Джим Хокинс на острове с сокровищами (СИ) - Никатор Александр - Страница 4

Через месяц безудержного пьянства, то ли от того что избежал опасности быть расчленённым, от бывших пиратов, то ли от того что не сел в тюрьму — отец Джима начал косо поглядывать на сына и говорить матери и самому своему чаду, что тот слишком дорого обходится в прокорме, и от него нет никакой пользы.

Все клятвенные горячие заверения женщины, что сыночек отлично помогает по хозяйству в таверне, прерывались старшим Хокинсом отборнейшей руганью и вскоре добрая матушка стала бояться лишний раз вступаться за ребёнка, предпочитая вечерами просто угощать Джима чем вкусным, что смогла приготовить.

Ещё через короткое время, отец начал регулярно избивать Джима, да не случайно, как бывало и прежде не так уж что бы редко, а целенаправленно и с завидным постоянством — отец пинал тринадцатилетнего подростка, хватал его за каштановые волосы и швырял о стены таверны, отвешивал подзатыльники, дополняя их полноценными ударами кулаком.

По происшествии десяти дней подобной «науки», старший Хокинс заорал что хватит и он более не намерен держать на своей шее двоих дармоедов, и если жена ему на что ещё сгодится, то сыну пора бы уже и самому начать оплачивать себе жратву, постель и одежду, а не грабить несчастного старика ежегодными требованиями или просьбами.

Схватив Джима за шиворот, отец затолкал мальчика в двуколку и отправился с ним в Лондон.

Пробродив пару часов по различным припортовым тамошним питейным заведениям и увидев кого то знакомого, старший Хокинс вошёл наконец внутрь грязно серого, из череды проносившихся перед носом Джима, таверен и кабаков, и пробравшись к столу, за которым мрачно ухмылялся, глядя себе в стакан, какой то громила, несколько скомканно произнёс: «Вот. Товар… Сколько…?» — При этом отец держал Джима за шиворот и не давал мальчику улизнуть или спрятаться где в самом заведении.

— За этого крысёныша? — хохотнул громила. — Могу предложить пару пенсов, не более!

— Да вы что?! Холили, лелеяли, берегли как зеницу ока — смотрите: парень жилист и здоров, хотя и невысок. Но отличный трудяга, помогал мне в работах на берегу и в принципе, легко освоится на корабле! — возмущался отец Джима, всячески нахваливая свой «товар».

— Хм… — задумался его собеседник, приглядываясь внимательнее к пареньку, которого держали прямо перед ним. — Разве что судовой «пороховой обезьянкой»? На большее он точно не сгодится, даже не пытайся мне плавником скользить по ушам, понял?

Далее, в течении десяти минут, ещё о чём то спорил отец Джима с его потенциальным покупателем и наконец они пришли к соглашению: за Джима уплатили двенадцать шиллингов и мальчика тут же передали на руки нового, вызванного громиллой, высокого долговязого матроса.

— Веди Это на «Саффолк» — он в команду «пороховых обезьян» прикуплен, там у них, после последних разборок с пиратами и французиками, близ африканского побережья, потери среди них большие. Пускай примут очередное пополнение…

Моряк флегматично кивнул и схватив Джима потащил того прочь из таверны. Отец, стыдливо отвернулся в сторону и не смотрел в глаза визжащего и плачущего своего ребёнка, а остальным не было дела до происходящего: мало ли людей, в том числе и подростков, таким образом набирают на королевский военный флот?

Джим слабо помнил как именно его доставили на корабль, место, где ему теперь предстояло обживаться среди новых, совершенно ему незнакомых, людей.

Когда он попытался было вырваться из рук долговязого моряка, который тащил его к пристани что бы усадить вместе с собой в шлюпку и отвезти на судно, мальчик рискнул и укусив своего конвоира за руку — совершил попытку сбежать, но был тут же остановлен сильнейшим подзатыльником, от которого закружилась голова у Джима, и тут же парой ударов кулаками по спине направлен в шлюпку, что покачиваясь на воде уже ждала их.

После подобного обращения с собой, резко контрастирующего даже с часто пьяным и драчливым отцом, бежать или хотя бы делать попытку к побегу, Джиму совершенно перехотелось. Особенно после клятвенного, многословного, вычурного обещания долговязого матроса: что он «кишки сопляку через глотку выймет и засунет ему же в задницу!»

Теперь, сидя в шлюпке между гребущей парой и своим конвоиром, Джим, лишь тихо подвывая, постоянно плакал.

В этот момент он буквально ничего не видел перед собой: ни того куда именно, к какому кораблю его везут, ни кто это делает — ничего.

Подросток был в состоянии близкому к обмороку и лишь надеялся что если его и будут убивать, то сделают это всё быстро и без каких особых мучений.

Волею отца, вся его прежняя жизнь перевернулся с ног на голову и теперь он уже и не надеялся когда либо увидеться с милой, доброй матушкой, странным, жестоким, но всё же родным и таким знакомым отцом и привычной ему таверной «Адмирал Бенбоу», в которой он и прожил почти все свои предыдущие годы жизни.

Сейчас его тащил странный, незнакомый и весьма скорый на расправу моряк, на какое то огромное судно, где он, Джим Хокинс — должен был стать скорее всего юнгой. В лучшем случае.

Именно так тогда думалось подростку, когда его пинками подгоняли по переносному трапу на верхнюю палубу корабля, а потом, в свете масляных ламп и факелов, уже ночью, определяли на постой в малопонятный «кубрик мартышек» и далее, после всех этих учётно распределительных процедур, всё теми же пинками и подзатыльниками, гнали вприпрыжку на новое место пребывания.

Корабля, в первое время по прибытию на него, мальчик так и не опознал, так как ночью, при мерцающем свете пары факелов, совершенно не мог отличить своими глазами, полными слёз, одно судно от другого. Куда именно на судне его гнали на запуганную зверушку и потом определяли на ночное пребывание, он также сперва не смог определить.

Странное большое помещение в нижних уровнях корабля. Вонь мочи и съеденной недавно пищи, вместе с частыми «подпусканиями ветра» местными обитателями. Множество скалящихся на новичка мальчишек вокруг.

Сперва Джиму показалось что их не менее сотни, но когда сопровождающий его долговязый моряк ушёл, то новичок смог определить подсчётом что соседей у него теперь чуть более трёх десятков.

В основном, более половины, это были подростки тринадцати-четырнадцати лет. Все долговязые и худые, словно бы плеть. Морды лиц у всех загорелые, глаза блестят, как у стаи голодных волков в лесу — при виде домашнего поросёнка забредшего в лес, на поляну с желудями под развесистым дубом.

Остальная орава отличалась разнокалиберностью: был один совсем «малой», на вид ему было лишь около семи лет. Пятеро, примерно, десятилетних и остальные, одиннадцати-двенадцати лет мальчуганы, чуть старше или младше самого Джима, в точности сейчас было не определить.

— Так! — заорали старшие, наступая на вжавшегося в переборку новенького, который в страхе ожидал от них любого поступка: от принятия его в коллектив, до банального грабежа прибывшего или его избиения всей оравой. — Новенький, пока не пройдёт нашего посвящения и не станет полноценным «картузником», после обучения — будет спать на полу, вместе с Клопом и прочими из «мелюзги»! Свой собственный гамак ещё надо заслужить! — нравоучительно объявил Джиму один из троих старших лидеров группы, показывая рукой на собственные и товарищей ложа, что по причине отбоя на корабле уже были развешены вдоль всего кубрика.

Остальные все закивали головами. Старшие, по причине того что считали что это справедливо, а младшие, как понял из их затравленных взглядов и скорых коротких нервических смешков Джим — потому, что видимо «старшаки» их регулярно нещадно избивали, и проще было поддакивать им всегда, пока не вырастешь и не займёшь место своих мучителей или не сдохнешь где на службе, мало ли возможностей для этого на военном корабле…

— Теперь… — продолжил тот из старших, который и ранее указывал новичку что именно ему предстоит. — Теперь обязанности! Во время боя всё ясно — мы все «пороховые обезьяны», тут нет вопросов! Таскаем порох на орудийные палубы, помогаем с пушками, если что попросят поправить или перенести, подтащить, потом, когда возможен захват вражеского судна — лазим всюду по захваченному кораблю врага и обыскиваем его, не забывая и нам самим, старшим кубрика, что принести из каждой такой ходки — ты понял меня? — наставительно спросил говоривший у Джима и когда тот испуганно закивал головой, довольно усмехнулся и продолжал. — Но это в бою… В обычное же время — мы делимся на «старшаков», вроде меня и этих, за мной которые стоят: мы занимаемся игрой на флейтах и барабанах, и прислуживаем офицерам, как денщики. Тебе, тварь, такое пока даже в мечтах не светит, усёк?! Завтра определимся что с тобой будет: то ли станешь чистить гальюны, вместе с Клопом, то ли пойдёшь прислугой к матросне… Они тоже иногда себе требуют кого, на разные нужды!