Отреченные гимны - Евсеев Борис Тимофеевич - Страница 25
- Предыдущая
- 25/67
- Следующая
- Так что же? Дело стоящее! Подробности объясним на берегу.
- А охрана? Мы же здесь вроде пленниц...
- Нас охрана пропустит, - с ударением на слове "нас" сказал Подкарпухин.
Через десять минут заскрипели под ногами сходни, плеснула русалочьим толстым хвостом Волга, двое охранников, стоявших на берегу по бокам сходен, как по команде зевнули, отвернулись. Дорога из паршивой "малинки", из рабства в свободный, полный света и счастья мир была открыта!..
В последние два-три года ей не везло. Хоть поначалу все складывалось куда как удачно. По окончании факультета журналистики МГУ она была принята по слабенькой, ей ничего не стоившей протекции в "Аналитическую газету" и полгода работала в ней, пусть и напряженно, но весело, в охотку. Тут, однако, начались беды: умер старый, тридцать лет державший на плаву газету главный редактор, пришел редактор новый - и пошло, поехало!..
Отступив от зеркала, Иванна схватила какое-то полотенце, брезгливо кинула его на стул, села. Стоило ей вспомнить о том, что она глубоко под землей, ниже всяких - как говорили ей, измываясь, - правительственных бункеров, и у нее начиналось настоящее, доводившее до судорог, удушье.
Внезапно вскочив со стула, она, как была нагишом, побежала к двери: где-то, значительно ближе, чем раньше, послышались необычные для этого места звуки. Кто-то заливисто хохотал. Хохот несся справа, из "приемника-распределителя" или, как его здесь называли, из "гоп-жоп-конторы", где сидел старый облезлый котяра Исай Ложкин искавший-распределявший клиентов, ежедневно выслушивавший жалобы томимых в подземелье женщин, урезонивавший их. "Резонил" он их странно, с плачем, с притворными слезами, причем сам же на притворность слез и указывал. И лишь иногда, беленясь, выкрикивал он очередной подземный жиличке в лицо свое любимое: "Не по правде... Не по правде живешь! Обещала клиенту - сполняй!"
А клиент в подземелье всегда был один-единственный! Не любили здесь лишнего шуму-гамузу, не любили вожделеющих, шляющихся толпами мужиков. Но зато уж для этого одного - было все: косяки женщин на выбор, музыка струнная, фонтанчики влаги из раскупоренной бочары с красным вином, ну и, конечно, венец Исайкиного подземного цирка - "женщина на блюде". Кто додумался соединять акт поедания с актом любви, Иванна не знала. Только нравилось такое соединение до боли, до нервных припадков одиноким, высоко стоящим на общественной или чиновничьей лестнице клиентам. Еще больше нравилось им рабское положение здешних женщин. Нравилось втыкать вывозимой на блюде в окружении скачущих и кривляющихся товарок женщине в ягодицы позванивающие вязальные спицы. Нравилось слизывать выступившую кровь, а потом, вином и кровью опьянясь, валиться всем телом на огромное трехколесное жестяное блюдо, на изображающую оживающую еду женщину. Нравилось хрустеть вынутой из женского рта морковкой, выдернутой из волос петрушкой, поедать прозрачную сабзу, наклеенную на трепещущие соски, пожирать женскую плоть и тут же с плотью этой соединяться, рвать ее, долбить, дырявить!
Вздрогнув, Иванна выпала из воспоминаний, прислушалась. Смешок приблизился. Послышались вперебой смешку и голоса - ближе, рядом... К ней?
Разом, как по команде, голоса стихли, в дверь, только что предусмотрительно закинутую крючком, постучали. Иванна натянула и завязала на талии халат, подошла к двери, мизинцем с отвращением откинула крючок. Вглубь коридора метнулись, как заметилось ей, две тени, за тенями улетали вполголосые смешки, а на пороге в отпахнутом кожаном пальто встал человек с теплохода.
Встрече в подземном бардаке предшествовали события неоднодневные.
Дурнев, вернувшись в Москву сразу же, как и договаривались, позвонил Нелепину. Дело не терпело: работы по изучению "материи д." надо было разворачивать по-новому, нужно было "убирать из репертуара" абсолютно недоступные разделы зарождения души, сосредотачиваться только на ее прижизненном и посмертном существовании, нужно было ставить цепь новых экспериментов... Однако Нелепин, не слушая приветствий и объяснений, чуть запинаясь, крикнул в трубку:
- И... Иванна не с вами? Может, слышали о ней что-нибудь?
Через час они сидели в пустой кафешке в полуподвале фирмы, и Нелепин , хватая Дурнева за рукав, настойчиво и резко втолковывал ученому:
- Здесь, в Москве, я сделать ничего не могу, понимаете? Концов никаких! Я уже хотел лететь в Волжанск: там кончик веревочки, там! Здесь же десятимиллионный город! Милиция смеется, частные детективы интересуются лишь предоплатой. Подумайте, вспомните! Пропадет человек ведь! Кто вертелся на теплоходе вокруг нее в последние дни? Вы же сами говорили, что были рядом! Кто вертелся - тот и увез!
Тут оба и как-то разом поняли: "Ушатый! Только он, Ушатый, все организует и распишет!"
Ушатый все и сотворил. Он послал разведку фирмы (оказывается, была и такая, Нелепин об этом не знал, очень удивлялся, недовольно фыркал, качал головой) - в Волжанск. Разведчики хоть и с трудом, но узнали: навел на Иванну людей московских подрабатывавший сводничеством бывший секретарь Волжанского горкома КПСС Раздайцев.
Больше Нелепину не сообщили ничего, знал он только, что разведка фирмы действовала дальше уже в Москве. Вскоре поступило сообщение: похожая женщина отыскана, правда, свобода ее ограничена, и увидеть ее так вот, за здорово живешь, невозможно, потому как стоит такое удовольствие немалых денег. Дальше шли фамилии, адрес, приметы, привычки и наклонности неволивших женщину лиц.
Прошелушив быстренько поступившие сведения, Ушатый позвал к себе в кабинетик крохотный Нелепина:
- Ну вот что, чудо-богатырь. Пассию твою нашли, кажется. Кажется, потому что ребята у нас скромные, на чужих баб глаза не больно пялят. Они ее не видели, но чует мой нос - она. Бери с собой побольше зеленых, из охраны кого покрепче, да и езжай с Богом. Там уж про тебя знают. Но как поведут себя - неведомо! Ну да разведка будет рядом, чуть что - прикроют.
- А что за контора такая? - не понял Нелепин.
- Езжай, езжай, вот адрес. На месте все и узнаешь. Спросишь Ложкина.
Нелепин взял с собой одного только Дурнева, и они поехали куда-то к черту на рога, за Божедомку. Нужный дом поблескивал мытыми окошками всех трех этажей, покалывал глаз оранжевой, диковинной для Москвы черепицей. Стоял он, словно крепкий подосиновик, в кругу обступивших его - как бывает только в долгую гнилую мокредь - тонконогих домов-поганок.
Ложкин сидел в полуподвале этого самого дома без вывески. Принял он гостей нежно-вкрадчиво, брал за руки, моргал слезящимися глазками, морщил нечистый, прыщеватый, к тому ж в пурпурных пятнах лоб, встряхивал сальными бело-рыжими волосками, сорил на стол из неопрятной пророчьей бороды крупной перхотью, обсмыкивал тесный вельветовый пиджачишко. Словом, вел себя по-лакейски, мелко.
- Со службы выставят! Турнут, дьяволы! А? Да уж вам отказать не могу. Из уваженья к господам бизнесменам - десять, всего десять штучек зелененьких! Хотел, хотел живым товаром содрать! Да увидел вас, растрогался... Скромненькие вы наши, предпринимашечки! Совесть вы наша, то есть эпохи нашей! Глянул я на вас и понял: не нужно мне никаких "сосок" взамен. Да и не заменить вашу дамочку. Так что - десять! Ведь без работы останусь! А старость? А зубки, зубки мои?
- Да ты что! - всю дорогу кипятившийся Дурнев, готовившийся вступить в переговоры чуть ли не с бандой мошенников и от Нелепина знавший, что разведка где-то поблизости, - ухватил Ложкина за борт испятнанного жиром вельветового пиджачка. - Мы тебе что, мафия, козел?
- Я не козел, не козел! - надувая губки, пел-кокетничал Ложкин. - Кот я, котик... Десять штучек всего, господа хорошие! А то не попросил бы ваш котик прибавочки за испуг! - Ложкин затряс распушившейся, как лисий хвост, бородой.
- Пусти его, - с мрачной гадливостью Нелепин вынул из внутреннего кармана перетянутую резинкой стопочку стодолларовых бумажек, полез в карман задний, достал такую же.
- Предыдущая
- 25/67
- Следующая
