Хрустальный поцелуй (СИ) - "свежая_мята" - Страница 20

От этой мысли першило в горле, а глаза щипало от ощущения великой несправедливости. Я уезжать не хотела. Точнее — от него уезжать не хотела. Никуда. Он был моим самым близким, самым родным человеком все это время, и я просто не могла позволить себе его потерять.

Но время шло. Прошел выпускной. И утро следующего дня неожиданно тяжело обрушилось на меня — осознанием, что сегодня я возьму уже собранную сумку, выйду из жилого здания последний раз и никогда сюда не вернусь. Меня вместе с еще несколькими ребятами увезут в академию, и как сложится наша жизнь там — неизвестно никому.

Я проснулась именно с этой мыслью. Под ребрами болезненно заныло, в глазах стало подозрительно влажно. Я поспешила вытереть слезы рукой, чтобы никто не заметил.

После завтрака меня отвели к Хансу. Сейчас нам дали два часа на завершение сборов, а потом за нами должны были приезжать те, кто увезут нас отсюда. Кого-то машина должна была довезти до вокзала, где их ждал поезд, кого-то — прямо до академии.

Меня ждала поездка в поезде.

Но пока меня вели к Хансу. Я мысленно думала о том, что скажу ему. Как отвечу, куда уезжаю, и как — обязательно! — признаюсь в том, про что боялась сказать все это время. Это был мой последний шанс перестать скрывать все в себе, и я хотела им воспользоваться, даже не зная, что же я буду делать в случае, если вдруг мои чувства окажутся взаимными. На такой исход я, правда, не надеялась, в глубине души понимая, что этого просто не может быть. Потому что мне не может так повезти.

Я постучала в дверь, и буквально через пару мгновений она открылась. Ханс кивнул, и я зашла к нему.

Он улыбнулся, глядя на меня, предложил чай, но я отказалась, все еще пытаясь не растерять своей решительности.

— Ханс, — начала я, пока еще чувствовала, что готова что-то сказать. — Я уезжаю сегодня.

Он сел за стол и кивнул. Я удивленно уставилась на него.

— Я знаю. Вместе со мной.

— Ты едешь в Гамбург? — неверяще переспросила я. Это было похоже на плохую, обидную шутку, но я хотела в это верить.

— Нет. Мы с тобой переезжаем в город, — пояснил он.

У меня в голове не складывались два и два. Я не понимала, шутит он или говорит правду. Я не знала, могу ли я ему верить.

— Я ничего не понимаю, — обреченно вздохнула я и села в кресло. — А как же Академия?

— А что академия? Я же говорил, что попробую что-нибудь для тебя сделать. Кажется, у меня получилось.

Я замерла, смотря на него испуганными и удивленными глазами. Он смог? Он придумал? От радости я даже не смогла ничего сказать, потому что это оказалось слишком хорошим известием.

— Я надеюсь, что ты сейчас в приятном удивлении, а не наоборот, — усмехнулся он. — Да, в академию ты не поедешь. Вместо этого будешь работать со мной, вроде как помощницей моего секретаря. Звучит не очень престижно, я понимаю. Тебя такое устроит?

Даже если бы у меня был выбор, я бы никогда не отказалась от Ханса.

— А такое вообще возможно? — он улыбнулся. — Я так тебе благодарна, ты не представляешь.

— Правда, тебе придется пару недель побыть одной, но днем ты будешь занята с фрау Урсулой. Она поможет тебе обжиться на новом месте и научит тому, чем ты будешь заниматься.

Вместо ответа я просто подошла к нему и прижалась со спины, чувствуя твердую спинку стула между нами. Но мне было плевать. По щекам текли слезы, потому что я плакала от благодарности Хансу, от того, как сильно его любила, и от того, что не была готова услышать такую новость. Я, конечно, ждала, что он что-нибудь придумает, но надежда с каждым днем становилась все слабее. Но сейчас она вспыхнула с новой силой, и огонь ее обжег мои щеки, лизнув их жаром.

Я всхлипывала, прижимаясь к Ханса, а он гладил мои ладони своими и говорил, что все будет хорошо.

Я не могла ему не верить. Теперь у меня не было ни единственной причины сомневаться в его словах, ведь он сделал невозможное — он избавил меня от ужасов, крови и наблюдения за непрекращающимися чужими страданиями. И как я могла не доверять ему?

И как я могла его не любить?

Ответ был очевиден.

Мы уехали в тот же вечер. Мои вещи разместились в шкафу Ханса, на отдельной полке, но их было совсем немного. Он посмотрел на этот ужас и сказал, что ситуацию надо исправлять. Я даже не сопротивлялась — я была слишком счастлива просто от осознания, что в моей жизни теперь многое изменится. От осознания, что теперь я буду видеть Ханса гораздо чаще, что теперь я, боже мой, буду жить с ним в одной квартире постоянно.

Я хотела только плакать и — одновременно — смеяться, потому что сердце внутри колотилось так бешено, что я боялась, что оно пробьет грудную клетку и выскочит наружу. Но даже если внешне я была более-менее спокойна, не считая улыбки, которую никак не могла скрыть, то внутри меня едва ли не колотило от нервов и счастья.

Но за первые две недели, что я провела в городе без Ханса, я успокоилась и попривыкла. Обустроилась на новом месте, потихоньку узнавала всевозможные полезные вещи, запоминая их, и училась жить здесь, в таких условиях, а не как раньше. Я знакомилась со своей будущей работой, с удовольствием окунувшись в новую для меня среду.

Дни теперь я проводила в небольшой конторе, в кабинете на третьем этаже. Окна выходили на солнечную сторону, и пол и стены почти все время грелись в теплых лучах, от чего внутри всегда едва уловимо пахло деревом. Я знала, что это кабинет Ханса, но в углу там же стоял небольшой стол, который, как мне сказали, потом будет моим. Мне казалось странным, что Ханс не сидит в кабинете один, но фрау Урсула, моя наставница, заверила меня, что так работать только удобнее. У меня не было поводов ей не верить.

Фрау Урсула оказалась молодой женщиной немного за тридцать. У нее была красивая, добрая улыбка, светлые волосы и чудесные зеленые глаза. Она никогда не красилась ярко, но губы всегда выделялись на ее лице, выгодно подчеркивая ее простую красоту. Она мне нравилась. Мы быстро нашли общий язык, и мне было интересно учиться у нее, узнавать новое и помогать ей, стараясь усвоить все тонкости. Она была дружелюбной и улыбчивой и мне все объясняла доступно и терпеливо, даже если я не понимала с первого раза. Я любила проводить с ней время, потому что, хоть между нами и была такая разница в возрасте, мне казалось, что она понимает меня как никто другой.

В те две недели я видела Ханса только по пятницам. В первую он приехал за мной достаточно поздно, но фрау Урсула все равно дождалась его, чтобы лично удостовериться, что со мной все в порядке. А в следующую пятницу он приехал раньше, чем обещал, когда днем позвонил предупредить о своем приезде. Когда он вошел, мы с фрау как раз говорили о том, как часто нужно будет рассортировывать документы повторно, на случай, если что-то по ошибке окажется не в той стопке. Но я его не заметила. Мы так увлеклись беседой на, казалось бы, такую простую тему, после начав обсуждать что-то другое, уже не касающееся работы, что я просто не могла оторваться и переключить внимание на что-то другое.

Но вдруг кто-то кашлянул, и мы с фрау вздрогнули одновременно.

— Дамы, — с улыбкой произнес Ханс, — я понимаю, что ваша беседа очень интересна, но не желаете ли вы разойтись по домам?

Я почувствовала, как щеки заливает румянец и, взглянув на фрау, увидела, что она тоже слегка покраснела. Ханс рассмеялся

— Все в порядке, — заверил он. — Я очень рад, что вы нашли общий язык.

Вечером, позже, он сказал, что очень рад за меня. Я только удивленно взглянула на него. Он пояснил — рад, что я поладила с Урсулой, рад, что мне нравится работать у него, рад, что я вообще на это согласилась.

А я сидела напротив него и недоумевала, как же он мог подумать иначе. Как же ему в голову могло прийти то, что я буду против? Что я откажусь, променяв его на академию?

Конечно, так и должно было бы быть, потому что для каждого подростка в стране поступление в академию — это самое престижное, что вообще может случиться в жизни. Самое желанное. Самое ожидаемое. Но я знала, что я могу доверять Хансу и быть с ним откровенной. Знала, что он не выдаст меня, назвав причины моего нежелания.