Замужем за олигархом - Лобановская Ирина Игоревна - Страница 16

Надо же было размалеваться таким лаком! Тихий ужас…

— Не то что надоевшие видаки с вашими занудными «Присциллами», «ста днями» и «ночными прикидами»! Хотя там тоже есть очень хорошенькие мальчики, похожие на меня… Особенно тот, в черных чулочках! Помнишь, Митюня? А давайте, парни, теперь все время устраивать разные концерты. Дарья будет играть. И я тоже хочу петь под гитару.

И очаровашка, капризно выпятив пухлые губы, кокетливо положил кудрявую головку на стол, посмотрел лукавыми глазками на Дашу и ласково потерся напудренным носиком о мягкую скатерть. Даша, словно во сне, не замечая своего собственного жеста, рассеянно опустила руку на умело завитые буйные кудри.

— Опс! — радостно выпалил Денисик и тотчас приподнял кудрявую голову, теснее прижавшись к девичьей ладошке. — Елы-палы! А мне сегодня невероятно повезло!

Митенька замер, его широкая улыбка увяла. Синие очи неприятно застыли. Илья беспокойно зашевелился. Миша почувствовал некое напряжение, но понять ничего не мог. Пока он здесь на новенького…

— Yes, of course! О’кей! — внезапно пропел мальчик-снегурочка и прошептал: — Выпей, Мишель!

Не отвечая, Миша безропотно автоматически повиновался, в душе проклиная себя за безволие и бесхарактерность. «Дай бог воли, дай бог воли, остальное заживет…» Что воля, что неволя — все равно…

С трудом оторвавшись от притягательной и не обращающей на него внимания Даши, Миша перевел глаза в другую сторону и ошеломленно застыл: пузатый неряшливый очкарик подмаргивал ему через стол, сияя во весь большой щербатый рот.

— Выпьем, дружишки! — ликующе прокричал он пронзительным тенорком, поднимая вверх рюмку и щедро, без всякой меры, расплескивая коньяк на себя, на скатерть и на соседей.

Никто из них словно не заметил неловкости тамады-самовыдвиженца.

— Вот блин! Оближитесь, дружишки, чтобы добро не пропадало! — хихикнув, посоветовал кругленький и радостно провозгласил: — Выпьем за нас и за пополнение наших рядов, за милейшего Мишеньку, которого, конечно, мы все полюбим искренне и преданно! Так же, как мы давно любим Митеньку, Илюшу, Денисика и всех остальных!

За столом засмеялись, благодушно закивали. Зазвенели, сталкиваясь хрустальными боками, рюмки и бокалы. Митенька дружески приобнял Мишу и шепнул ему прямо в ухо:

— Мишель, это замечательные ребята! Все без исключения! И это хорошо, что мы вместе. И ты теперь тоже с нами…

Фарфоровый мальчик, без сомнения, тяготел к гиперболам и завышенным характеристикам. Или принимал желаемое за действительное.

Миша рассеянно кивнул. Ему почему-то стало нравиться здесь, и чем дальше, тем больше. Добрая, милая, приятная компания, вроде бы искренне расположенная к нему. Ни за что ни про что. За здорово живешь. Ему улыбались, ему радовались, его привечали… Не пустяк… И чего же больше? Когда и где такое было? Миша даже не мог вспомнить, чтобы подобное случалось с ним. Бабушка и дядя с тетей — они не в счет…

Михаил одним махом вновь влил в себя содержимое бокала и сразу обалдел, не имея ни малейшего опыта в подобных делах. Стены куда-то сдвинулись и поплыли, лишь по счастливой случайности не сталкиваясь и не обваливаясь на ковер.

Миша быстро размяк от тепла, коньяка и душноватого сладкого аромата духов, перестал зажиматься и сидел спокойно, удовлетворенно, слегка откинувшись на спинку стула и легко прикоснувшись плечом к плечу Митеньки. Эта почти неосознанная близость и, вероятно, случайное соприкосновение не казались Мише чем-то странным или противоестественным. Наоборот, все вполне объяснимо и нормально. Что же тут необычного? Так, ничего особенного, знак дружеского внимания и расположения.

Жизнерадостный толстяк напротив продолжал подкупающе улыбаться и подмигивать.

— Рекомендую! — доброжелательно поспешил прийти на помощь Митенька. — Валентин Аленушкин — отличный журналист! Ну, вообще-то он еще учится на журфаке, на минуточку. Но скоро у нас будет свое личное золотое перо. Напишет обо всех нас. И о тебе тоже, Мишель, когда ты прославишься на весь мир. А ты ведь обязательно прославишься.

Миша страшно удивился. Почему это он прославится? И в чем?

— Кроме того, Валюша хороший деловой критик и плюс к тому поэт. Вообще работяга и симпатичный парень.

— Потрясный! — подтвердил Илья.

«Симпатичный парень» довольно захохотал во весь огромный щербатый рот. Очевидно, комплексы были ему несвойственны, иначе он или давно вставил бы зубы, или навсегда перестал смеяться. Бесформенный, вытянувшийся от стирок и давно потерявший свой первоначальный цвет старый свитер не красил Аленушкина, но точно соответствовал его стилю, облику и, наверное, сути.

— Мы зовем его иногда нашей сестрицей Аленушкой, — продолжал мальчик-снегурочка. — он у нас милашечка и малость наглюха!

Миша с недоумением, искоса взглянул на него, тщетно пробуя взять себя в руки, до конца постичь происходящее и оценить присутствующих. Но где ему… Сегодня все окончательно смешалось, переплелось, перепуталось. Было туманно и неясно, однако приятно и мило.

— Я тебя по жизни очень понимаю, — раскованно обратился Валентин к Михаилу. — Тебе пока здесь неловко и неуютно. Словно все не к добру. И это не есть хорошо. Но это все пройдет. Уже проходит. Я прав?

Толстяк журналист попал в самое больное место. Миша сразу тоскливо представил себя со стороны, чужими глазами. Его действительно стоило пожалеть: со съехавшими набок большими очками, взъерошенного, покрасневшего от выпивки. Он вцепился пальцами в вилку, выбивавшую нервную дробь. Взгляд его испуганно метался по сторонам, как загнанная в угол мышь, и сам он, серенький и незаметный, вызывал у людей одновременно и неприязнь, и сострадание. Милое дело… Открытие более чем неприятное. Тихонький и незаметный, чем-то напоминающий серую мышку… Это он?! Ну да, он медведь косолапый, но определению Леночки… Провинциальное простодушие и волжская наивность…

Каховский злобно прищурился, ненавидя всех, а больше всего — себя. И особой наблюдательностью он никогда не отличался, поскольку с окружающим соприкасаться не любил.

Этот чудаковатый Аленушкин пишет стихи?.. Неужели хорошие? Небось какую-нибудь гадость. Графоманов нынче развелось — тьма-тьмущая. Правда, их всегда хватало с лихвой, по теперь они признаны обществом и даже завели свой собственный печатный орган и магазин.

И сомнительными комплиментами и утешениями этого странного кругленького Аленушкина, поэта и журналиста, обольщаться не приходилось: фальшивка с начала до конца. Однозначно. Только вот зачем пузатому журналисту понадобилось так жалко льстить и откровенно лицемерить? Хотя озвучено на редкость искренне…

Миша поспешно, судорожно, на манер эпилептика, дернул головой в знак согласия и изобразил слабое подобие улыбки. Получилось плохо, бездарно.

— Тум-тум-тум! Надо чаще встречаться! — радостно и громогласно объявил Валентин. На другом конце стола немного вульгарно ответно хохотнул Илья. — А ты, Митюша, сказывал нашему новому другу историю нашего содружества или жизненные коллизии некоторых из нас? Если нет, посвяти! Мы против не будем! «Надежды маленький оркестрик под управлением любви…» Настоящий отпад! Нет словей!

Кажется, намечалось что-то интересное. И вновь любимая песня дяди Наума…

— У нас совершенно необычная и непростая компания. Ты не думай, что все компашки одинаковы, хотя все мы, безусловно, птички хищные. Оченно строго блюдем исключительно свои интересы, устилая лишь свои гнезда пухом. И вопрос взаимоотношений всегда упирается в то, захотим ли и сумеем ли устлать гнезда окружающих хотя бы пером.

— Кое-что рассказал… Одну малость… С этим всегда успеется. С исповедями спешить не стоит! — отозвался фарфоровый мальчик, с удовольствием надкусывая банан. — А вот ты у нас — человек творческий и ручкой водить умеешь. Можешь создать из наших жизней роман, где мы все сами себя без труда угадаем.

— Митька, а мысль ничего себе, классная! — закричал Валентин и запрыгал на стуле, сотрясаясь всем своим рыхлым, не больно поэтическим по всем стандартам телом. — Я всегда мечтал войти в анналы и ввести туда за собой всех своих друзей! Так что стоит попробовать начать писать роман. Будет лихой эксклюзив и размышлизмы!