Спящие красавицы (ЛП) - Кинг Стивен - Страница 5

Эви жестко встряхнула рубашку, пытаясь хоть немного очистить с неё грязь, затем надела её. Полы рубашки свисали над ее задом и бедрами. До недавнего времени, эта одежда принадлежала кому-то отвратительному. А пятно в виде калифорнийского полуострова, бегущее по области груди, сообщало, что эта отвратительная персона любила майонез.

Она опустилась на корточки и высвободила желтые трубки. После этого она повернула краники на баллонах с пропаном на четверть дюйма каждый.

Выйдя из гаража, при этом москитная сетка закрылась за ней, Эви остановилась, чтобы вдохнуть полной грудью свежий воздух.

В трехстах футах вниз по крутому склону, покрытому обильной растительностью, стоял трейлер, с накатанной перед ним гравийной площадкой, на которой были припаркованы грузовик и два легковых автомобиля. Три выпотрошенных кролика, с одного из которых все еще капала кровь, висели на веревке рядом с выцветшей парой трусов и джинсовой курткой. Из дымохода трейлера поднимался дымок, напоминавший о запахе костра.

С места, где она сейчас находилась, через редкий лес и через поле, Дерева больше не было видно. Хотя она была не одна: мотыльки опустились на крышу гаража, трепеща и перелетая с места на место.

Эви начала спускаться по склону. Сухие ветки кололи ей ноги, какой-то камень порезал ей пятку. Она не сбавляла ход. На ней все быстро заживало. У бельевой веревки Эви остановилась и прислушалась. Она услышала, как смеется мужчина, работает телевизор, и десять тысяч червей в маленькой полоске земли позади нее, перерабатывают почву.

Кролик, который все еще истекал кровью, поднял на нее затуманенные глаза. Она спросила, что тут происходит.

— Три мужчины, одна женщина, — сказал кролик. Одинокая муха вылетела из рваных черных губ, прожужжала вокруг головы и скрылась в полости поломанного уха. Эви услышала, как муха там гудит. Муха ни в чем не виновата — она делала то, что должна делать муха — но она горевала по кролику, который не заслужил такой мрачной участи. Эви любила всех животных, но особенно она любила маленьких, прыгающих по лужайкам и попадающих в ловушки, хрупкокрылых и удирающих.

Она положила руку за голову умирающего кролика и осторожно поднесла этот покрытый коркой запекшейся крови рот к своему.

— Спасибо, — прошептала Эви, и пусть воцарится тишина.

Одним из преимуществ жизни в этом углу Аппалачей было то, что вы могли позволить себе содержать приличного размера дом на две государственные зарплаты. В доме Норкроссов было три спальни в отличие от аналогичных домов в других регионах. Дома были красивыми, просторными, но не до абсурда, имели лужайки, достаточные для игры в догонялки, и виды на природу, которая, в это зеленое время года, была пышной, холмистой, и лиственной. Однако немного угнетало то, что даже по низким ценам, почти половина этих довольно привлекательных домов были пусты. Единственным исключением был демонстрационный дом на вершине холма, который содержался в чистоте и порядке и был обставлен мебелью. Лила сказала, что это всего лишь вопрос времени, когда метамфетаминщики вломятся в него и попытаются оборудовать там лабораторию. Клинт ответил ей, это вряд ли, но он знал, что шериф прав. По факту, она говорила обыденные вещи.

(- Мы стареем? — Подвела итог Лила, хлопая глазами и прижавшись к его бедру).

На верхнем этаже дома Норкроссов находилась главная спальня, комната Джареда, и третья спальня, которую оба взрослых использовали в качестве домашнего кабинета. На первом этаже была широкая и открытая кухня, отделенная от гостиной барной стойкой. В правой части гостиной, за закрытыми стеклянными дверями, находился небольшой обеденный зал.

Клинт пил кофе и читал Нью-Йорк таймс на своем айпаде на кухне у барной стойки. Землетрясение в Северной Корее привело к большому количеству жертв. Правительство Северной Кореи настаивало на том, что ущерб был незначительным из-за «превосходной архитектуры», но там были снимки покрытых пылью тел и обломков строений, сделанные с чьего-то мобильника. В Аденском заливе горела нефтяная вышка, вероятно, в результате диверсии, но ответственность никто на себя не брал. Каждая страна региона представляла собой дипломатический эквивалент кучки парней, которые выбили окно, играя в бейсбол, и бежали домой, без оглядки. В пустыне Нью-Мексико ФБР продолжало свой сорок четвертый день противостояния с вооруженными бунтовщиками, возглавляемыми Кинсманом Брайтлифом (урожденным Скоттом Дэвидом Уинстедом-младшим). Эта веселая компашка отказывалась платить налоги, принимать главенство Конституции и сдать свой запас автоматического оружия. Когда люди узнавали, что Клинт психиатр, они часто просили его диагностировать психические заболевания политиков, знаменитостей и других видных деятелей. Он обычно отказывался, но в данном случае он не почувствовал дискомфорт, поставив дистанционный диагноз: Кинсман Брайтлиф страдал от какого-то диссоциативного расстройства.[12]

В низу первой страницы было фото молодой женщины с пустым взглядом, стоящей перед Аппалачской лачугой с младенцем на руках: «Рак в Угольной Стране». Это заставило Клинта вспомнить об утечке химических веществ в местную реку, произошедшей пять лет назад, которая вызвала недельное отключение водоснабжения. Теперь все было якобы хорошо, но Клинт и его семья всегда покупали бутилированную воду, чтобы быть уверенными на сто процентов.

Солнце пригревало его лицо. Он посмотрел на большие вязы-близнецы, возвышающиеся на краю лужайки в задней части двора. Вязы навевали мысли о братьях, сестрах, мужьях и женах — он был уверен, что под землей их корни также смертельно переплетены. Темно-зеленые горы маячили вдалеке. Облака, казалось, таяли на сковороде прекрасного голубого неба. Птицы летели и пели. И разве не было чертовски обидно, что в таком хорошем месте жили такие бесполезные люди. Это была еще одна шутка, которую рассказал ему старый остряк.

Клинту хотелось верить, что на него это не распространяется. Он никогда не рассматривал вопрос под таким углом. Ему только хотелось знать, насколько древним и дряхлым он станет, пока не разберется, почему некоторым людям сопутствует удача, а некоторых просто преследуют неудачи.

— Привет, папа. Что там в мире? Что-нибудь хорошее происходит?

Клинт повернулся от окна, чтобы увидеть, как Джаред входит на кухню, застегивая рюкзак.

— Держится… — Он перелистнул парочку электронных страниц. Ему не хотелось отправлять сына в школу с разливом нефти, бунтовщиками или раком. Вот как раз то, что надо. — Физики теоретизируют о бесконечности Вселенной.

Джаред пошарил по шкафчику с едой, нашел Нутрибар,[13] засунул его в карман.

— И ты думаешь, это хорошо? Может, объяснишь свою позицию?

Клинт секунду подумал над вопросом, прежде чем понял, что его сын просто прикалывается.

— Я видел, что ты там спер. — Он строго взглянул на Джареда, при этом используя средний палец, чтобы почесать веко.

— Ты не должен стесняться этого, пап. У тебя есть привилегия отец — сын. Все останется между нами. — Джаред налил себе кофе. Он сделал себе крепкий, как любил Клинт, когда его желудок был молод.

Кофеварка стояла рядом с мойкой, в том месте, где окно выходило на лужайку. Джаред сделал глоток и взглянул в него.

— Вау. Ты уверен, что хочешь оставить маму наедине с Антоном?

— Иди уже, — сказал Клинт. — Просто иди в школу и чему-нибудь научись.

Его сын вырос на его глазах. «Собака!» было первым словом Джареда, произнесенное так, что звучало как башмак.[14] «Собака! Собака!» Он был симпатичным мальчиком, любознательным и добрым, и он превратился в симпатичного молодого человека, по-прежнему любознательного и доброжелательного. Клинт гордился тем, как безопасный и надежный дом, который они предоставили Джареду, позволял ему все больше и больше становиться самим собой. С Клинтом все было иначе.