Дикие розы (СИ) - "duchesse Durand" - Страница 42

— Только что вы заставили меня пожалеть о том, что я не похож на горбуна из романа Гюго, — всё так же тихо сказал Эдмон.

— Вы всегда любили утончённые и красивые вещи. Помнится, раньше вам нравились цветы, и вы почти что предпочитали им человеческое общество, — Лоран сделал вид, что поглощён воспоминаниями и поэтому не услышал брошенного Эдмоном замечания. — Представьте, как было бы великолепно, если бы цветы не умирали на зиму.

— Здесь есть одно поместье, где розы цветут под снегом.

— Зимой всё очень однообразное, не хватает чего-то яркого и красивого, — Лоран вновь не обратил внимания на то, что его прервали. — Как вы считаете?

— Мне это безразлично. Меня устраивает каждое время года с его естественным порядком вещей. Вряд ли вы можете предложить что-то лучшее, чем Бог, — равнодушно ответил Дюран и, поклонившись, добавил, — Прошу меня простить, но я очень тороплюсь. Всего хорошего.

— Но, быть может… — начал было Лоран.

— До свиданья, — с угрозой в голосе, забыв обо всех правилах хорошего тона, почти огрызнувшись, проговорил Эдмон и, повернувшись, быстро пошёл прочь. Всем телом он ощущал взгляд, направленный ему в спину. Кругом стоял этот приторный и сладкий запах духов, от которого сразу начинало тошнить и от которого невозможно было избавиться. Казалось, им пропитывалось всё, что находилось в непосредственной близости от этого человека.

***

Ида медленно брела по тропинке, которая пересекала огромный луг. Погода испортилась, и вновь наступили холодные серые дни, похожие один на другой, а у неё вновь началась зимняя меланхолия, но вовсе не от того, что жизнь стала однообразной, а погода - плохой. Виконтессе Воле-Берг было невыносимо одиноко. Раньше всех подруг ей заменяла мать, после её кончины — отец. А когда виконт де Воле и сам покинул этот свет, его дочь осталась в полном одиночестве. Не имея друзей, она вынуждена была держать всё в себе, раздираемая внутренними демонами, и подчас ей казалось, что она подобна плотине, которая в один момент не выдержит той массы воды, которая навалится на неё. Дневники Ида не имела привычки писать, предпочитая им записи денежных расчётов, и поэтому не могла доверить свои мысли даже бумаге.

А теперь, посреди этого безлюдного луга, ей и вовсе казалось, что кроме неё нет больше никого на свете и единственный человек, который сможет понять её до конца — это она сама. Был, разумеется, ещё Клод, пожалуй, единственный, кто молча выслушивал её с внимательным и серьёзным видом, а затем отвечал на её излияния ровно столько, сколько требовалось. Возможно, его приучила к этому жизнь с братом, который из состояния меланхолии почти не выбирался, предпочитая безотчётную и безосновательную грусть любому другому чувству. Поэтому то, именно к Клоду средняя виконтесса и держала свой путь.

Было утро, но по-зимнему тёмное и тусклое. Путь до поместья братьев Лезьё был неблизкий, но Ида привыкла много ходить, предпочитая долгую пешую прогулку любой другой. В детстве за ней тщательно следили, оберегая от любого вмешательства извне, и на природу Ида могла любоваться только из окон детской или держа за руку гувернантку. Иногда ей, конечно, удавалось ускользнуть из-под надзора, и тогда она убегала в какое-нибудь заранее просмотренное местечко и сидела там, пока её наконец не находили и не возвращали домой. Виконтесса Воле злилась и нервничала всякий раз, когда случалось что-то подобное, и, неизменно на своём родном немецком, на который переходила, когда эмоции брали верх над сдержанностью, отчитывала дочь. Виконт Воле обычно ограничивался тем, что просил дочь подумать о безопасности и в следующий раз не уходить так далеко в лес.

Поэтому, когда Ида получила почти полную свободу передвижения вследствие того, что отец был поглощен приобретением новых долгов, она первым делом принялась самостоятельно изучать округу. Иногда пешком, иногда верхом. Частенько компанию ей составлял Клод, который тогда только заглядывался на птиц в небе и говорил, что когда-нибудь заведёт себе дюжину охотничьих соколов. Собственно, в те годы они и приобрели эту способность понимать друг друга с полуслова, и именно тогда их дружба стала куда сильнее, чем связывавшее их родство.

Впереди, между деревьев, стал заметен просвет, и тропинка вывела на дорогу. Свернув направо и пройдя ещё сотню шагов, Ида очутилась у скромной неширокой аллеи, которая вела к такому же скромному, но всё же внушительному дому.

Миновав аллею, которая в хорошую погоду превращалась Клодом в ипподром, Ида легко поднялась по ступенькам и несколько раз громко ударила дверным молотком. В этом доме никогда и никому не открывали сразу, но сегодня ждать пришлось недолго. Встретил её лично хозяин, чем средняя виконтесса Воле была весьма удивлена.

— Дорогая кузина! — воскликнул он, пропуская её внутрь. — Вот так неожиданность! Я уж было начал думать, что ты совсем о нас забыла.

— Я всегда о вас помню, — ответила Ида, снимая полушубок и отдавая его брату. — У вас сегодня как-то тоскливо и очень тихо.

— Да, я дал слугам выходной до вечера. Здесь все равно нечего делать, — Клод открыл пред Идой дверь гостиной. — А Жером отправился в странствие. Он всегда предпочитает прогулки в плохую погоду. Могу я предложить тебе чай?

— Ты сможешь его сам сделать? — засмеялась Ида, усаживаясь в кресло.

— Дорогая кузина, ты меня недооцениваешь. Сказать по правде, я собирался устроить себе чаепитие перед твоим приходом, поэтому долго ждать не придётся, — тоже смеясь ответил Клод, выходя в холл. Ида перевела взгляд на камин, огонь в котором уже давно погас, и теперь там тлели только красные, раскаленные, угли. Клод вернулся меньше, чем через минуту, неся поднос на котором гордо красовался чайник, две чашки и корзиночка с печеньем.

— Ну, и что же привело тебя к нам? — спросил он усаживаясь в кресло напротив и, с преувеличенной осторожностью, разливая чай. — Что-то случилось?

— Нет, пожалуй, ничего, что стоило бы внимания, — проговорила Ида, как завороженная, смотревшая в чашку, словно на дне могла быть истина, вопреки расхожей пословице. — Я устала, Клод.

— В нашем положении это вполне естественно, — отозвался Лезьё

— Да, и мне кажется, что я не смогу справляться с этим дальше. Я будто бы живу в одном, бесконечно повторяющимся дне. Иногда мне кажется, что я не вижу границу между вчера и сегодня, потому что её действительно нет. Всё, что я вижу — это бесконечные счета и требования по ним заплатить.

— Есть жизнь и помимо твоего кабинета, дорогая кузина, — заметил Клод, осторожно беря в руки чашку.

— Есть, — согласилась средняя виконтесса Воле, — но я вижу из этой жизни только сестёр, каждая из которых придирается к любой мелочи, и соседей, которые упиваются собственным благополучием, завидуют чужому, и радуются, что их миновало несчастье, постигшее кого-нибудь из их знакомых.

Клод неопределенно передернул плечами, словно желая этим сказать, что и ему не очень приятны люди, с которыми приходиться жить бок о бок, но сделать с этим он ничего не в силах.

— Понимаешь, — продолжала Ида, — в мире много вещей, которых я не видела, и о которых даже не слышала. А моя жизнь пройдёт мимо, в чеках, счетах и опасениях

— А как же замужество, предписываемое тебе правилами? — поинтересовался Клод, слегка прищурившись.

— В таком случае жизнь точно пройдет мимо, — невесело усмехнулась девушка. — В наш век, мой дорогой брат, замужество больше походит на постриг в монахини.

— Я бы не сказал такого о твоей матери.

— А многие ли мужчины уверены в верности своей жены, как был уверен мой отец? Ты думаешь, Жоффрей Шенье мог бы смириться с тем, что на его жену смотрят другие и восхищаются её красотой, может быть, даже любят её? — воскликнула Ида и, немного помолчав, добавила, — Я бы лишь хотела, что бы изменилось что-то незаметное на первый взгляд, но, благодаря этому, всё пошло по другому.

— Понимаю, — кивнул Лезьё. — Мне самому хочется куда-нибудь от сюда уехать. Кажется, теперь я начинаю понимать Жерома, которого тянет все время путешествовать. Раньше я думал, что у него это наследственное, но теперь понимаю, что всё дело в том, что люди, которых он видит не успевают ему надоесть до полусмерти, как нам надоело наше постоянное окружение.