Сохатёнок
(Повесть) - Никонов Василий Григорьевич - Страница 23

— Малый-то спит, — поднимается Семён. — А ну, давайте его на кровать. Сегодня никуда не поедем — радиатор буду паять. Расхудился самовар. Батя всегда говорит: «Где работа, там забота». Правильно!

Ребята не заставляют себя упрашивать, раздеваются, ныряют под одеяло. Семён с Володей убирают со стола, моют посуду. Хозяйки нет, самим приходится.

— Ты отдыхай, я пошёл, — Семён вытирает руки, — ремонтировать старушенцию.

— Одному несподручно. — Володя надевает шубу. — Где подать, где подержать… Бери на должность подручного.

— Пойдём, если хочешь. Как говорит мой батя: «Вдвоём быстрей кашу есть».

…Трухин заявляется в Сергачи позже машины. Думал, быстрее придёт, да снегу навалило. Пришлось кое-где брести по колено.

Дружок Спирин Гришка живёт на самом краю села. Нарочно там поселился, чтоб меньше поглядывали. Не ожидал Гришка гостя, а всё равно обрадовался. А то как! Вместе шастают по лесу, тащат обеими руками. В таёжных делах выручка ой-ой как нужна! У них, понятно, своя выручка, браконьерская: мясом, деньгами. Откупаются как могут.

— Кстати гость, — суетится Спирин. — Старуха, гоноши на стол, ставь поллитру! Давно с тобой за столом не сиживал, с весны, с того времени, как в последний раз у меня бывал.

— Слушай, Гришка, поговорить надо.

— Надо так надо. — Спирин подмигивает жене: — Поставь еду, сходи к соседке. Мы тут покалякаем.

За водкой дружки говорят доверительно, нечего скрывать ни тому, ни другому. Трухин жалуется на Синчука, на ребят, на сохатёнка. Не забыл о Чубарове, о старике Бормаше. Всё село поднялось на Андрона из-за проклятого лосёнка.

— Жизни, брат, не стало, следят за каждым шагом! Пирата — лучшую собаку — изничтожили, пять соболей с чердака утянули: трёх амурских, двух баргузинских. Ну, соболей, видать, Прошка-вор стянул. А всё одно: чистый разор, никакого продыха…

— Не везёт… — хмыкает Гришка. — У нас пока тихо. Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить! Ну, и как ты теперь?

— Решил рассчитаться с Синчуком. — Трухин берётся за рюмку. — Семь бед — один ответ.

— Та-ак! — вытягивает губы Спирин. — Ну-ка, выпьем, закусим! Потом своё слово скажу.

Пьёт Андрон — не пьянеет: злость в душе сильней водки. Сейчас бы расправился с ними, в бараний рог скрутил бы. И Сараниных этих, как волчат… Вспомнит, аж задохнётся от злости.

— Э-эх! — скрипит зубами. — А-ах! — как напильником по железу.

— Неумное дело задумал, — вытирает рот Гришка. — Убьёшь ты Синчука — сядешь в тюрьму. и что? Прощай тайга, прощай охота? Правда, стервец он подходящий… Да ведь другим способом насолить можно.

— Каким?

— А таким. Есть у меня в одной партии знакомый геолог, интересуется лосёнком. «Двести рублей, говорит, кладу на бочку, глазом не моргну!» Понимаешь, мы лосёнка — ту-ту! Деньги — по карманам. А Синчуку — выговор за пропажу, а то и с работы вытурят. Вот как по-умному-то.

— Хорошо, ежели так. Где машину возьмёшь?

— Не твоя печаль. — Гришка подливает в рюмки. — Скажи, согласен или нет?

— Согласен! — Трухин бухает кулаком по столу. — С паршивой овцы хоть шерсти клок!

— Вот за это выпьем! — поднимает рюмку Гришка. — Про остальное не беспокойся, сделаю в лучшем виде.

Дома, в Юмурчене, Максим всегда просыпается раньше Пети. Потому что забот у него больше. Корову надо подоить, еду приготовить. Когда дед Лукьян здоровым был, по переменке управлялись. Теперь приходится одному. Иногда Петя встаёт вместе с Максимом. А что толку? Сразу бежит к своему сохатёнку. И не то что Петя ленится — жалеет его старший брат.

И на этот раз Максим просыпается рано. Выходит во двор, оглядывается. Невдалеке слышит сердитый рёв мотора. Максим машинально поворачивается на звук.

Из проулка тяжело выползает машина. А в кузове стоит Малыш, наскоро огороженный досками. Лосёнок крутит головой, недовольно перебирает ногами. Размотанный повод болтается из стороны в сторону. Опять эта мучительная качка. От неё мутит, слабеют ноги, прыгает сердце.

Максим не верит своим глазам. «Как попал сохатёнок в чужую машину? Куда его везут? Кто эти люди, что сидят в кабине?» В секунду слетает Максим с крыльца, перемахивает через забор, выбегает на улицу. Машина поворачивает на тракт, набирает скорость. Несколько метров отделяют его от грузовика. Но эти метры растут с каждой секундой.

— Стой! Стой! Стой! — кричит Максим на всю улицу. — Остановитесь! Слышите!..

Может, видел шофёр парня, может, нет. А если б видел, разве б остановился? Не дурак он, чтоб каждому встречному показывать краденое.

Не помнит, долго бежал или нет, не помнит, как очутился далеко на тракте. Скрылся из виду грузовик.

Тяжело возвращаться Максиму, не идут ноги, словно обуты в свинцовые башмаки. Что скажет он Синчуку, Чубарову? Сколько слёз прольёт Петя… Кто они, эти ворюги?

Максим застаёт Семёна во дворе.

Шофёр по давней привычке умывается колодезной водой. Не просто умывается — поливает из ковша плечи, грудь, спину. Стоит, гогочет от удовольствия.

— Ты что кислый, Максим? Не выспался?

— Малыша украли. Гнался, гнался — не мог догнать.

— Украли?!

— Только что. А кто, не знаю. Двое сидели в машине.

— Номер запомнил?

— Нет. Не сообразил.

— Ах прохвосты! Ах ворюги! — Семён трётся полотенцем. — Ну погоди, Бориска, рябой чёрт! Кончится моё терпение.

— Вы про кого? Знаете, кто украл?

— Знаю, не в первый раз. Не горюй, поймаем: дальше города не уедут. Говори толком, как получилось?

Приходится Максиму рассказывать всё сначала.

Семён слушает. Крякает. Переспрашивает. Клянёт какого-то Бориску.

Синчук с Петей просыпаются от шума. Узнав о пропаже, Петя сбегает с крыльца, проверяет стайку. Не хочет верить ни Максиму, ни дяде Семёну. Шутят они. Спрятали Малыша и смеются.

Тёмная пустота смотрит из старого коровника. Нет лосёнка ни в огороде, ни на улице. И опять хочется Пете заплакать, как в тот раз, когда гнался за сохатёнком по кочкам.

— Не горюй, Петушок, объявится пропажа. — Семён приглашает к столу. — Ну Бориска, ну разбойник! Учуял, сатана рябая!

— Вы про кого, дядя Семён? — спрашивает Петя.

— Про одного субчика.

— Про Трухина?

— И про него тоже.

— Думаешь, райпотребовский? — догадывается Синчук.

— Кто же ещё! Его машина у магазина стояла.

Ни Максиму, ни Пете не идёт кусок в горло. Сидят как на углях, мысленно гонятся за Бориской. Настигают, отбирают лосёнка. А Бориску забирает милиционер. Будет знать, как воровать чужих зверей…

— Зачем им сохатёнок, дядя Володя? — Петя не знает, кому «им». — Они убьют его?

— Не думаю. Наверно, сохатёнка украли на продажу. За каждого выращенного лосёнка государство платит сто рублей. Отвезут в охотничье хозяйство, запросто продадут. Ну, я готов! Поехали!

Уверенность Синчука ободряет братьев. Дядя Семён знает, где искать. Так что не всё пропало. Только б поскорей выехать.

Знакомых у Агеева — не сосчитать. Едва не каждый встречный поднимает руку. Кто просто приветствует, кто просит подвезти. Семён у всех спрашивает:

— Машину с лосёнком не видали?

— Нет, — отвечают. — А что?

— Да так, история одна… — И молчит, не хочет раскрывать секрета.

Ни одного села не пропускает Семён, останавливает шофёров, интересуется. Странно: никто не слыхал о сохатёнке, никто не видел, как проезжала машина.

— Глубоко нырнули. — Семён прибавляет газу. — Ну ничего, ничего, не на тех напали…

В одном селе шофёр сказал, что видел старую трёхтонку, на ней — то ли корову, то ли сохатого. Машина, похоже, потребсоюзовская.

— Бориска рябой! — уверяет Семён. — Домой покатил. Схватим на квартире тёпленького.

Семён — шофёр первоклассный, выжимает из «старушки» всё, что может. Ведёт, как по струнке. Сейчас важно не попасть на глаза автоинспектору. Тот разбираться не будет. Остановит, накажет за превышение скорости. Чего доброго, талон проколет. А это неприятность серьёзная.