Светоч (СИ) - "Тенже" - Страница 12

Добившись согласия — «только ни грамма спиртного, ваше высочество» — Эрлих выпил эликсиры, сходил в процедурную, а на обратном пути заглянул к Вильхельму. Проверить — освоился или нет.

Бауэр все-таки снял форму. И улегся спать — то ли вымотался от перехода сквозь Врата и очищающие камеры и случившегося после перемещения брифинга, то ли просто выполнил указание, не представляя, чем еще заняться в незнакомом месте. Эрлих посмотрел на светловолосый затылок, на выглядывающее из-под одеяла голое плечо и улыбнулся.

«Спи, герой. Завтра я подберу тебе интересное занятие».

Утром Вильхельм, одетый в гражданское, притопал к нему в палату и замер на пороге комнаты — взгляд у него был вопросительным и немного виноватым.

— Ты поел? — отрываясь от овсянки, поинтересовался Эрлих.

— Нет. То есть, яблоко съел. Я больше ничего не хочу.

— Так дело не пойдет, — еще не хватало, чтоб Бауэр хлопнулся в голодный обморок. — Иди сюда. Садись на кровать. Давай позавтракаем вместе. Что тебе заказать?

— Не надо ничего.

— Что ты обычно ешь на завтрак? — мирно спросил Эрлих.

Выяснилось, что Вильхельм имел привычку завтракать вторсырьем — плавлеными сырками, и запивать их растворимым кофе. Пришлось объяснять ему, что подобные продукты можно употреблять в пищу только при отсутствии натуральных. А при наличии — незачем травить организм всякой дрянью. Бауэр лекцию прослушал внимательно, пару раз кивнул, выпил свежевыжатый сок и покорно съел принесенный медбратом бутерброд с твердым сыром.

После завтрака они отправились в перевязочную, где с Эрлиха наконец-то сняли лангету. Правда, тут же обмотали бинтами, словно хотели упаковать в кокон, но это все равно не так стесняло движения. Вильхельм, дожидавшийся его под дверями, перемене обрадовался — просиял, осторожно потрогал руку, и снова замер, словно боялся сделать лишний шаг или жест.

«Надо его утащить туда, где не будет чужих глаз. Похоже, он врачей стесняется. Не меня же он стесняется? И не помешает проверить — стоит у него, или после катастрофы отшибло?»

Первые полчаса Бауэр дичился, и Эрлих начал отчаиваться. Ему хотелось заполучить того сильного хищника, который по-хозяйски обнимал его в доме у озера. А не сумрачную тень, стремившуюся забиться в кусты, и рассматривать его оттуда виновато-растерянным взглядом.

После экскурсии к музею-лаборатории Штольца — не блиставший архитектурными достоинствами домишко, обсаженный чахлыми кустами — Эрлих пошел в наступление. Он потребовал, чтобы Вильхельм перестал ему «выкать» и, по отсутствию выпивки, предложил закрепить договор поцелуем. Оказалось, что стоит у Бауэра, как обычно — то есть, очень хорошо — а целуется он довольно неумело. Но горит желанием научиться.

Они целовались на лавочке за музеем, потом, спасаясь от гомона экскурсантов и визгливого голоса гида, перебрались на территорию хозчасти, где нашли приют на пожарном коробе с песком. А когда их вспугнули санитары, протиснулись в дыру в сетчатом заборе и забились в какие-то заросли. Вильхельм был осторожен и нежен — так трогательно боялся задеть поврежденную руку, что Эрлих стал его дразнить. Он просунул здоровую ладонь под рубашку Бауэра и оглаживал поясницу до тех пор, пока тот предупреждающе не зарычал ему в губы. После этого — словно повязку с глаз сдернул кто — стало ясно, что зверь вернулся. И может вставить Эрлиху прямо тут, на холодной траве, без презерватива и смазки. Это немного отрезвило, и он, оторвавшись от припухших губ, предложил:

— Давай вернемся в мою палату?

Глава 5

— Эрлих… что с ним?

Голова кружилась, мысли путались. Вильхельм помнил, что принял решение об аварийном катапультировании — был шанс покинуть флаер в тот момент, когда заклинание преследователя сожрет удвоенную силовую сферу, но еще не уничтожит сам летательный аппарат. Он выставил дополнительный щит, закрывая светоча…

— Что с ним?

— Его высочество транспортировали в больницу на Кеннор.

— Он цел?

— Травмы средней степени тяжести, — ответил врач и засыпал Хельма ворохом дурацких вопросов: как вас зовут, сколько пальцев вы видите, где служите, какого цвета этот платок?

Разговаривать об Эрлихе врач больше не хотел, и это настораживало. Что значит — травмы средней степени тяжести? Переломы? Вильхельм представил себе светоча, обездвиженного, закованного в пластиковый корсет от шеи до копчика, содрогнулся и перестал отвечать на вопросы. Какая теперь разница?

Попрыгав вокруг кровати, врач оставил его в покое. Хельм этому немного обрадовался — ну, насколько можно было обрадоваться в его положении, и погрузился в раздумья.

«Надо было возвращаться к тем Вратам, из которых мы выскочили. Был шанс оторваться и уйти, был! А я, идиот, на Свалку прыгнул. В самое дерьмо… Интересно, как нас оттуда вытащили? Кто? Хотя… какая разница».

Через некоторое время в палате появился командир Корпуса, который прямо с порога спросил:

— Офицер Бауэр, что за цирк? Под дурака косить надумал? Не поможет.

— Что с Эрлихом? — Вильхельм упрямо продолжал называть светоча по имени — покатать на языке напоследок.

— Руку он сломал, — подвигая к койке стул и усаживаясь, сообщил командир. — И отшиб все, что при катапультировании отшибается. Вы как заговоренные, честное слово! Особенно ты, Бауэр. Ты даже не сломал ничего. Мне сейчас доложили — у тебя только синяки на жопе… вроде еще головой ударился. Но это не беда. Голова у тебя крепкая.

— И что теперь? Трибунал?

— Не знаю, — в тоне командира проскользнуло сочувствие. — Не знаю, Бауэр. Светоча нашего ты из рядов браслетчиков исключил. Руку ему погано раскрошило. Вряд ли он после больницы заклинания кидать сможет.

— Трибунал, — сам себе подтвердил Хельм.

То, что он остался цел и невредим, усугубляло ситуацию. Головой ударился… какой пустяк! А вот Эрлих… Эрлих, которого лишил равновесия мимолетный провал магии, наверняка взбесится, узнав, что катапультирование из флаера отняло у него право творить заклинания навсегда.

— Поживем — увидим, Бауэр. Пока распоряжений взять тебя под стражу не было. Идет следствие. Подождем выводов.

Выводов Вильхельм ждал в тоскливой, наполненной скверными видениями полудреме. Ему мерещился укоризненный взгляд светоча, чудилось щекотное покалывание магии, заставлявшее отниматься и холодеть руки. Мысль о неизбежном трибунале уже не пугала — пусть судят, пусть вешают, только бы помогли забыть о том, что он сделал Эрлиха калекой.

Когда командир объявил, что его представили к Серебряному кресту и наградили премией за хладнокровие, выдержку, профессиональный расчет и принятие верного решения в чрезвычайной ситуации, Хельм решил, что это какая-то мистификация. Но поздравления принял — и от командира, и от врачей, и от посетивших палату сослуживцев. На вопрос: «А правда, что светоч тебя личным пилотом сделать хочет?», он пожал плечами и честно ответил:

— Не знаю. Вряд ли… зачем ему это?

В следующие дни он размышлял: мог ли Эрлих распорядиться о награждении и рассказать всем о его назначении личным пилотом для отвода глаз? Для того чтобы потом, когда все поуляжется, вывезти его куда-нибудь на берег озера и убить лично. Ну, или при помощи Юргена.

Версия была сомнительной. На берег можно вывезти, и не награждая. Светоч бы не стал тратить столько сил, чтобы продемонстрировать всем, что он не сердится на искалечившего его пилота. Или стал бы?

Вильхельм совсем запутался и решил больше не думать вообще — попросил у врачей пару сборников кроссвордов, получил, и погрузился в отгадывание слов. Он старался изгнать из мыслей не только Эрлиха, но и колкий вопрос: «У кого могло хватить власти, чтобы выслать с Альфы на Руду четыре флаера-перехватчика и заглушить связь?». Ответ ему не нравился, и он повторял себе: «Не моего ума дело. Не моего ума дело, сами разберутся».

А потом — на тумбочке даже стопки кроссвордов скопиться не успело — события завертелись с удивительной быстротой. Император принял отставку принца Рудольфа. Армия — и сам Хельм — присягнули на верность новому главнокомандующему принцу Эдварду. А потом…