Чёрный лёд, белые лилии (СИ) - "Missandea" - Страница 67

— А как он её любил, как любил! В общем, это была история из разряда незабываемых, — Мия в соловьёвском оранжевом свитере орудовала около плиты. Махнув рукой, чтобы, вероятно, подчеркнуть незабываемость рассказываемой истории, она снесла на пол несколько вилок и тут же, прыснув, нагнулась поднимать их.

Чёрт, она-то тут что забыла?

Да блин, сам же пригласил! Но, мать его, откуда ж он знал, что сестра Соловьёвой засобирается в мир иной?

И что теперь делать? Наверняка Соловьёва в полудохлом состоянии, и сейчас Мия, не в меру говорливая и весёлая…

— И как всё кончилось?

На несколько секунд Антону показалось, что он ослышался. Потому что голос, разговаривающий с Мией, был абсолютно спокоен. Да, чуть сдавлен и заглушён, но полностью контролируем, это было очевидно.

Соловьёва, в какой-то тёмной кофточке и чёрных лосинах вместо своей обычной несуразной одежды, совершенно прямо сидела у барной стойки, подперев голову руками.

Ему, блин, снится всё это?

— Ну, если коротко, то она отказалась, — жизнерадостно делилась Мия подробностями личной жизни брата. — А что с Христин стало дальше, я так и не смогла узнать. Когда Антон поступил в училище, она пропала.

— И что товарищ старший лейтенант делал дальше? — голос Соловьёвой всё так же твёрд и спокоен.

Ему на секунду захотелось ущипнуть себя за руку или как минимум протереть глаза.

— Кто? — Мия нахмурилась, упорно не замечая Антона. — А, Тон-то… Ты так страшно его называешь, я и не сразу понимаю, о ком речь. Мы его всю жизнь Тоном звали, а Христин на свой манер Тони окрестила. Правда, сейчас он всё шипит, когда я его Тоном зову, потому что…

— Потому что ты безбожно коверкаешь моё имя, — Антон поднял брови и скрестил руки на груди.

Мия, впрочем, никак не смутилась присутствием брата и только шире улыбнулась. Соловьёва чуть вздрогнула, ещё несколько мгновений оставаясь в том же положении, будто проверяя, всё ли с её выражением лица в порядке, и только тогда повернулась. Окинула Антона спокойным взглядом.

С ума ты сошла, Соловьёва?

Что это нахер такое?!

— Мы заждались, Тони, что ты так долго, — продолжила свой щебет Мия, быстро подходя и весело помогая ему снимать бушлат.

Но он, что-то невпопад отвечая сестре, не мог оторвать глаз от похудевшей чёрной фигурки, так прямо сидевшей у стойки и смотрящей на него прямо и спокойно.

— Ты поела? — спросил он только для того, чтобы что-нибудь спросить.

Ответишь ты, Соловьёва? Неужели правда сможешь?

— Да, меня накормила Мия, — сказала она. — Спасибо.

Я не верю тебе и твоему спокойному тону, Соловьёва, так и знай.

— Ты могла бы не рассказывать обо мне в таких подробностях всем подряд? — он обратился к Мии с упрёком, но та только приподняла брови, удивившись, и снова улыбнулась:

— Да я же только Тане.

— Это очень мило, но, кажется, я не разрешал тебе.

— Да ведь я и не спрашивала, — Мия пожала плечами и хихикнула.

Махнув рукой на это жуткое существо, именовавшееся его сестрой, Антон подошёл к плите, ещё раз мельком взглянув на невозмутимую Соловьёву и не найдя в ней признаков слёз.

И это пугало.

Хотелось просто взять её за плечи и встряхнуть, сделать… да сделать хоть что-то!

Они просидели почти до десяти, болтая (Соловьёва преимущественно отмалчивалась, лишь изредка вставляя лаконичные фразы по существу). Пока Мия собиралась обратно в академию, подбирая разбросанные по всей квартире вещи, он сидел прямо напротив Соловьёвой. Правда, Таня старательно смотрела на Миины сборы и ни разу не удосужилась повернуть к нему головы.

— Танюша, свитер просто чудесный, спасибо, а то бы совсем замёрзла. Вот, сюда кладу. Ну, ты, хулиган, как ведёшь себя? — она погрозила пальцем этому паршивому коту, устроившемуся на шкафу. — Тон, как училище?

— Нормально. Встретил знакомого и задержался.

Соловьёва не двигалась, и её прямая, точно игла, спина начинала нервировать его.

— Ну, хорошо. Ладно, всё, побежала. Тошенька, — Мия быстро чмокнула его в щёку и подошла к Соловьёвой. — Танюша.

Она быстро взяла соловьёвские ладони в свои, широко улыбнулась — Антону показалось, что в глубине её глаз скользнуло какое-то особенно нежное и понимающее выражение — и, поцеловав Танину щёку, направилась к двери.

— Тони, проводишь меня до выхода? Боюсь я в вашем подъезде ходить, столько людей в чёрном, аж не по себе. Ты сиди, солнце моё, не вставай, — она остановила торопливое движение Соловьёвой. — Нечего на холод выходить. Ну, до следующего раза, Танюша.

— До свидания. Спасибо за еду… и вообще, — Соловьёва запнулась, но продолжила всё так же спокойно.

Нет. Это… это какая-то глупость.

Дурачит она его, что ли?

Когда он, ещё раз обернувшись, вышел на лестничную клетку вслед за сестрой, она тут же, как разъярённая кошка, накинулась на него:

— Ну и что ты с ней сделал, а? Что с рукой? Я её перебинтовала ей, что это за порезы? Совсем с ума сошёл? Бедная девочка, она совсем…

— Мия, послушай…

— Совсем ещё молоденькая, а ты на неё наверняка…

— Мия, у неё в семье беда.

— Давишь на неё!.. — Мия вдруг осеклась, уставившись на него огромными глазами. — Бед… что?

— Иди в академию, Мия, — Антон улыбнулся краешком рта и положил руки на плечи сестры. — Иди, правда. У неё несчастье, но… — он осёкся и нахмурился.

Ну, что ты хотел сказать?

«Но мне не привыкать, Мия».

— Иди в академию. Поспи. Ты давно ела в последний раз?

«Но я помогу ей, Мия. Но я сделаю всё, что смогу».

— Спасибо, — она качнула головой, а потом опустила глаза. — Я не знаю, что у неё случилось, и ты, видно, не намерен мне рассказывать, но, знаешь, я чувствую. Всё… всё у неё наладится. Всё будет нормально, — она лучезарно улыбнулась. — Какое-то женское предчувствие, если хочешь.

— Хорошо, золото моё. Я тебе верю.

Антон быстро поцеловал мягкие волосы сестры, ощущая что-то особенное. Это день, наполненный до краев, заканчивается, и он такой правильный, такой тёплый, и не хватает только одной капли.

Поднимаясь к квартире по лестнице, он напряжённо, сосредоточенно думал. Что случилось с ней за эту ночь? Как разбудить её, заставить хоть немного открыться? Он никогда не попадал в такую ситуацию.

Что с нами, Соловьёва?

Он понятия не имеет, что делать; в голове ни одной связной мысли, и от этого очень страшно, но Соловьёва подсказывает ему всё сама.

Стоит Антону открыть дверь, она, сидя на диване, вздрагивает всем телом, её губы чуть открываются, а глаза выражают неподдельный испуг. Через несколько секунд она моргает, сердито поводит головой и снова становится спокойной.

Дурная ты, Соловьёва.

Из всех тактик выбрала самую худшую.

Но ей, маленькой и глупой, простительно. Антон зубрил эту тактику пять с половиной лет, и теперь он знает, что шансов немного, хоть противник и не силён, но риск, решает он, дело благородное, и офицер должен уметь на него идти.

Антон берёт полотенце, вытаскивает из шкафа чистые вещи и гасит свет во всей квартире, а потом, уже на пороге ванной, оборачивается к Соловьёвой, долго смотрит, привыкая к темноте, и говорит:

— Ты ведь понимаешь, что это не выход?

— О чём вы? — отвечает она.

Не пытайся, Соловьёва. В глубине твоих глаз, будто бы за очками, я вижу твою боль.

Антон смотрит на неё долго-долго, до рези в глазах, и она меняется под его взглядом: сначала сердится, поджимая губы, потом смущённо опускает глаза.

Спустя минуту показная самоуверенность сползает с её лица; на лбу появляются морщинки, взгляд тускнеет, брови сползаются к переносице, и она отворачивается.

Глупая ты, Таня.

— А какой ещё может быть выход? — голос тихий, слегка охрипший. Настоящий. Как будто бы она долго стояла на прохладном воздухе.

Нужно ли было играть эту комедию, Таня?

Спасибо, Таня.

За то, что ты доверяешь.

Антон не двигался, глядя на девушку. Закусывая губу, чувствуя, что рот вот-вот растянется в какой-то дурацкой улыбке.