Дикие розы (СИ) - "duchesse Durand" - Страница 52

***

Жюли не выходила до конца дня. Не вышла она и на следующее утро, поэтому Ида решила отложить поездку в Париж. Несмотря на свою неприязнь к сестре, она понимала, что Жюли нуждается в ней и отказать в помощи будет бесчеловечно. Правда, поговорить с ней о случившемся она так и не решалась.

Помимо всего прочего, утром двадцать первого февраля в холле «Виллы Роз» появилась Жозефина де Лондор. Жюли не могла выйти к ней, поэтому отправилась Ида сама, решив пока держать этот визит втайне от сестры. Но стоило ей только встретиться с юной Лондор взглядом, как появилось непреодолимое желание указать этой девице на дверь или же попросту вышвырнуть её из дома. Жозефина, отказавшись пройти в гостиную, стояла возле окна холла, гордо подняв голову, на которой уже красовалась черная шляпка с полагавшейся вуалью и черными перьями. Чёрный бархат платья красиво блестел в свете свечей и виконтесса Воле невольно подумала о том, что семья Лондор, казалось, заранее готовилась к этому моменту. Ото всей фигуры Жозефины веяло той же фальшью, что и от пачки писем с соболезнованиями, которые сегодня свалились на «Виллу Роз» и которые Ида терпеливо жгла в камине гостиной, чтобы избавить Жюли от немилосердно лицемерного сожаления общества.

— Я надеялась увидеть Жюли, — наконец произнесла Жозефина, оглядывая Иду критическим взглядом и презрительно поджимая губы.

— Ей плохо. Она не встает, — ответила Ида, продолжая стоять на второй ступеньке лестницы и смотреть на Жозефину сверху вниз.

— Вот как, — протянула девушка удивленно вскинув брови. — Я удивлена. В любом случае я должна сказать ей, что завтра, в среду, будет оглашено завещание Антуана. Она обязательно должна там присутствовать.

— Так скоро? — удивленно воскликнула Ида. — Разве не должны сначала состояться похороны?

— Чем быстрее закончится всё это, тем лучше, — это замечание было вполне справедливым.

— Хорошо, я передам ей. Всего доброго, — Ида развернулась и, подобрав полы платья, двинулась вверх по лестнице, намереваясь вернуться к Жюли, возле которой она просидела всё утро.

— И вы не принесете мне свои соболезнования? — эта фраза, брошенная Жозефиной догнала её на середине пути. Даже не обернувшись на девушку Ида резко ответила:

— Вы их не достойны.

О каких соболезнованиях могла идти речь, когда эта девушка стояла с таким видом, словно её брат не умер, а получил орден и генеральский чин? Это черное платье, вуаль — всё это был спектакль, к которому в скором времени присоединится вся округа. Всем этим лицемерам была безразлична смерть маркиза Лондора, как впрочем и смерть любого. Каждый просто сочтет свои долгом сказать, то, что обычно говорится в подобных случаях, вздохнуть и, для приличия, уронить слезу или даже две. И никто из них, даже, наверное, его мать и сестра, не будут сожалеть о нём хотя бы вполовину так, как следовало бы согласно связывавшим их узам. Ида всей душой ненавидела похороны, считая, что они всегда были и будут лишь подмостками, на которых люди соревнуются в лицемерии.

Средняя виконтесса Воле не могла сказать, что её отношения с маркизом де Лондором были такими, какими должны были быть по мнению общества. Он относился к ней с жалостью, а она порой ненавидела его за эту жалость, что, однако, не мешало ей принимать от него помощь. В ответ на эту ненависть, отступавшую при малейшем намёке на материальную помощь, маркиз, как и всё общество, называл Иду расчётливой и мелочной. Виконтесса Воле в ответ на этого говорила, что Антуан горд и спесив, как и все Лондоры. В глубине души она восхищалась его благородством, которое, учитывая окружение, сразу бросалось в глаза, а он в свою очередь уважал твердый и несгибаемый характер виконтессы. Таким образом выходило, что отношения Иды и Антуана более чем походили на отношения брата и сестры.

Иду всегда поражало то, что думало общество о смерти. Точнее, то что оно о ней, в принципе, не думало. Каждый слушал и говорил про то, что нужно быть добродетельным и жить согласно законам Божьим, каждый свято верил в то, что всё это истинная правда и что после смерти они попадут в Ад или Рай, но при этом каждый жил так, как будто был совершеннейшим атеистом, либо не собирался покидать эту землю ни под каким предлогом. Вопрос смерти, казалось, никого не трогал и никто не придавал ему значения даже тогда, когда сам с ней сталкивался. С ужасающей бездушностью не могло справится ничто. Невольно вспоминались слова герцога Дюрана о том, что когда вокруг много смерти, к ней начинаешь привыкать, но перед Идой людей не могло оправдать даже это заявление, с которым она, в сущности, была согласна.

От размышлений её отвлекла Жюли.

— Я слышала, что кто-то приходил. Кто это был? — спросила она, не поворачивая головы к сестре и продолжая сосредоточенно смотреть в окно, которое было прямо напротив кровати.

— Жозефина, — коротко ответила Ида.

— Такая же лицемерная, как и её мать, — тихо, сквозь зубы, прошептала Жюли и уже громче добавила. — Что она хотела? Пришла выразить мне своё сочувствие?

— Нет. Об этом она даже не заикнулась, хотя потребовала сочувствия у меня, — горько усмехнулась Ида, садясь на стул и стараясь заглянуть в лицо сестры. — Она сказала, что завтра будет оглашено завещание Антуана. И что ты обязательно должна там быть.

— Я поеду, — решительно заявила старшая виконтесса Воле, поднимаясь на локте, словно намерена была ехать сейчас же.

— Мне кажется, тебе лучше пока остаться дома, — Ида рванулась к Жюли с явным намереньем уложить её обратно.

— Я поеду, — ещё более решительно и уже с угрозой в голосе произнесла Жюли, отстраняясь от сестры. — Я не могу лишить их удовольствия видеть моё поражение, Ида, они и так долго этого ждали.

— Я не понимаю о чем ты, — настороженно проговорила Ида.

— Ты всё понимаешь. Ты всегда смотрела чуть глубже остальных, — Жюли уверенно встала с кровати и накинула на плечи шаль. — Я рада, что это всё кончится так быстро. Терпеть это всё дольше я бы не смогла.

— Зачем ты это делаешь? — внезапно спросила Ида, глядя в пол. — Зачем ты делаешь вид, что страдаешь, когда все вокруг прекрасно знают, что твой муж для тебя ничего не значил?

Жюли горько усмехнулась и скрестив на груди руки, облокотилась спиной на украшенную витиеватой резьбой спинку кровати. Ещё никогда в её лице не было столько грусти и немого сожаления, как сейчас.

— Высокого, однако, ты обо мне мнения, сестра, — наконец проговорила она. — Впрочем, я не должна ожидать другого, если вспомнить, как я вела себя.

— Ты не ответила на мой вопрос, — холодно, как на допросе, сказала Ида, продолжая в упор смотреть на сестру. Жюли подняла брови и пожала плечами.

— Если хочешь знать, то слушай, — решительно произнесла она. — В день рождения Моник, вечером, я проходила мимо твоей спальни. Дверь твой комнаты была не то что не заперта, а даже не прикрыта.

— Вот как. Весьма неосмотрительно с моей стороны. И много ты успела увидеть? — тон Иды был холоднее льда, а лицо неподвижнее, чем у мраморной статуи.

— Достаточно, что бы понять, что, несмотря на все свои слова, ты любишь герцога Дюрана, — тихо ответила Жюли, глядя в пол.

Ида резко выдохнула и рывком поднялась со стула, отворачиваясь к окну и скрещивая на груди руки.

— Я никому не сказала об этом и не собираюсь говорить, — произнесла Жюли, поднимая глаза на сестру. — Твоё чувство достойно уважения, а общество сможет предоставить лишь насмешку.

— Почему же ты на до мной не посмеялась? — поинтересовалась Ида, ещё сильнее сжимая пальцами предплечья.

Она чувствовала себя так, как будто Жюли ворвалась к ней в душу и потопталась там, оставив многочисленные следы. Ей было плохо от одной только мысли, что человек, которого она временами считала своим врагом, знает её самое больное место и может в любой момент обратить это знание против неё.

— Ты помогла мне кое-что осознать. То, что не даёт мне права смеяться над тобой, — ответила Жюли, пристально глядя в спину сестры. — Я поняла, что Антуан никогда не был мне настолько безразличен, как я желала показать. Пожалуй, теперь я могу сказать, что я даже любила его какой-то весьма своеобразной любовью.