Дикие розы (СИ) - "duchesse Durand" - Страница 60

— Не понимаю, какое это имеет отношение… — начал, было, Жоффрей, но Ида прервала его:

— Просто ответьте.

— Ну, конечно, то, которое спелое, — пожал плечами Шенье. — Но я всё равно не понимаю…

— Вот и я не собираюсь брать черти что, только потому, что оно близко. Я лучше немного подожду и возьму то, о чём другие, менее разборчивые, могут только мечтать, — пояснила Ида, поднимаясь с кресла, и, со своей самой доброжелательной улыбкой, добавила, — Всего вам хорошего, господин Шенье.

Жоффрей стоял не в силах пошевелиться. Такой наглости, даже грубости, и, в какой-то степени, достоинства от девушки, которая не имела никаких преимуществ ни в начале, ни в конце разговора, он не ожидал.

— «Черти что», значит? Спасибо, виконтесса, так меня ещё никто не называл, — наконец проговорил он и Ида с удовольствием отметила, что каждое слово давалось ему с трудом.

— Приятно в чём-то быть первой, — бросила она, замирая в дверях и оборачиваясь на него.

— А то «о чём другие могут только мечтать» это, наверное, объект преклонения всей нашей округи, герцог де Дюран, верно? — не унимался Жоффрей. Его гордость была задета не на шутку и теперь ему хотелось, как можно сильнее, оскорбить обидчицу в ответ.

— Вы поразительно догадливы. Для вас это как-то нехарактерно, — саркастично улыбнулась Ида, понимая, что ничем при своей репутации не рискует, и коротко напомнила, — Мы уже попрощались. Ещё раз всего хорошего.

И сделав легкий реверанс, который был не менее саркастичен, чем её улыбка, Ида вышла в холл. Как только она перешагнула порог гостиной, её накрыла волна бессильной ярости. Она не могла понять, почему общество, которое всегда говорило о том, что нужно творить бескорыстное добро, так не хотело творить его, когда появлялся случай, и лишь прикрывало неблаговидные поступки красивыми словами. Раздражала и самоуверенность Шенье, которая хоть и поубавилась в последнее время, но зато уступила место ревности. Впрочем, этому чувству с появление Эдмона предалось большинство молодых людей округи, понимая, что рядом с великолепным герцогом каждый из них смотрелся более бледно. Задумавшись, Ида так резко потянула за край перчатки, что швы предупреждающе затрещали. Этот звук немного привел виконтессу в себя, заставляя замереть на ступенях усадьбы Шенье.

Дождь шёл ещё сильнее, и Филипп жался поближе к карете, хотя его это уже не могло спасти. Лошади устало трясли тяжелыми мокрыми гривами и переступали с ноги на ногу, стоя в большой грязной луже.

Всё было кончено. Эта мысль внезапно обожгла Иду, так же, как холодные капли дождя, упавшие на горячую кожу. Медленным шагом, не обращая внимания на ливень, средняя виконтесса Воле подошла к карете. Филипп услужливо распахнул перед ней дверцу и протянул руку, догадавшись по выражению лица госпожи, что и здесь она потерпела неудачу. Ида, не думая, оперлась на его руку и забралась в экипаж, продолжая бессмысленно смотреть прямо перед собой. С самого начала, как только она переступила порог «Виллы Роз», она знала, что эта её попытка обречена на провал. В какое-то мгновение она почувствовала злобу на Жюли, которая заставила её поверить в то, что эта безумная авантюра удастся, и на себя, за то, что поверила в это. Драма оказалась сыграна, и оставались лишь заключительные акты: позорное выселение, торги и переезд в Марсель.

— Куда прикажете, госпожа Воле? — ненавязчиво осведомился Филипп. — На «Виллу Роз»?

И вдруг блеснул последний луч надежды. Тот, о котором средняя виконтесса Воле почти забыла.

— Нет, — резко ответила она, выпрямляясь и принимая своё прежне гордое и неприступное выражение. — В «Терру Нуару»! И как можно быстрее, слышишь?

Филипп кивнул и, захлопнув дверцу, взлетел на козла. Отдохнувшие лошади сорвались с места и помчались по дороге навстречу дождю, гордо вскидывая головы. Ида, так же как и раньше, смотрела в окно. Это был её последний шанс, и Ида ухватилась за него, хотя и понимала, что утопающему вряд ли может помочь соломинка, а уж тем более её иллюзия. На мгновение Ида задумалась о том, помешало бы ей обещание, если бы она дала его Жюли в холле «Виллы Роз» и, с некоторым ужасом, обнаружила, что нет.

***

Эдмон сидел в кресле за столом в своем кабинете. Одной рукой он подпирал голову, облокотившись на стол, а в другой держал зажатый между пальцами бокал, в котором красиво искрилось красное вино. У него было ужасное настроение. Настолько ужасное, что даже кофе ему не помогал и скрипка не могла вернуть к жизни своим нежным звучанием. Впрочем, две бутылки «Шато» с выдержкой тоже не помогли и он уже всерьез задумался над тем, что средства от его меланхолии не существует. Что было причиной его сегодняшнего декаданса, он не мог сказать наверняка. Скорее, такая мысль у герцога тоже проскальзывала, всё дело было в привычке периодически напиваться, что теперь, за неимением подходящей компании (Клод вёл куда более трезвый образ жизни), приходилось делать в одиночестве.

Дюран грустно посмотрел на стоявшую перед нм полупустую бутылку и, вздохнув, подумал, что третья, наверное, была уже лишней. Но бросать начатую бутылку великолепного «Шато», под которое так хорошо шли философские рассуждения о несовершенстве мироустройства, ему тоже не хотелось и, допив оставшееся в бокале вино, Эдмон уверенно потянулся за бутылкой.

В этот самый миг Ида, подбирая юбки, поднималась по мокрым и скользким ступеням «Терры Нуары», низко наклонив голову. Возле двери она немного помедлила, словно ещё сомневалась в том, стоит ли просить помощи у своего соседа. Наконец, решив более не сомневаться, потому как сомнения заставили бы её развернуться и уйти, Ида решительно взялась за дверной молоток, который показался слишком тяжелым, и ударила им несколько раз, нетерпеливо переминувшись с ноги на ногу. Сгущавшаяся вокруг темнота и не прекращавшийся дождь не добавляли ей уверенности. Одна створка высоких и тяжелых парадных дверей отворилась, и из дома выглянул дворецкий. Увидев женскую фигуру, он без колебаний пропустил её в дом, казалось, даже не удивленный столь поздним визитом одинокой барышни.

— Мне нужно видеть господина герцога Дюрана, — проговорила средняя виконтесса Воле, стягивая перчатки и отмечая про себя, что в доме Шенье она вела себя куда увереннее. — Срочно. По очень важному и неотложному делу.

Дворецкий, сохраняя всё тоже холодное выражение лица, поклонился и направился в одну из боковых дверей.

Ида оглядела холл. Сейчас, когда здесь было тихо, спокойно и царил легкий полумрак, она смогла, наконец, его разглядеть. Под потолком, который был отделан замысловатой лепниной, висела огромная хрустальная люстра, украшенная тысячей красиво ограненных подвесок. Широкая парадная лестница, с резными балясинами из черного дерева и широкими перилами, разделявшаяся в середине и покрытая тёмно-синей ковровой дорожкой вела на второй этаж. Над площадкой, между двумя массивными бра, висел, в строгой позолоченной раме, огромный парадный портрет хозяина поместья, так хорошо вписывавшийся в мрачный интерьер холла. Дюран был изображен в полный рост, одетым в черный костюм, который разбавляло пятно кипенно-белой рубашки с высоко поднятым воротничком. Из-под рукавов фрака тонкими белоснежными полосками выглядывали манжеты. Темный галстук был сколот золотой булавкой с темным камнем. Под правой рукой он держал трость, которую изящно поддерживал тонкими длинными пальцами. Он стоял полубоком, гордо подняв голову и слегка прикрыв глаза, свысока глядя на хрупкую фигуру Иды, которая стояла посередине громадного холла. Было даже странно, что она не обратила на этот портрет внимания, когда была здесь на Рождественском балу. Художник оказался в достаточной степени талантлив, чтобы придать лицу своей модели не надменное выражение, а грустное и даже несколько страдающее.

— Невероятно… — тихо прошептала Ида, всё ещё заворожено разглядывая портрет.

Эдмон тем временем, так же сидел за столом в кабинете, подперев голову рукой и играя вином в бокале. Дверь тихо отворилась, но он обратил на это столько же внимания, сколько на уже привычный шум дождя за окном.