Кроваво-красный (СИ) - "Ulgar Ridt" - Страница 64

 Торонир дрогнувшей рукой протянул ей деньги, при этом сосредоточенно хмурясь и что-то проговаривая одними губами. Полукровка в его слова не вслушивалась, выуживая из глубин памяти прилипчивую мелодию какой-то песенки про троллей и лес, которая все же была лучше подробностей давних забав эльфа с куртизанкой из таверны.

 — Порошок и скуума, — глаза Торонира обрели искру жизни, когда в его дрожащих пальцах оказалась бутылочка и мешочек; он поднес его так близко к лицу, что убийца даже испугалась за него и поспешила остановить.

 — Продай половину Фэлиану. У тебя будут деньги, он богат, ты же знаешь.

 Торонир медленно опустил руки и кивнул, приоткрыв растрескавшиеся губы для вопроса, но убийца опередила его.

 — Я загляну завтра. — полукровка подмигнула ему, стараясь не задумываться о том, насколько ужасно у нее выходит подобное кокетство, — Фэлиан скоро придет?

 — Он спит... Наверху, в кровати. — босмер ответил не сразу, а какое-то время созерцал остановившимся взглядом пузырек скуумы, — Он... платит мне...чтобы приходить...

 — Продай ему пыльцу, он ее любит. Можешь принести ее прямо сейчас, он обрадуется и заплатит больше. До завтра, дорогой.

 ***

 Время текло медленно, измеряемое звуком шагов, эхом разносящихся в пустынном зале форта Вэриал. Пока пустынном — все места за столом пустовали, темные стражи, немые и глухие, были не в счет, а Тацкат уже давно был не посторонним, а тенью, следовавшей куда угодно, кроме собраний Черной Руки. Сегодня же тень сделала исключение и стояла у дверей, протирая рукавом навершия рукоятей парных клинков.

 — Спикер, я готов признать свою вину перед Черной Рукой. — Корнелий поднял голову и попытался придать своему дрожащему голосу твердости, но он все еще выдавал страх. Не перед Черной Рукой, а перед совершенным преступлением и собственным грехом.

 Он ни мгновения не отрицал своей вины. Не попытался сбежать, когда ночью его подняли с постели и задали вопрос о последнем задании. Безропотно последовал на суд, скорбя лишь о том, что убил незнакомого брата, и призывая в свидетели Девятерых, что исполнял приказ.

 Не отрицал вины, раскаивался и клятвенно уверял в своем незнании — это и ставило в тупик, спутывая мысли, и без того находящиеся в полном смятении после нескольких почти бессонных ночей и непрестанного жужжания над ухом Аркуэн.

— Пыткой можно вытянуть все, что нужно. Что за глупости, брат мой, что за снисхождение к предателю?

 — Если его вину не докажут, он вернется к работе. От искалеченного убийцы мало толку.

 ''Если его вину не докажут'' — неуместная, нелепая надежда, над которой альтмерка только насмешливо кривила губы в улыбке. Доказательства не были нужны: убийца мертв, кто-то заметил в тех краях Корнелия, а этот рыцарственный идиот даже не думал оправдываться. Впрочем, его бы это не спасло, как не спасали ни прежние заслуги, ни полное подчинение воле Черной Руки, ни идеальная репутация. Идеальная за исключением одного въевшегося пятна — его веры в Девятерых, на которую далеко не все закрывали глаза.

 — Спикер, я клянусь вам... — за мгновения молчания голос бретона окреп, и во взгляд вернулась былая твердость, — Я действовал в соответствии с приказом...

 Люсьен Лашанс поднял на подчиненного злой и усталый взгляд, под которым тот моментально затих и впился пальцами в подлокотники своего стула, стоящего в нескольких шагах от стола Черной Руки.

 — Вений Викториус, имперец, житель Луговины, поселка неподалеку от Кватча. — Спикер вложил в голос остатки терпения, что у него оставалось после бесполезных споров с Черной Рукой, — Ты убил Ра'вира, хаджита из Черной заводи, что рядом с Короллом. Их невозможно было спутать. Приказ прошел через мои руки и руки Слушателя, там не могло быть ошибок.

 Корнелий кивнул, и его взгляд сделался совершенно стеклянным от ужаса и чего-то еще, что редко встречалось в глазах убийц. Раскаяние, искреннее...

— Я не хочу сказать о своем брате дурного, но ему место в монастыре, а не среди нас. — Мари исходила недовольством, как всегда бывало, стоило речи зайти о Корнелии, — Он меня порядком достал за последние годы, и эти его попытки ухаживать...

 — Свои отношения вы выясните сами. Речь о его поведении в целом.

 — Да он Девяти молится, уже за это надо вешать! — вся красота лица Мари исчезла под натиском ярости, на мгновение превратившей ее во вторую Аркуэн, — Николас и Марта тоже не молились Ситису, все они одного поля ягоды...

 Может, она и была права, а вместе с ней — М'Раадж и Тейнава, и он бы не предпринял ни единой попытки спасти недоделанного рыцаря, если бы не полная покорность последнего. Он даже не попытался сбежать сразу после убийства, как будто и правда не знал, кого убил.

— Харберт доставлял ему поручение. Они не ладили, норд угрожал ему... — Винсент Вальтиери хмурился, барабаня сухими желтоватыми пальцами по столу.

 — Хочешь сказать, что норд подменил приказ? — Лашанс впился в наставника взглядом, ожидая подтверждения своих подозрений, но вампир только вздохнул и печально посмотрел ему в глаза.

 — Он не умеет писать, насколько я знаю. Это не в его духе. Он скорее раскроил бы Корнелию голову своим топором, чем подставил. И не стал бы кому-то в этом помогать.

 Вампир был прав, как всегда убийственно прав, но норда все-таки задержали, хотя толку от этого вышло немного. Он твердил одно и то же — передал приказ, Корнелий принял и черкнул роспись, где надо. Роспись и правда была, да и Корнелий не отрицал правоты норда, окончательно загоняя себя в тупик.

 — Я клянусь вам Девятью, что в контракте было написано имя хаджита. И много информации... Черная заводь, он жил там, иногда бывал в Королле...

 — Он работал на Аркуэн. И она теперь горит желанием отомстить.

— Просто выдай мне мальчишку, я спущу с него шкуру и повешу ее у входа в твое убежище. Это искоренит даже мысли о предательстве.

 Предложение Аркуэн граничило с угрозой и пугало неотвратимостью. Она свежевала и вешала своих, не проявляя ни понимания, ни жалости к провинившимся, но перед лицом врага защищала их с такой же безумной и безудержной яростью, с какой предавала смерти.

 — Я клянусь... — в сотый раз вырвалось у бретона, но он так и не договорил — все присутствующие и без того знали продолжение фразы.

 — Твои клятвы Девятерыми мало что решат. Без доказательств никакие слова не имеют силы. Свидетели в Королле тоже против тебя — Белламон лично видел тебя, а он душитель Аркуэн, и его слово на совете далеко не последнее.

 — Я сжег приказ, как и положено. Вы ведь с самого начала велели уничтожать все... — серые глаза вновь затопило отчаяние, беспросветное, как сама Пустота.

 Он всегда следовал инструкциям с той же скрупулезностью, что и Белламон, с той лишь разницей, что Корнелий верил в Девятерых и оправдывал все убийства их волей. И, как не странно, такая вера внушала куда меньше неприязни, чем полное соответствие требованиям Черной Руки, которое являл собой Матье. С этой неприязнью и каким-то подсознательным желанием держаться подальше Лашанс так и не справился несколько лет назад, и отправил Белламона в Королл, где тот на удивление легко прижился.

 — Они...не поверят словам, я знаю... — внезапное спокойствие в голосе Корнелия было хуже самого черного отчаяния, — Что...что теперь делать?

 Ничего. Смириться и ждать приговора, который непременно будет: Черная Рука не простит предателя, а доказательства, которые могли бы его спасти, сгорели вместе с приказом. Все кончено, и единственная милость, на которую он может рассчитывать — это быстрая смерть от рук своего Спикера или Ярость Ситиса, но тут речь идет об общем решении всего совета.

 Тацкат с лязгом убрал клинки в ножны и посмотрел на бледного Корнелия с мрачным сочувствием.

 — Ты в дерьме, парень. В полном дерьме.

 За мутным окном таверны бушевала метель, сотрясая хлипкие от старости стены и задувая огоньки сальных свечей, которые с ворчанием вновь зажигала Криворукая Ханна, хозяйка ''Утонувшего рыбака'', единственной таверны Портового района. Терис провела в ней почти два дня, отогреваясь у закопченного очага, хоть как-то разгонявшего лезущий из всех щелей холод. Она могла бы позволить себе и более дорогое жилье за стенами столицы, но таверна Ханны, имела три огромных преимущества перед теплом и уютом гостиниц в стенах города: ее хозяйка, слепая и глухая ко всему, не задавала никаких вопросов, а стража предпочитала другие заведения. Зато сюда под вечер стекался весь сброд, всевидящий и всезнающий, до которого в первую очередь доходили все известия, даже избегавшие всеобщей огласки. Их разговоры и слушала убийца, сидя в общем зале за кружкой дрянного глинтвейна — единственного пойла, имевшегося у Криворукой помимо скуумы.