Лучшая зарубежная научная фантастика: Сумерки богов - Дозуа Гарднер - Страница 18

— Да.

— Возьму экзоскелет, болеутоляющие и пойду своей дорогой.

— И куда же ты отправишься?

— Куда смогу.

— Но ты же не знаешь, что произошло за эти шестьдесят лет. Что ты станешь делать?

— Может, мои родственники все еще живы. Вот туда и отправлюсь, в город, где выросла. Возможно, найду кого–то, кто все еще помнит меня. Или свою могилу, к примеру.

— Не ходи.

Она упрямо, целеустремленно шла вперед, но я видел, как Нахид морщится при каждом шаге.

— Слушай, мне плевать на твой монастырь. И на эти пьесы. И больше всего мне плевать на тебя. Дайте мне таблеток, экзоскелет — и больше меня не увидите.

На том разговор и закончился. Мы молча шли сквозь лес, я погрузился в мрачные размышления, она хромала рядом и морщилась.

Мы нашли путь. Откос тут был очень крутой, и дорога, больше похожая на обыкновенный проселок, резко петляла, пока мы спускались с горы. Нас никто не преследовал. По–прежнему шел дождь, но здесь, внизу, стало теплее, и я сразу взмок. Ботинки не предназначались для походов, я натер ноги, поясница болела. Я даже представить не мог, каково было сейчас Нахид.

Я много лет пытался обуздать свои желания, но сейчас не мог прогнать образы прошлой ночи. Чувствуя одновременно вожделение и стыд, я понял, что все еще хочу ее, и теперь сомневался, что смогу просто так вернуться и стать обыкновенным монахом. Орден существовал задолго до каслонского завоевания и переживет его. Я был не более чем клеткой этого бессмертного создания. Что боги хотели от меня? Чем обернутся мои поступки?

В конце тропы дорога выпрямилась, следуя вдоль реки Шаришабз вверх по долине. Впереди вздымалось плато, ясно виднелись белоснежные здания монастыря. Декоративные сады, террасные поля, о которых орден заботился многие тысячи лет. Я почти чувствовал вкус сладких апельсинов и гранатов. Так хорошо вернуться домой, в место, где я мог спрятаться от мира и понять, каково же мое предназначение. Хотя я бы не возражал, если бы меня превознесли как героя, освободителя нашего народа, как самого Сточика, который забрал пьесы из рук богов.

Платаны и тополя шелестели на ветру. Миновал полдень. Мы остановились у ручья, попили, отдохнули, а потом продолжили путь.

Дорога поднималась, изгибалась, уходя на плато. Появились человеческие следы, колеи от железных колес — то люди из деревень возили припасы в монастырь. По этому пути шли паломники, хотя сегодня никого не было.

Мы повернули, и тут я услышал крик за спиной. Повернулся и увидел, как Нахид бьется посреди дороги. Я поначалу решил, что у нее припадок. Тело дергалось, извивалось. А потом увидел, как пленка дождя стекает по человекоподобному силуэту, и понял, что на нее напал солдат в плаще–невидимке.

Но сделать ничего не успел, меня бросила на землю незримая рука. Я начал лягаться и куда–то попал ботинком. Гравий разлетелся там, где упал напавший на меня. Я переключился в ускоренный режим, снова пнул десантника ногой и побежал в лес. Над головой послышался вой приближающегося флаера. «Беги!» — сказал мне Гор, бог солнца и луны.

И я побежал. Десантники знали эти леса не так хорошо, как я. Им не пришлось изучать их десять лет, играя в прятки и охотясь вместе с остальными послушниками. Я знал, что смогу отыскать путь в монастырь и никто меня не поймает.

А Нахид? Очевидно, что пришла ее смерть, о которой говорила статуя. Несомненно, ее уже убили. Или же станут пытать, предполагая, что она что–то знает, а даже если и не знает, то все равно будут мучить — в отместку. Немало республиканских гвардейцев так погибло. Для Нахид это даже не будет неожиданностью. Орден в первую очередь.

С каждой секундой я все дальше уходил от каслонцев. Но спустя минуту поспешного бегства через лес неожиданно почувствовал что–то тяжелое в руке и остановился. Машинально вытащил из поясной сумки предмет, который мне дал металлический человек. Она не хотела бы, чтобы ты возвращался. Свобода ее народа превыше собственной безопасности.

Я сделал круг назад и нашел их на дороге. Флаер приземлился и встал поперек проселка. Солдаты отключили плащи, трое мужчин, с ног до головы закованные в матово–серые светоотклоняющие костюмы. Двое каслонцев держали Нахид на коленях, прямо в грязи, связав ей руки за спиной. Один дернул ее за волосы, запрокинул голову и приставил нож к горлу, пока офицер задавал вопросы. Не получив ответов, он ударил ее наотмашь ладонью по лицу.

Я обогнул их, прячась за деревьями, все еще держа металлическую сферу в руке. Дождь барабанил по листьям. Флаер стоял недалеко от опушки. Я притаился поблизости от него, разглядывая странный подарок статуи. Повертел его в ладони, пока не нашел посеребренный пятиугольник. Надавил на него, внутри шара что–то щелкнуло.

А потом я бросил его на дорогу, прямо к посадочным ногам флаера, и быстро отошел назад.

Это больше походило не на взрыв, а на смерч, оно смяло аппарат под каким-то невероятным углом, сбросив машину с дороги. Пилота выкинуло из кабины, его форма горела электрическим голубым пламенем. Трех человек около Нахид сбило с ног пространственным искажением. Они повернулись на крики пилота, офицер, покачиваясь, встал, сделал два шага в сторону воронки, один из его подчиненных последовал за ним. И тогда я ринулся на дорогу, врезался обожженным плечом прямо в поясницу солдата, держащего Нахид. Схватил винтовку, застрелил офицера и второго каслонца, потом убил последнего, лежащего на земле. Пилот катался по гравию, пытаясь потушить пламя, но я спокойно подошел к нему и пустил парню пулю в голову.

Едкий дым поднимался от смятого флаера, который лежал на боку под деревьями.

У Нахид виднелся большой порез на шее. Она прижала ладонь к ране, но кровь не останавливалась, сочилась между пальцев. Я взвалил женщину на себя и потащил в лес, пока не подошло подкрепление.

— Спасибо, — задыхаясь, произнесла Нахид, не сводя с меня взгляда огромных глаз. Мы, хромая, исчезли в чаще.

Лейтенанту было совсем плохо, но я знал, где мы находимся, и сумел довести ее по тропе паломников до монастыря. Когда мы добрались до железных ворот, которые у нас называют Грязевыми вратами, она уже потеряла сознание, и я ее нес на руках. Весь в чужой крови, я не мог сказать, жива Нахид или нет.

Послушники часто пользовались этим выходом, так они выбирались из монастыря, сбегали в лес, где могли играть, исследовать, притворяться, что они всего лишь обыкновенные люди. Люди, которые если чего–то хотели, то просто могли это взять. Люди, которые не приносили обета непротивления злу насилием. Именно здесь я заработал неделю поста, разбив нос брату Тахиру в приступе гнева. Теперь же я вернулся, так и не раскаявшись в убийстве множества человек, умерших за последние дни. Я, тот, кто ослушался гласа божьего, надеясь спасти женщину, прежде чем она истечет кровью.

Первым меня встретил брат Прамха и отпрянул в ужасе:

— Кто это?

— Друг, солдат. Ее зовут Нахид. Быстро. Ей нужна помощь.

Вдвоем мы отнесли лейтенанта в лазарет. Прамха убежал оповестить мастера. Наш врач, брат Настрихт, запечатал Нахид рану на горле, сделал переливание крови. Я держал женщину за руку. Она так и не пришла в сознание.

Скоро прибыл послушник и проводил меня в покои мастера Дария. Хотя сил у меня почти не осталось, я поспешил за ним через лабиринт коридоров, в башню. Снял пояс с бластером, отдал его моему поводырю — он явно расстроился из–за того, что пришлось взять столь разрушительное устройство, — и вошел в покои.

В широком окне, что занимало почти всю дальнюю стену, рассвет уже окрасил небосвод розовым. Мастер Дарий протянул ко мне руки. Я подошел к нему, смиренно склонил голову, и он обнял меня. Тепло от его большого тела накрыло меня невыразимым уютом. От него пахло корицей. Дарий отпустил меня, сделал шаг назад и улыбнулся. На нем было кимоно, которое я сам сшил.

— Не могу описать, насколько рад тебя видеть, Адлан.

— Пьесы у меня, — объявил я.

— Доказательством тому служит поведение наших каслонских хозяев, — ответил мастер. Его простое, широкое лицо помрачнело, когда он рассказал о резне в Раднапудже, где колониальное правительство взяло шесть тысяч граждан в заложники, требуя, чтобы подлый злодей, человек без чести и души, богохульный террорист, укравший космогонические пьесы, явился лично.