 60-70-е годы большое влияние на деятельность всей Академии наук.
С уходом Е. М. Жукова из Института востоковедения заведующим отделом Японии была назначена М. И. Лукьянова, что привело к далеко не всегда полезным изменениям в научном уровне и стиле работы этого отдела.
В 1952-1957 годах группа историков отдела Японии вела работу по написанию начатой еще по инициативе Жукова коллективной монографии "Очерки новейшей истории Японии". С уходом Е. М. Жукова из отдела эта работа не прекратилась. Ответственным редактором названной рукописи стал один из ее авторов - Х. Т. Эйдус. Деликатность его роли в этом коллективном труде состояла в том, что параллельно в другом издательстве, Госполитиздате, шла подготовка к печати его собственной гонорарной книги "Очерки новой и новейшей истории Японии", содержание которой неизбежно накладывалось на содержание коллективной монографии. Но Хаим Тевельевич Эйдус с честью, без конфликтов вышел из этой ситуации: сначала в 1955 году вышла в свет его личная книга, а затем, спустя год с лишним, была опубликована и коллективная монография. Не берусь сказать, какую из этих работ следует считать лучшей, ибо в обеих прослеживается свойственная Эйдусу легкость пера и умение излагать факты просто, не углубляясь в проблемы и обходя острые углы.
Иногда в нашей востоковедной науке незнание восточного языка не затрудняет, а наоборот, упрощает работу авторов. Занимаясь историей и политикой Японии на протяжении трех-четырех десятилетий, Хаим Тевельевич Эйдус, похоже, не испытывал горя от того, что японский язык был ему незнаком. Все свои работы Эйдус писал на тассовских материалах, а также на материалах, почерпнутых из англоязычных изданий. И это позволяло ему быстро, оперативно и без излишних копаний в японских текстах писать статьи, брошюры и книги по острым проблемам японской внешней политики. И надо сказать, что писал он исторически грамотно, политически четко, а по стилю просто и доходчиво. И не случайно именно Х. Т. Эйдус внес в 30-60 годах наиболее заметный вклад в освещение различных проблем японской истории и политики. Его книги "Рабочее движение в Японии" (1937), "Япония от первой до второй мировой войны" (1946), "Очерки новой и новейшей истории Японии" (1955) и "История Японии с древнейших времен до наших дней" (1968), написанные без претензий на глубину с использованием сравнительно небольшого количества источников на русском и английском языках, принесли большую пользу в смысле упрощенного, но достоверного и политически целеустремленного ознакомления нашей широкой общественности с прошлой и новейшей историей Японии. Для меня, например, в студенческие годы, его книга "Япония от первой до второй мировой войны" стала чем-то вроде азбуки, с которой началось в дальнейшем более детальное ознакомление с новейшей историей Японии. И более того - пребывание Х. Т. Эйдуса в составе работников отдела, особенно после ухода из института Е. М. Жукова, оказывало благотворное влияние на атмосферу в отделе, чего никак нельзя было сказать о роли преемницы Жукова - М. И. Лукьяновой, женщины с тяжелым и недобрым характером. Эйдус всегда был жизнерадостен, весел, постоянно шутил и ровно, уважительно и без чванства относился ко всем своим коллегам независимо от их званий и возраста. Не раз бывало, что во время каких-либо острых дискуссий, возникавших в отделе при обсуждении тех или иных вопросов, Эйдус разряжал напряженную атмосферу какой-нибудь удачно вставленной шуткой. Иногда, правда, меня слегка коробили его скептицизм и откровенно прагматический, деляческий подход к тем или иным дискуссионным вопросам.
Несколько иное впечатление производил старший научный сотрудник отдела Александр Львович Гальперин. В отличие от Эйдуса ему было свойственно стремление к углубленному изучению отдельных этапов японской истории и к обстоятельному теоретическому осмыслению исторических событий и процессов. Стремление к познанию истории сквозь призму марксистского учения о социально-экономических формациях рассматривалось тогда всеми советскими историками как естественный и верный путь к истине. И Александр Львович проявил в этом деле немалый талант, хотя сегодня некоторые из его тогдашних рассуждений могли бы показаться догматическими. Однако свои взгляды Александр Львович высказывал хотя и убежденно, но в то же время не категорично, в мягкой форме, не игнорируя мнения своих более молодых собеседников и не подавляя их морально своим авторитетом. Как и Эйдусу, Гальперину было свойственно чувство юмора, а потому те споры, которые велись иной раз на заседаниях отдела между ним и Хаимом Тевельевичем, с удовольствием слушались присутствовавшими, а их шутливые реплики в адрес друг друга вносили разрядку в монотонный ход заседаний, вызывая улыбки и смех.
Большое уважение вызывали у меня ответственное отношение А. Л. Гальперина к своим научным изысканиям, его упорное стремление использовать по возможности труды японских ученых-историков, хотя такая работа и отнимала у него много времени. Его книга "Англо-японский союз: 1902-1921 годы", изданная на основе его докторской диссертации в 1947 году, стала в моих глазах одним из лучших образцов научных исследований советских японоведов.
Весьма уважительно относился Александр Львович и к своим начинающим коллегам. Мои беседы с ним при встречах в узких коридорах института всегда оставляли в памяти приятный осадок. Правда, один раз, где-то в 1954-1956 годах, на одном из заседаний отдела Японии у меня завязался спор с Александром Львовичем. Спор возник при обсуждении чернового проспекта по новой истории Японии, подготовленного мной в порядке планового задания, для того чтобы в дальнейшем сотрудники отдела приступили бы к намечавшейся одноименной коллективной монографии, ответственным редактором которой был назначен А. Л. Гальперин. Мой проспект был написан в проблемно-хронологическом плане. Предполагалось, что разбивка на главы будет произведена в хронологическом порядке, а что касается параграфов внутри каждой главы, то они будут носить проблемный характер: экономическое состояние, внутренняя политика, внешняя политика, культурная жизнь и т.д. Но такая структура не понравилась Александру Львовичу, и он выступил против проблемных параграфов, за изложение событий в хронологическом порядке, независимо от того, пойдет ли речь об экономике, политике или дипломатии. Его аргумент сводился к тому, что не следует "нарушать естественную ткань событий". Я возражал, считая, что такое пассивное перечисление фактов в хронологическом порядке будет мешать выявлению наиболее важных проблем японской истории, затруднит усвоение читателями содержания будущей книги. Спор этот завершился не в мою пользу: как и следовало ожидать, авторитет Александра Львовича повлиял на мнения других выступавших. Тем более что именно Александр Львович должен был стать ответственным редактором предполагавшейся работы. Поэтому, конечно, все решили, что ему, как говорится, "и карты в руки". Но обиды у меня на Гальперина за это поражение в одной из моих первых научных дуэлей не осталось. Объяснялось это отчасти тем, что мое участие в написании будущей книги не предполагалось, да и к изучению новой истории Японии у меня душа не лежала, т.к. больше всего мне хотелось тогда заниматься японской современностью.
- Предыдущая
- 16/248
- Следующая
