Хрустальный поцелуй (СИ) - "свежая_мята" - Страница 19

Ханс говорил, что я драматизирую. Возможно, так и было, я не спорила, но, тем не менее, твердо знала, что именно это я чувствую. Именно этот страх и волнение, именно эти сомнения и отсутствие желания. Мне ужасала одна только глубина каждой своей мысли. А про будущее я боялась даже подумать.

Дни бежали за днями, и вот наконец до выпускного осталась одна ночь. Мы все понимали, что уже послезавтра мы разъедемся по разным местам и вряд ли когда-нибудь пересечемся еще. Я знала, что не буду скучать по ним — друзей у меня не было, близких отношений с кем-то я тоже не завела, отдавая все свободное время учебе и Хансу. Жалела ли я? Однозначно нет. Только на секунду задумалась, что, возможно, упустила нечто до жути важное, но уже в следующий момент мысль перескочила на что-то другое.

Утро выпускного дня было шумным. Девочки со смехом прихорашивались у зеркала, легко отпихивая друг друга. Буквально неделю назад нам привезли какую-то косметику — сказали, что это подарок от тех, кто очень сильно верит в светлое будущее воспитанников, — и научили немного ею пользоваться: как краситься тушью и как наносить тени и помаду. Мне было неинтересно, я слушала эти наставления невнимательно, потому что помада у меня была своя, а все остальное мне казалось лишним и слишком ярким.

Поэтому и у зеркала я не толклась. Подошла к нему, держа в руках собственную помаду, только когда все уже разошлись. Я хранила ее глубоко в своих вещах, чтобы никто не нашел и не отобрал. Конечно, косметику нам не запрещали, но я не хотела рисковать и вызывать лишних подозрений.

Я накрасилась быстро, подтерла пальцем немного вылезший контур — я пользовалась помадой нечасто, а потому и не была мастером, — и уже закрывала тюбик, когда услышала, как рядом кто-то усмехнулся. Оказалось, это Гретта. Та самая, которой когда-то сделали строгий выговор за драку с Эльке. Но дело тогда ограничилось только выговором и тем, что мы еще пару месяцев боялись с ней контактировать.

— Он тебя балует, — едко выплюнула она. Я непонимающе посмотрела на нее, выгнув бровь.

— А тебе, прости, есть до этого какое-то дело? — спокойно спросила я. Внутри все дрожало от нервов и вполне понятного страха перед Греттой, но я старалась быть спокойной и невозмутимой.

— Нет, но… — начала он, потеряв весь запал. Мне это показалось смешным, потому что я ожидала большего.

— Ну, тогда не задерживаю больше. Или ты хотела спросить что-то важное?

Она молча, быстрым шагом покинула комнату. И едва она скрылась из виду, я улыбнулась собственному отражению в зеркале, радуясь своей маленькой победе.

Время до самого праздника пролетело еще быстрее, чем все эти напряженные месяцы. Мне казалось, что мы только проснулись, готовые прихорашиваться ради торжества, а вот уже в большом зале, где раньше проводились тренировки по рукопашному бою, зазвучала праздничная музыка, и нам открыли двери, пропуская будто бы в новый мир.

Я не помнила вечер во всех подробностях. Нам вручили наши дипломы, начальник лагеря пожал наши руки и пожелал удачи в будущей жизни. Работницы, сидя в импровизированном зрительском зале, плакали от счастья и утирали слезы платочками. Мужчины же просто нам улыбались.

Я видела Ханса, сидящего на предпоследнем ряду. И, как только я наткнулась на него, больше не смогла отвести взгляд. Он сегодня был в костюме, как всегда, но теперь — с галстуком, и выглядел так красиво, что у меня защемило где-то в ребрах. Я хотела плакать от того, что он здесь, что он видит меня, стоящую перед всеми с дипломом в руках, что все это происходит с нами. Внезапно оказалось, что всех этих эмоций для меня — слишком много. Я хотела от них избавиться и вместе с тем — хотела броситься Хансу на шею и поцеловать его, чтобы хотя бы так разделить с ним все то, что чувствую.

Он заметил мой взгляд и улыбнулся мне. Я дрожащими губами улыбнулась в ответ.

А потом начались танцы.

Музыку сделали громче, стулья сдвинули к стене. Откуда-то появился стол с напитками — соки и компот, все прилично.

И мы танцевали, выйдя на середину зала, двигались под быстрые ритмы музыки вместе с ребятами, с которыми должны были расстаться уже на следующий день. А потом танцевали с преподавателями, с которыми хотелось расстаться уже очень давно. Потом танцевали с офицерами и людьми, которые стояли во главе лагеря и помогали этому месту быть таким, каким оно было.

Я все ждала, когда же Ханс пригласит меня на танец или хотя бы просто присоединится к нашему веселью, но он о чем-то разговаривал с не знакомым мне мужчиной. Я не спешила отвлекать его — в конце концов, мне и без того было, с кем танцевать, потому что девочки танцевали небольшой группкой, и меня в нее приняли с радушием.

А затем внезапно включили медленную музыку. Многие приняли это за начало небольшого перерыва и отошли к столам с напитками. Я пошла с ними, но смотрела я только на Ханса. Он, видимо, почувствовав мой взгляд, обернулся и кивнул. Поднялся со своего места, что-то сказав тому мужчине, и подошел ко мне.

— Позвольте мне украсть у вас эту юную фройляйн, — произнес он, обворожительно улыбаясь. Девочки захихикали, выталкивая меня к нему. Я только смущенно улыбнулась и подала ему руку, ведь мне было не впервой с ним танцевать.

Мы, так и держась за руки, вышли на середину зала. Там в такт музыке медленно качалось несколько парочек, но в основном это были сотрудники лагеря. Со стороны мы, наверное, смотрелись странно, но меня это мало волновало. Я чувствовала руки Ханса на своей талии, сама лбом прислонилась к его плечу, и мир вокруг прекратил для меня свое существование.

— Тебе очень идет это платье, — тихо сказал он, чуть наклонившись ко мне.

— Спасибо, — искренне поблагодарила я. — Я сама сшила.

— Оно очень красивое. Ты молодец.

Мне не хотелось разговаривать, но вместе с тем — меня переполняли эмоции. Я хотела рассказать ему — в сотый, наверное, раз — как я не хочу завтрашнего дня, как я не хочу этого праздника и как мне в то же время все нравится. Эта атмосфера, этот смех, эти улыбки и тихие разговоры — от всего происходящего я чувствовала себя такой живой и настоящей, что мне хотелось только радостно прыгать и петь во весь голос, делясь своей радостью со всеми вокруг. Это ощущалось очень странно — такое болтание из стороны в сторону и такой контраст эмоций внутри, но я не могла иначе. И Ханс молчал, видя мое настроение. Только крепко держал меня в своих руках и вел в этом странном танце, больше похожем на обычные объятия.

Но разве я могла жаловаться? На то, что он танцевал со мной? На то, что он касался меня своими нежными руками? На то, что он просто был со мною рядом в такой важный день?

Определенно нет.

Поэтому я просто улыбалась и, закрыв глаза, слушала биение его сердца, счастливая от того, что мне позволено это делать.

========== 19. ==========

Я любила лето. Летом было тепло и солнечно, лето всегда приносило мне что-то хорошее, даже если это было простое спокойствие и отсутствие шокирующих новостей. Этого было достаточно, потому что я считала, что отсутствие плохих новостей — сама по себе хорошая новость, ведь что плохого в стабильности?

То лето отличалось от всех других хотя бы потому, что после выпускного нужно было двигаться дальше. Нам всем дали выбор. Так или иначе, но в списке все места, где мы могли продолжить обучение и тренировки, были связаны с военной деятельностью. Нас всех рассылали по разным городам, в каждом из которых свои двери для нас готова была открыть любая национально-политическая академия.

Я всего этого не хотела. Понимала, что выбора у меня нет, но не хотела, прекрасно помня свое отношение к убийствам. Я противилась этому всей душой, но не была готова поставить крест на всей своей жизни публичным высказыванием на эту тему. Ханс об этом знал, и мне было этого достаточно.

Я не забыла о его обещании помочь мне избежать такой участи, но в последнее время мы виделись мало, и я не могла узнать у него, удалось ли ему найти решение. А потому, еще за пару недель до выпускного, записалась в одну из академий — в Гамбурге. Хансу рассказать я, конечно, не успела тоже, но во мне еще теплилась надежда на то, что все-таки мне не придется никуда уезжать. Ведь Гамбург — даже не соседний город. Гамбург — это далеко. И самое плохое: там не будет Ханса. Он останется здесь, а я уеду и больше, возможно, никогда его не увижу!