Чёрный лёд, белые лилии (СИ) - "Missandea" - Страница 66

Дверь в кабинет Звоныгина чуть дрогнула под ударами его кулака, и, услышав положенное «войдите», Антон внутренне подобрался. Высидеть здесь какие-то десять минут, выслушать всю ту белиберду, что Звоныгин собирается наплести ему, и уйти домой.

— Ну, вот и он. Антон Александрович, мы уж о вас много переговорили, да никак вы не идёте, — Звоныгин с самым доброжелательным выражением морщинистого лица поднялся из кресла, и одно это уже показалось Антону странным. Генерал-майор никогда не позволял себе размещаться в удобных кожаных креслах и всегда сидел на самом простом стуле за столом.

— Что, не узнал меня, Антон Александрович? — произнёс весёлый бас из второго, развёрнутого к двери почти спинкой, кресла, и оттуда встал широкоплечий низкий мужчина.

Улыбка, короткая, быстрая, но такая, он чувствовал, настоящая, такая правильная, разлилась по лицу Антона даже раньше, чем он узнал полковника Самсонова; стоило только его басу заполнить кабинет, уголки губ сами подтянулись вверх. Плевать, что это человек из прошлой жизни, человек из войны, плевать, что при виде него грудь предательски зачесалась — всё-таки это был лучший из людей.

— Ну, славно, славно, жив, здоров ты? — протянув мясистую, широкую руку для пожатия, проговорил Самсонов, улыбаясь и походя чем-то на довольного кота. Антон так хорошо помнил это выражение лица, всегда ласковое и по-отечески доброе ко всем без исключения, что в груди разливалось приятное тепло.

С силой пожав Антонову руку, Самсонов вдруг внимательно взглянул на него умными, светлыми глазами и, весело крякнув, притянул к себе, крепко обнял и несколько раз хлопнул по плечу.

— Ну, что, не рад, что ль, видеть, а? И стоит, а? Ну, смотри на него, до чего хорош, — басил он, придерживая Антона за плечи и оглядывая его с головы до пят.

— Очень рад, товарищ полковник, — весело отрапортовал Антон.

— Ну-ну, уж и пожурить вас нельзя. Молодёжь, Сергей Сергеич, а? Видишь? Ну, славно, славно! — расхохотался Самсонов так, как только он один умел смеяться во всём батальоне: раскатисто, оглушительно громко и заразительно. Через несколько минут, в течение которых с лица Антона не сходила улыбка, Самсонов усадил его в кресло и сел сам, снова окинув пристальным взглядом.

Чтобы догадаться, к чему относился этот взгляд, не нужно было много смекалки — и Антон, конечно, знал. Не мог не знать, что Самсонов, искренне радуясь, сканирует его не хуже рентгеновского аппарата, пытаясь отыскать какие-то мелочи, зацепки.

Пытается понять, пришёл ли он, Антон, в себя после того. Смог ли жить дальше.

Антон усмехнулся по-доброму, разглядывая ничуть не изменившиеся со дня их последней встречи крупные, грубоватые черты лица. Над созданием этого человека природа явно трудилась не сильно: раз рубанула топором — и вышел лоб, ударила снова — появился большой, неаккуратный нос, кое-как вытесала щёки, глаза и губы. Но такая экономия средств и материалов, видимо, оставила ей много сил для другого, и она вложила внутрь этого неотёсанного человека столько понимания и доброты, что пройти мимо него, не поразившись хоть на миг взгляду ласковых глаз, было невозможно.

Можете не трудиться, полковник Самсонов, и не заглядывать в его душу так внимательно. Он и сам вам всё расскажет, потому что если и стоит скрывать всю эту дрянь, то не от вас.

— Рад, очень рад, — приговаривал Самсонов, усаживаясь удобней.

— Вы-то как, товарищ полковник? Не ранены?

— Накаркаешь ещё, молчи лучше! Славно, нечего сказать. Только с поезда да к вам, а он в раненые меня записывает? По государственной надобности в Петрозаводск, а к вам проездом. Очень хотелось повидать тебя, Сергей Сергеич, — улыбнулся он Звоныгину, который тоже в эти минуты выглядел совсем молодым и счастливым. — Старые друзья мы. И тебя, конечно, пострел! Веришь, Сергей Сергеич? От сердца отрывал, к вам посылая. Ну, каков молодец? Славный?

— Справляется неплохо, — кивнул Звоныгин, тоже по-доброму оглядев Антона.

— Неплохо! Эх, не цените вы моих парней совсем. И Назаров, Назаров-то — тоже какой клад! Жаль, что в отпуске, уж повидал бы его сейчас. Так что наши лучшие офицеры, цвет российской армии, у вас, Сергей Сергеич, уж цените, берегите.

— Побережём, Владимир Сергеич, да здесь и беречь не от чего: кроме бомбёжек ничего не бывает. Ты о себе лучше думай.

— А что о себе беспокоиться, — сказал Самсонов, вдруг посерьёзнев; но и серьёзность была у него какой-то светлой и доброй. — Все в землю ляжем, а помирать раз только.

— Товарищ генерал-майор, звонок из Центрального, вас срочно просят, — в дверях появился дежурный, и Звоныгин вышел.

Они помолчали. Просто… что сказать, если понимаешь абсолютно всё? Если не то что каждое слово, но и каждое чувство в человеке напротив тебе известно и близко?

— Как наши, Владимир Сергеич? — тихо спросил Антон.

Чтобы понимать друг друга, слова ни к чему. Он знал это и раньше, знал, прикасаясь к плечу Соловьёвой: «я здесь», «всё хорошо». Знал, бинтуя её худенькую руку и пытаясь поймать затравленный, тяжёлый взгляд: «всё заживёт», «ты сможешь жить дальше».

Самсонов смотрел на него мягко и тепло. Ну, сколько? Пять? Десять?

— Семнадцать, Антон. Тимохин, Сысоев, Мухин, Трофимов, Аброшин… Ну, много славных ребят. Много… Капитан Гайдаш тоже. Майор Цапыгин, храбрый был офицер, ребят своих жалел, без дури в голове… Да и вообще. Ну! Жалко, конечно, — Самсонов снял фуражку, отёр платком вспотевший лоб и быстро перекрестился. — Царствие небесное, упокой, господи, их души.

Семнадцать, Антон. Вечно растрёпанный и сонный Сысоев, покрытый веснушками с ног до головы Аброшин, Гайдаш, снабжавший весь полк сигаретами, тонкий, как вешалка, Трофимов, с которым Антон ходил на первое своё задание…

— Да ведь война, Антон, — слабо, будто извиняясь, улыбнулся Самсонов. — Сам ты как?

— Нормально, товарищ подполковник.

— Тяжело тебе тут?

— Нет. Обратно хочется, товарищ подполковник, — слегка улыбнулся Антон.

— О! Это же славно, очень хорошо! — лицо Самсонова вдруг оживилось и засветилось искренней радостью. — Так в строю ты, а? Славно! Вот и славно! Что, хочешь к нам обратно? А? Не врёшь?

— Да зачем мне, Владимир Сергеич!

— Ну, ну! Верю! А уж и переспросить нельзя, всё вы в штыки. Так если хочется, чего ж не поехать? А? Съезжу по делам в этот Петрозаводск, будь он неладен, а на обратном пути, может, тебя и захвачу? Как думаешь? По полку-то скучаешь? А нам разведчика такого очень не хватает, мы-то всегда рады.

— Три месяца назад, кажется, не так уж все рады были, — заметил Антон и тут же пожалел об этом, потому что лицо Самсонова приняло испуганно-детское выражение, будто он не знал, что теперь делать с такими словами.

— Да ведь сам ты знаешь, Антон… Ну да нельзя же… Такая ситуация была, что ещё делать-то оставалось? Ну, я и… И всё…

— Нет, вы… простите, товарищ полковник. Я всё понимаю, и тогда тоже всё понимал. Я вам спасибо должен сказать, что вы всё сделали так и что сюда помогли устроиться. Спасибо.

— Ну, славно, рад я, но мне за что же…

— Вы мне один тогда поверили.

На несколько секунд в кабинете повисло молчание.

— Тебе спасибо, Антон, утешил ты старика, — кротко улыбнулся Самсонов, и на мгновение Антону показались слёзы, блеснувшие в умных глазах полковника.

Эх, Владимир Сергеич, за что нам выпало столько всего в этой жизни?

— Про фронт — я согласен. Девушек моих отправляют на снайперские курсы, мне здесь делать нечего, и… и всё уже зажило. Мне здесь делать нечего, так что если возьмёте, то поеду с вами.

— Вот и славно! Очень хорошо! Рад я очень, Антон, а здесь и правда рассиживаться нечего, фронту такие, как ты, нужны сейчас очень. Во Владивостоке-то, слышал? Нет? В кольцо взять хотят, а если подойдут, так… Так и всё. Ну, не дай Боже, а уж мы за землю нашу постоим. Постоим, а?

— Постоим, Владимир Сергеич, — Антон улыбнулся.

Антон ожидал многого. Думал, что Соловьёва может рыдать в три ручья, может даже кричать, может лежать ничком на диване или сидеть, прислонившись лбом к стене, но того, что он увидел, неслышно открыв дверь квартиры в половину десятого вечера, Антон даже не мог предположить.