Япония, японцы и японоведы - Латышев Игорь - Страница 13
- Предыдущая
- 13/248
- Следующая
Аспиранты-одиночки оставались также в поле зрения партийной организации института. Из всех возможных партийных поручений я предпочел работу за пределами института в качестве пропагандиста РК КПСС Сокольнического района Москвы. На первом курсе аспирантуры раз в неделю я вел семинарские занятия по истории КПСС в кружке работников Сокольнического райпищеторга. Учебой в этом кружке занимались более 25 членов КПСС директоров местных продуктовых магазинов. По складу ума и характеру это были типичные торговцы, и хотя история партии их, разумеется, нисколько не интересовала, тем не менее кружок они посещали более или менее регулярно, чтобы не осложнять свои отношения с райкомом КПСС. Большинство из них были старше меня по возрасту и тем более по своему житейскому опыту, но внешне проявляли ко мне уважительное отношение. Я же в ходе занятий с этими "дядями" учился тому, как растолковывать политическую историю нашей страны людям, не проявлявшим к этой истории ни малейшего интереса, хотя и делавшими вид, будто их что-то интересует. В ходе подготовки к занятиям приходилось много думать, как развлечь моих слушателей и рассеять их сонливое состояние. Нескрываемую радость проявили члены моего кружка в мае 1950 года на последнем итоговом занятии, после которого на три летних месяца в сети партийного просвещения наступал каникулярный период. Не знаю, может быть, это было некоторое отступление от норм партийной морали, но я не смог отказать в тот день их дружной просьбе посидеть с ними за одним столом в небольшом ресторанчике рядом с метро "Сокольники". Там они настойчиво пытались споить своего молодого преподавателя, подымая один тост за другим и уговаривая меня все время пить "до дна". Но их коварный замысел не удался: внятность речи и твердость поступи сохранились у меня до окончания застолья. А напоследок они вручили мне под аплодисменты новенький солидный кожаный портфель с дарственной надписью, в портфель положили бутылку виноградного вина и коробку конфет, подогнали заранее оплаченное такси, которое и довезло меня до дому.
В райкоме партии говорили, что руководство райпищеторга просило райком оставить меня в том же кружке директоров и на следующий учебный год. Но я категорически отказался и попросил дать мне кружок с иным составом слушателей на каком-либо промышленном предприятии района. Моя просьба была выполнена, и в следующем году я вел семинар по истории партии на Сокольническом вагоноремонтном заводе СВАРЗ. Там в числе слушателей семинара преобладали рабочие. Это были люди другого склада: не такие тертые калачи, как торговые работники. К занятиям в кружке мои новые слушатели относились серьезнее. Между ними разгорались даже споры по тем или иным теоретическим вопросам. Сидеть на занятиях после восьми часов работы было им, конечно, трудновато, тем более что многие из них работали зимой не в теплых цехах, а на морозе. Трудно было и мне преодолевать сонливое состояние некоторых слушателей, особенно тех, кому было уже за пятьдесят. Один раз на моих занятиях присутствовал представитель райкома партии, прибывший познакомиться с положительным опытом партийной учебы на заводе. Все было бы ничего, но подвел меня тогда один обычно активный старик-рабочий: поработав в тот день на холодном ветру, он размяк в теплой комнате и заснул на глазах у райкомовского представителя, о чем тот и написал в своем отчете. В том учебном году в списке лучших пропагандистов РК меня, естественно, не оказалось.
Защита диссертации, безработица
и поступление на работу в ИВАН
В годы аспирантуры чаще всего из моих друзей мне доводилось встречаться с однокашником Д. В. Петровым, с которым мы одновременно учились в институте, а затем вместе поступали в аспирантуру на кафедру стран Дальнего Востока. Да и научный руководитель был у нас один и тот же доцент Э. Я. Файнберг. Только Петров писал диссертацию по новой истории Японии (темой его диссертации была экспедиция американского коммодора Перри в Японию и последовавшее в результате "открытие" страны), а я писал по новейшей.
В те годы у нас у обоих явственно прорезался интерес к журналистской и научной работе. И Петров, и я стремились проявить в диссертациях свои творческие способности и как можно скорее выйти на финишную прямую, т.е. вынести диссертации на защиту. Поначалу Петров довольно сильно опережал меня, но потом в первой половине 1952 года мне удалось с большим напряжением сил догнать его. И финиш у нас был совместным: мы оба защищали наши диссертации в один и тот же день, в одном и том же актовом зале института в присутствии одних и тех же членов Ученого совета. Первым в тот день защищался я, а вторым после пятнадцатиминутного перерыва - Петров. Мы были с Петровым первыми и единственными аспирантами института, защищавшими наши диссертации досрочно - 28 июня 1952 года. Голосование членов Ученого совета было вполне благоприятным для нас: из 30 опущенных бюллетеней против было лишь два.
В те времена праздничный банкет по случаю успешной защиты диссертации проводился обычно в тот же день. Поскольку у меня и у Петрова научный руководитель и члены кафедры, а также большинство друзей были одни и те же лица, то мы с ним приняли неординарное решение - проводить банкет совместно в одном зале, за одним столом. И это было удобно для всех, кто был приглашен на это застолье, состоявшееся в банкетном зале гостиницы "Советская" на Ленинградском проспекте.
Став кандидатом исторических наук, я оказался безработным. Дирекция института заранее поставила в известность как Петрова, так и меня о том, что свободных вакансий для преподавательской работы в институте не имеется и что работу нам придется подыскивать самим. Петров, установивший заранее контакты с Японской редакцией Государственного комитета по радиовещанию, вскоре приступил к журналистской работе в этом комитете в качестве политического обозревателя, и эта престижная работа принесла ему, судя по всему, хорошие заработки и имя в журналистских кругах.
У меня же дела пошли не столь гладко, как у Петрова. Ни одно из научных и практических учреждений, связанных так или иначе с Японией, мной не заинтересовалось: ведь в ту пору всякие отношения Советского Союза с Японией были прерваны. Со вступлением в силу Сан-Францисского мирного договора (28 апреля 1952 года) японские власти стали пресекать въезды в Японию советских граждан и практически блокировали контакты японцев с сотрудниками советской миссии, оставшимися в Токио со времени союзной оккупации. Поэтому и специалисты-японоведы оказались мало кому нужны.
Меня, правда, в то время более всего интересовала не практика, а научная работа. А потому свои надежды я стал возлагать на поступление в Институт востоковедения Академии наук СССР, в стенах которого существовал отдел Японии, возглавлявшийся самым известным в то время историком-японоведом, членом-корреспондентом АН СССР Евгением Михайловичем Жуковым. Именно в этом отделе работал один из официальных оппонентов по моей кандидатской диссертации Петр Павлович Топеха, который изъявил желание помочь мне устроиться на работу в названном отделе и поговорить по этому поводу с Жуковым.
Однако устройство на работу в Институт востоковедения АН СССР оказалось делом трудным и долгим. После первой встречи с Е. М. Жуковым, который в то время не только заведовал отделом Японии, но и занимал пост одного из заместителей директора института, стало ясно, что вакантных мест в институте не имеется, что штатное расписание этого учреждения строго ограниченно и что ожидать моего зачисления на работу мне придется, наверное, очень долго, во всяком случае, до тех пор, пока кто-либо из научных сотрудников института не скончается или не уйдет добровольно в какое-либо иное учреждение. В ходе беседы с Жуковым я ощутил к тому же отсутствие у него большого интереса к моей персоне. Внешне Жуков был учтив и вроде бы доброжелателен, но в то же время он не задал мне никаких вопросов по содержанию моей диссертации. "Ждите",- сказал он холодно. А на мой вопрос, когда мне снова его побеспокоить, ответил весьма неопределенно: "Ну, через месяц или два".
- Предыдущая
- 13/248
- Следующая
