Точка отрыва - Коллектив авторов - Страница 28

— А идти тебе нужно сейчас, — снова повторила она. — И ты пойдешь. И найдешь этого балбеса. И передашь все, что я сказала.

Оба на броне замолчали. Сын все не мог придумать, что же сказать, а мать просто сидела, подставив лицо солнцу и слушая тишину. Даже обнаглевшие кузнечики почти замолчали.

Первым не выдержал Чауш.

— Ну, я пошел? — и спрыгнул на землю. Коротко стрельнуло в раненой руке. Придется лямки перенастраивать…

— Иди. Ты сможешь. Все взял?

Чауш кивнул.

— Молодец. Берет не забудь. Урусов не поймет, если он потеряется. Иди, сынок.

Дмитрий с трудом закинул на спину рюкзак. От неудачного движения снова резануло по руке.

— Мам, правда, что тебя Кошкой звали? Раньше? — голову Чауш так и не поднял, упорно рассматривая грязное колесо.

— И последнее звание перед Войной — старший лейтенант. Правда. Все правда. А Пчелинцев трепло. То-то они с Урусовым так сошлись быстро. И береги себя.

Раненый в ногу «шмель» проводил уходящего сержанта мутным от боли взглядом.

— Он дойдет. Обязательно. Он же наш сын или чей, в самом-то деле? — Ни к кому не обращаясь, сказала маленькая женщина, сидящая на броне, пытаясь удержать слезы.

Это было два года назад. А сейчас до цели осталось совсем немного.

Вот теперь самое время включить осторожность на максимум и проскочить крайние два километра через остатки парка. Обидно будет получить пулю именно сейчас. На последних метрах дороги в пять тысяч километров. И не хочется пускать коту под хвост два года пути.

Но судя по всему, местных выжженный парк не интересовал. То ли считали бессмысленным рыться в окружающих его домах, опасаясь радиации, то ли все давно прошерстили мелким бреднем, выбирая съестное и полезные в хозяйстве вещи.

И это только на руку. Мать, которую Чауш в долгих разговорах с самим собой все чаще называл вслед за Пчелинцевым Кошкой, писала, чтобы обязательно проверил квартиру. «Урусов постоянно туда возвращался. Кто его бродячую душу знает, может там и сидит. Он такой».

Нужный дом как раз выходил на окончание парка. Промахнуться сложно. На удивление целый, словно деревья весь удар на себя приняли, сберегая одинокую девятиэтажку. Стекла, конечно, повылетали все, да скособочилась она, но в целом очень даже неплохо сохранилась. Хоть бетонируй окна нижних этажей, ставь на крышу пулемет и сиди. Пока не помрешь от голода — на всю жизнь не натаскаешь.

Подъездная дверь тихонько скрипела. От внутренней обивки остались жалкие ошметки. То ли ударная волна постаралась, то ли на дрова пошла. Второе вероятнее. От волны следов ломика не остается. Чауш осторожно вошел внутрь. Автомат пусть пока за спиной отдохнет. В ограниченном пространстве «Каштан» удобнее. А что рукоять синей изолентой перемотана, так это мелочь несущественная. Не клинит, и то хлеб. О хлебе, кстати. Предательски заурчало в животе. Ладно, поднимусь — перекушу, вроде как завалялось что-то на дне рюкзака.

Первые два лестничных пролета Чауш чуть ли не ползком преодолел, двигаясь со скоростью беговой черепахи, хотя дом казался мертвым. Даже крысиных следов не было. Люди давно ушли. А вероятность того, что какой-то идиот в засаде сидит… Не смешно. Кого тут охотить? Призраков разве что. Если те с тоски не передохли.

Вот и дверь нужная. Взломана, естественно. Но бережно. Не кувалдой выбили, а аккуратно отжали чем-то. «Каштан» к плечу, левой помалу отвести дверь так, чтобы протиснуться можно было. Но не щелкнула растяжка, начиная отсчитывать секунды жизни, не грохнул в непрошеного гостя самострел.

Слой пыли на полу. Хороший такой слой, сантиметра в полтора-два. И следов никаких. Чауш устало присел у двери, положив пистолет-пулемет на колени. Дошел, называется. И нашел. Только вот что нашел? Отца нет, следов его тоже. И хрен с ними, со всеми! Стреляться не собираюсь, не дождетесь. Будем контрольной точкой считать. Успешно пройденной. Как там Пчелинцев говорил, когда мордой в потрескавшийся асфальт плаца ронял на занятиях?

«Отрицательный результат — тоже результат! А теперь — побежали, мои молодые чумаданы!»

А пока что особо отрицательного и нет ничего.

Никто не обещал, что Урусов-старший будет сидеть именно тут, заботливо охлаждая бутылку в проточной воде, подведенной с крыши от дождевого стока, и неторопливо строгать нехитрую закусь, готовя все под искренний разговор с сыном.

Только сил нету пока идти дальше. И в желудке — революция. Прямо там же, сидя у двери, Дмитрий вскрыл консервную банку без этикетки. Осмотр подождет. Пыль не убежит никуда. А больше тут и нет ничего.

В слегка поржавевшей банке оказалась фасоль в томатном соусе. «Блин, прям янкес какой. Бобы и бекон. Виски не хватает». Чауш улыбнулся этой мысли. А потом удивился, не его она была. Да и «янкесами» амеров почти никто не называл ни на «Заимке», ни в тех местах, где сержант проходил. Их там матерно в основном поминали. И свечки за упокой ставили.

Квартира, наверное, влияет. Или сам Город…

Дмитрий тяжело встал, растирая затекшие ноги. Все, надо останавливаться хоть на пару дней. Пока не загнулся, как та лошадь. Банку засунул под скомканный половик, валящийся посреди коридора. Лесная привычка не оставлять следов не раз выручала. Хотя бы Воронеж вспомнить…

Оказалось, что не прав был. Кроме пыли многое уцелело. Похоже, кроме отца, сюда за все годы никто и не заглядывал. Сколько там прошло, получается? Мать с отцом женились в двенадцатом, свадьбу в Городе отгуляли, да и на новое место службы уехали. Сын в четырнадцатом родился. В Сибири уже. В мае пятнадцатого все началось. Через день и закончилась.

Потом три года Черного Неба. «Ядерной Зимы», если по-ученому. Лет тринадцать относительно «спокойного» житья-бытья на «Заимке», два года в пути… Ого. Это сколько же выходит? Почти двадцать лет прошло…

Чего пожрать, можно даже не искать. Если крысы не съели, значит, сгнило до пыли. А вот фотографии могли и уцелеть, они невкусные.

Медленно, как по битому стеклу, с носка на пятку, Дмитрий обошел квартиру. Первый вывод оказался правильным. Ее не грабили. А вот отец тут действительно жил не один день и даже не один месяц. На закрытой лоджии нашлась небольшая залежь пустых банок, в комнате с заложенными кирпичом окнами стояла маленькая «буржуйка» с дымовой трубой, выведенной в общедомовую вентиляционную систему. В той же комнате лежала пара продавленных матрасов. Больше мебели не было, явно в «буржуйке» все и сгорело.

Чауш поворошил матрасы стволом, каждую секунду ожидая щелчка отлетевшей чеки. Чисто. Вернее, грязно, но больше нет ничего. Потом очередь книг пришла, сложенных аккуратной стопкой возле самодельного светильника. Из одной вывалился толстый конверт.

Мысленно перекрестившись, Дмитрий раскрыл его. Есть! Штук сорок фотографий. Красивая темноволосая женщина, очень на Чауша похожая. Наверное, мать отца. Еще несколько фотографий. Друзья отца, похоже. Здоровенный амбал рядом с женщиной с первой фотографии. Брат, скорее всего… Блин, ну что за невезение такое! Все не то… Есть! Пчелинцев рядом с Кошкой. А мать обнимает кто-то совсем незнакомый, но… Перед глазами все расплылось. Вот он какой, Урусов-старший.

Пчелинцев не раз мать ругал за то, что ни одной фотографии не сохранила, порвав все имевшиеся, когда отец ушел. Так и не знал Чауш, действительно ли они с отцом на одно лицо, или сходство — это очередная полковничья байка.

Дмитрий бережно сложил фотографии обратно и засунул конверт за пазуху, в нагрудный карман анорака. Там надежнее, чем в рюкзаке.

Чужих он не услышал, скорее почувствовал. Внизу неосторожно дернули дверь подъезда.

Чауш беззвучно подскочил к выходу из квартиры. Да, чутье не подвело. Кто-то медленно поднимался по лестничному маршу, стараясь быть незаметным. Только еще дышал бы не так громко, и все бы получилось. И прикладом не надо перила задевать так часто. И если прислушаться, поднимается не один человек. Минимум трое-четверо.