Лепестки на волнах (СИ) - "Anna" - Страница 31

Рамиро хмыкнул, но больше ничего не сказал, а на губах де Эспиносы мелькнула слабая улыбка.

После ухода врача Беатрис подошла к окнам. Солнце уже село, и можно было открыть ставни. Она задержалась у распахнутого окна, с наслаждением вдыхая прохладный воздух.

– Разве вы больше не собираетесь читать мне сочинение сеньора Сервантеса?

Вопрос де Эспиносы прозвучал неожиданно. Однако Беатрис, скрывая свое удивление, позволила себе колкость:

– А разве это не приносит вам дополнительных мучений?

– Я уже свыкся с ними, сеньорита Сантана, и начал находить в них удовольствие. И даже обещаю не засыпать после пары фраз.

Беатрис посмотрела на него недоверчиво, но взяла лежащую на комоде книгу и присела в кресло.

Де Эспиноса, чувствуя, как стихает боль от потревоженной раны, слушал и не слушал историю о злоключениях дона Кихота. Слова врача действительно не вызвали у него радости. Днем ранее придя в себя, он окончательно убедился, что все еще пребывает в земной юдоли, более того — чутье и опыт подсказывали ему, что он выкарабкается. Кто-то касался его, и он слышал мелодичный женский голос, тихо напевающий незатейливую песенку. В первый момент уставшее сердце дона Мигеля стукнуло невпопад: она, неужели?! Но голос был совсем другой, да и пелось на испанском языке.

Он открыл глаза и чуть ли не с досадой обнаружил возле себя миловидную дочь алькальда Ла Романы. Сеньорита Беатрис Сантана. Что это ей тут понадобилось? Впрочем, разочарование не оставило места любопытству, он разве что отметил неожиданную уверенность и опыт девушки. Он не пытался быть хоть немного учтивым, и пожалуй, удивился, увидев ее во второй раз, с книгой. Ну, охота пуще неволи. У него были куда более важные темы для размышления, и прежде всего, де Эспиноса не переставал задаваться вопросом: что с ним произошло в последние недели?

Когда миссис Блад стала его пленницей, он был готов на все ради мести Питеру Бладу. В том числе — исполнить свою угрозу в отношении его жены. Но Арабелла Блад спутала все карты, перевернула вверх дном привычный мир, в котором его врагу давалось только одно право — умереть. Почему он согласился на поединок? Ведь и любовь к донье Арабелле не помешала бы ему. Не дрогнув, он предал бы убийцу своего брата самой мучительной казни. Или все-таки помешала бы? Сейчас дон Мигель не был так в этом уверен. И вот он потерпел поражение...

Сладкий яд по капле продолжал вливаться ему в жилы, и несмотря ни на что, он думал об Арабелле лишь с нежностью. Вероятно, он повредился в уме, подобно этому несчастному идальго из Ла-Манчи, хотя и без чтения рыцарских романов, и вообразил себя неистовым Роландом. Недаром в бреду его преследовал осуждающий взгляд Диего. По спине дона Мигеля пробежал озноб, словно пушечное жерло коснулось ее...

Кто бы мог подумать, что Педро Сангре столь плохо владеет клинком, что не смог прикончить его одним ударом. И что теперь? Самому броситься на острие шпаги? Последовать совету проклятого пирата и вернуться в Испанию разводить коз?

Окаянная гордость рода де Эспиноса подняла вдруг голову. Он, Мигель де Эспиноса, не сделает ни того, ни другого. К дьяволу!

«Служение Господу нашему...»

Наступил ноябрь.

Как-то утром Беатрис сидела на своей излюбленной скамье в тени апельсинового дерева, слушая негромкое журчание фонтана. До праздника Непорочного зачатия оставался месяц, и она должна была дать ответ отцу Игнасио.

При мысли о том, что скоро стены обители сомкнутся вокруг нее, Беатрис осознала, что ей будет невыносимо трудно расстаться с отцом и уютным домом, с этим небольшим садиком, где все цветы были посажены ею. И... с резким нелюбезным сеньором адмиралом?

«А о нем-то что толку горевать? Не пройдет и недели, как он уедет».

Скоро, очень скоро она распрощается с доном Мигелем, и все вернется на круги своя...

Между ними установились странные отношения: де Эспиноса терпел ее присутствие с легким налетом снисходительности, а она вела жестокую борьбу со своими чувствами и была предупредительна, но и только.

«Да, конечно, и только...»

Беатрис даже зажмурилась при воспоминании о пережитом стыде.

...Это произошло еще в конце октября. Она встала, чтобы подать дону Мигелю кружку с водой, и сдвинула кресло, не заметив, что оно прижимает край простыни, укрывающей раненого. Дон Мигель полулежал в подушках и в этот миг подвинулся еще выше, устраиваясь поудобнее. От этого движения натянувшаяся простыня сползла, и Беатрис увидела его плоский живот, по которому сбегала расширяющаяся от пупка к паху полоска темных волос, переходящих внизу в густые завитки, и узкие бедра, охваченные куском полотна наподобие повязок, которые она видела на индейцах. Девушку бросило в жар, казалось, что не только лицо, но и шея, и плечи заполыхали. К своему ужасу, она не сразу смогла оторваться от созерцания того, что открылось ее взору, а когда все же ей это удалось, то встретилась глазами с ироничным и изучающим взглядом дона Мигеля. Его, похоже, весьма забавлял конфуз Беатрис.

– Неужели в вашей богатой практике вы не сталкивались с мужской наготой, сеньорита Сантана?

Такого смущения, еще усугубившегося от слов де Эспиносы, ей никогда не доводилось испытывать. Готовая провалиться сквозь пол, она ляпнула первое, что пришло ей в голову:

– Не обольщайтесь, дон Мигель, вы далеко не первый раненый, кого я вижу без одежды.

Боже, что она несет!

Все-таки главной ее добродетелью было умение веселить сеньора адмирала.

– Вот как? – дон Мигель рассмеялся, и Беатрис краешком сознания отметила, что на этот раз он не захлебнулся мучительным кашлем: – Почему же тогда вы так вспыхнули, сеньорита Сантана? Или я являю собой особенно отталкивающее зрелище?

– Я не заметила принципиальных отличий, – сдержанно ответила Беатрис, и, не торопясь, накрыла дона Мигеля простыней, затем тщательно подоткнула ее.

– Разумеется. Вы уже сравнивали меня с безродным бродягой, – довольно-таки ядовито сказал он.

«Вот ведь! Откуда во мне такая дерзость?!» – Беатрис была просто в отчаянии.

– Вы все еще хотите пить? – скрывая смятение за безразличным тоном, спросила она.

– Если вы окажете мне эту милость, – без тени улыбки ответил де Эспиноса.

...Беатрис покачала головой: ей было непросто вновь переступить порог его комнаты. Но за последние дни в состоянии дона Мигеля произошли значительные перемены, и постоянное присутствие сиделки уже не требовалось. Он уже выходил в патио, благо что сезон дождей близился к концу и воздух стал более сухим и прохладным, особенно по вечерам. Однако дон Мигель попросил Беатрис продолжить чтение романа, и она не смогла отказать ему.

Ей казалось, что он наконец-то проникся приключениями славного дона Кихота Ламанчского. Он, разумеется, и раньше слышал имя сеньора Сервантеса, но, отдавая предпочтение философским трактатам и военным мемуарам, никогда не проявлял интереса к его знаменитому произведению. Однажды Беатрис пересказала предисловие, повествующее о жизни Сервантеса. Дон Мигель нашел его судьбу весьма печальной и заметил: