Когда под ногами бездна - Лихэйн Деннис - Страница 15

Поправив очки, он разгладил складки рубашки на пополневшей талии, так как в присутствии Рейчел всегда стеснялся своего избыточного веса. Затем обратился к ней с привычной неуверенной улыбкой:

– Я понимаю, тебе хотелось бы, чтобы во время брачной церемонии рядом с тобой находился твой родной отец…

– Нет-нет! – Она схватила его за плечи. – Я очень благодарна тебе.

– Мм-да… Но… – Он неуверенно улыбнулся стенке за ее спиной, затем посмотрел ей в глаза и произнес уже гораздо увереннее: – Для меня участие в этой церемонии значило очень, очень много.

– Для меня тоже, – прошептала Рейчел.

Она прислонилась лбом к его плечу. Он положил руку ей на шею. В этот момент она ощутила такую полноту бытия, о какой даже не мечтала.

После медового месяца они уже не могли встречаться так же часто, как прежде. Морин плохо себя чувствовала – ничего серьезного, просто возраст сказывается, сетовал Джереми. Но ей требовалось присутствие мужа, что лишало его возможности проводить все лето в читальных залах Атенеума и Бостонской публичной библиотеки. Однажды им удалось все же выкроить время для совместного ланча в Нью-Лондоне. Джереми выглядел усталым, лицо его осунулось и посерело. Он признался, что у Морин со здоровьем дела обстоят хуже, чем он предполагал. Два года назад она перенесла рак груди, ей удалили обе молочные железы, но последние обследования не дали определенных результатов.

– То есть?

Рейчел протянула руку через стол и накрыла руку Джереми своей.

– То есть возможен рецидив. На следующей неделе сделают дополнительные анализы. – Он тщательно поправил очки и посмотрел поверх них на Рейчел с улыбкой, говорившей о желании сменить тему. – А как дела у молодоженов?

– Покупаем дом, – бодро ответила она.

– В Бостоне?

Она покачала головой, не уверенная в правильности принятого ими решения.

– Милях в тридцати к югу. Дом надо подновить и благоустроить, так что мы переедем туда не сразу. Но это хороший городок, и школы там хорошие, на тот случай, если будут дети. Себастьян вырос в тех местах. И катер у него там же.

– А свой катер он очень любит.

– Алё, меня он любит тоже.

– Я не говорил обратного. – Джереми криво усмехнулся. – Я только сказал, что он любит свой катер.

Четыре дня спустя у Джереми случился сердечный приступ, когда он сидел в своем кабинете в колледже. Точнее, он подозревал, что это приступ, но не был уверен на сто процентов и отправился на своей машине в ближайшую больницу. Подъехав к приемной скорой помощи, он поднялся по ступенькам к дверям, и внутри произошел второй приступ. Дежурный приемного отделения, кинувшийся к нему на помощь, был удивлен тем, с какой силой Джереми схватился своими мягкими профессорскими руками за лацканы его халата.

Он притянул лицо дежурного к себе, выпучил глаза и произнес фразу, после которой в течение долгого времени не говорил ничего. Смысл сказанного был непонятен дежурному, как, впрочем, и всем остальным.

– Рейчел в зеркале, – прохрипел Джереми.

Уже третью ночь Морин и Рейчел дежурили по очереди в больнице у постели Джереми.

– Вы говорите, «Рейчел в зеркале»? – переспросила Рейчел.

– Так сказал Амир, – кивнула Морин. – У тебя усталый вид. Надо отдохнуть.

Через час Рейчел должна была появиться на работе. Она опять опаздывала.

– Я чувствую себя нормально.

Джереми лежал на кровати, открыв рот и уставившись в потолок бессмысленным взглядом.

– Дорога, наверное, ужасная, – сказала Шарлотта.

– Да нет, не такая уж плохая.

Рейчел села на подоконник, так как все три стула были заняты семейством Джереми.

– Врачи сказали, что это может продолжаться несколько месяцев, если не дольше, – сказал Тео.

Морин и Шарлотта заплакали. Тео подошел к ним. Все трое сгрудились, переживая свое горе. Несколько минут Рейчел видела только вздрагивавшие спины.

Через неделю Джереми перевели в неврологическое отделение, где у него постепенно восстановилась, хотя и частично, двигательная способность и элементарные речевые навыки – на уровне «да», «нет», «туалет». Он глядел на жену так, будто она была его матерью, на детей – как на внуков, а на Рейчел – недоуменно, словно не мог понять, кто она такая. Они пытались читать ему вслух, прокручивали на айподе его любимые картины, записи обожаемого им Шуберта. Все впустую. Он хотел есть и спокойно лежать, отдыхая от болей в голове и во всем теле. Он воспринимал мир с ужасающим нарциссизмом младенца.

Морин и дети дали понять Рейчел, что она может посещать Джереми, когда пожелает, – сказать что-либо иное было бы слишком невежливо. Но разговаривали они преимущественно между собой и испытывали явное облегчение, когда она собиралась уходить.

Себастьяна все это начало раздражать. Он говорил, что Рейчел едва знакома с Джереми и окрашивает сентиментальными соображениями взаимную привязанность, которой, в сущности, нет.

– Брось ты это, – посоветовал он ей однажды.

– Да нет, это ты брось, – отозвалась она.

Себастьян поднял руку – «извини» – и закрыл на миг глаза, показывая, что не хочет ссориться с ней. Подняв веки, он спросил, мягко и примирительно:

– Знаешь, что есть идея – перевести тебя в «Большую шестерку»?

«Большой шестеркой» они называли Нью-Йоркскую национальную телесеть.[14]

– Нет, не знаю, – ответила она, стараясь скрыть охватившее ее возбуждение.

– Все идет к этому. Тебе надо почистить перышки и сбавить обороты.

– Еще чего.

– Они дадут тебе для пробы важный материал, проблему общенационального масштаба.

– Например?

– Ну, не знаю. Ураган, массовое убийство, смерть знаменитости.

– И как нам выстоять теперь, когда ушла Вупи?[15] – произнесла Рейчел задумчиво.

– Да, будет непросто. Но она не хотела бы, чтобы мы легко сдались.

Она засмеялась. Себастьян увлек ее на диван.

– Вот такие мы с тобой, крошка, – сказал он, поцеловав ее в щеку. – Сиамские близнецы. Куда я, туда и ты, куда ты, туда и я.

– Да, я знаю.

– Думаю, жить на Манхэттене будет хорошо.

– В каком районе? – спросила она.

– В Верхнем Вест-Сайде.

– А если в Гарлеме?

Оба рассмеялись, как супруги, понимающие, что главные расхождения между ними могут быть только теоретическими.

В течение осени состояние Джереми Джеймса значительно улучшилось. Он вспомнил Рейчел – но не свои слова медбрату насчет нее – и, казалось, скорее терпел ее присутствие, нежели чувствовал необходимость в нем. Большинство фактов о люминистах и Колэме Джаспере Уитстоне по-прежнему хранились у него в мозгу, но несколько перепутались из-за того, что нарушилось общее восприятие хронологии событий. Уитстон, исчезнувший в 1863 году, переместился в 1977-й, когда Джереми впервые посетил Нормандию в качестве университетского выпускника-стипендиата. Он думал, что Рейчел младше Шарлотты, и удивлялся тому, что Тео так часто пропускает школу, навещая его.

– Он совсем не занимается, – пожаловался он Рейчел. – Не хочу, чтобы он использовал мою болезнь для отлынивания от учебы.

В ноябре его перевезли домой, на Горэм-лейн, где за ним присматривала медсестра из хосписа. Постепенно он набирал силы, речь становилась более ясной и четкой, но мозг по-прежнему давал сбои.

– Никак не могу ухватить суть, – пожаловался он однажды Рейчел и Морин. – Чувствую себя так, словно попал в прекрасную библиотеку, а все книги в ней – без названий.

Во время одного из визитов Рейчел – стоял конец декабря 2009 года – он в первые же десять минут дважды посмотрел на часы. Она не обижалась. Кроме характера Элизабет Чайлдс и тайн, требовавших разгадки (у него – выяснение отношений между Колэмом Джаспером Уитстоном и Клодом Моне, у нее – поиски отца), у них почти не было тем для разговора. Ни общих планов на будущее, ни общего прошлого.