Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ) - "Вансайрес" - Страница 66

Вероятно, это какой-то древний язык, почему-то подумал Хайнэ.

Древний и удивительно красивый. Язык, в котором каждое слово как песня, а каждая песня — как хор небесных духов, деймонов, жителей Звёздного Океана, прославляющих красоту и величие мироздания.

— Господин спрашивает, хотите ли вы остаться в этой комнате с ним или будете ночевать в соседней, — перевела девушка.

Хайнэ, пребывавший в уверенности, что всё уже решено за него, замер в растерянности.

Онхонто подождал какое-то время, а потом заговорил, и в голосе его звучала, как раньше, улыбка.

— Господин говорит, что если вы не можете решить, то оставайтесь здесь, пока вам хочется. Слуги приготовят для вас соседнюю комнату, вы сможете уйти туда, как только пожелаете.

«Выходит, я вовсе не заперт здесь, как в клетке, и могу делать то, что хочу», — подумал Хайнэ.

Он поклонился — вышло чересчур поспешно и неуклюже, и Онхонто рассмеялся, но смех его не был обидным.

— Вы… не бойтесь меня, — ласково произнёс он, снова переходя на чужой для него язык.

Хайнэ подумал: какой между ними всё-таки контраст. Калека, которому каждый шаг даётся с трудом, и который даже поклониться непринуждённо не может, и этот чужеземный принц, чьи движения легки и грациозны, как у божества, и чья речь льётся, словно песня, сколько бы он ни запинался и ни коверкал слова.

Однако в этот момент двери, растворившись, впустили новых слуг, и Онхонто снова замер, как будто кто-то невидимый произнёс волшебное слово, вмиг обратившее его в статую.

Прислужники обступили его толпой и принялись ловкими движениями освобождать от одного платья за другим, снимать кольца, расплетать волосы, вынимая из них украшения.

Онхонто стоял неподвижно, чуть приподняв руки, и за всё время, что его переодевали — а оно заняло не меньше часа — не то что не шевельнулся ни разу, но даже, казалось, и не вздохнул.

«Мне позволено видеть, как его готовят ко сну?» — удивлённо думал Хайнэ.

Однако никто не обращал на него внимания, не выгонял из комнаты, и он только забился вглубь кресла, глядя на зрелище с некоторым смущением.

В последний момент, перед тем, как Онхонто подали ночную одежду, его всё-таки загородили ширмой, но Хайнэ успел увидеть, как волосы упали ему на спину каштаново-красным водопадом, и как одна из служанок передала другой что-то яркое, украшенное тканью и перьями.

Драгоценные камни ярко сверкнули при свете ламп.

«Это же его маска! — с изумлением понял Хайнэ. — Не может быть… Нет, наверное, сейчас ему подадут другую».

Наконец, всё было закончено.

Многочисленные слуги, проворные и незаметные, оттащили ширму в сторону и покинули комнату так же тихо, как появились.

Онхонто остался стоять посреди комнаты спиной к Хайнэ; волосы, отливавшие тёмно-красным оттенком лакированного дерева морено, струились по светлой ткани ночного одеяния, укрывая его, как плащом.

— Хайнэ, — внезапно сказал Онхонто и добавил какую-то фразу на своём языке.

Голос его прозвучал весело.

— Господин говорит, что испросил разрешение появляться перед вами без маски, — монотонно проговорила жрица.

Хайнэ вздрогнул, вцепившись в подлокотники, и невольно подался вперёд.

Неужели?!

Мысль о том, что лицо Онхонто всё-таки может оказаться уродливым, принесла ему одновременно и ужас, и затаённое желание, чтобы это было так.

На несколько мгновений время для него замерло.

Онхонто повернулся к нему; посмотрел с улыбкой.

Хайнэ судорожно вздохнул.

«Нет, так и должно было быть, — подумал он, не зная, что чувствовать — разочарование, облегчение или благоговение. — По-другому быть не могло».

Глупые предположения об уродстве, которое скрывает маска, не подтвердились — если в мире существовала красота, столь совершенная,  что ни один самый строгий критик не смог бы найти в ней изъяна, то сейчас перед Хайнэ стояло существо, наделённое ею.

«Он вообще человек? — подумал он с какой-то тоской, глядя в большие глаза совершенно удивительного цвета — изумрудно-зелёные, как морская вода в лагуне, яркие и мерцающие. У Онхонто была молочно-белая кожа, ровная и матовая, как слоновая кость, тонкие, чётко очерченные брови вразлёт и точёные, очень выразительные черты лица. Подобная яркая красота часто встречалась у людей из рода Санья, но ни у одного из Санья никогда не было такой улыбки — мягкой, заставлявшей всё лицо светиться и пронизывавшей изумрудные глаза тёплыми искрами. — Разве люди бывают такими?»

Неземное существо, тем временем, легко шагнуло к постели — хотя Хайнэ, скорее, сказал бы «полетело» или «проплыло».

— Господин хочет, чтобы вы почитали ему на ночь, — перевела Лу очередную певуче-сладостную фразу.

Хайнэ неуклюже сполз с кресла, перебрался на кровать, завертел головой в поисках книги.

Онхонто сказал что-то.

— Господин хочет, чтобы вы читали ему то же самое, что и во время приёма, —  произнесла жрица.

Хайнэ смотрел то на неё, то на Онхонто, не зная, с кем из них заговорить и на кого смотреть.

Наконец, он сообразил, что от него требуется, и, досадуя на свою глупую растерянность, вытащил из рукава листы рукописи.

— А ему не наскучит слушать одно и то же? — Он робко улыбнулся, решившись, наконец, произнести слова, чуть ли не первые за вечер — и уж точно первые, косвенно обращённые к Онхонто.

Жрица перевела его вопрос и тут же получила ответ.

— Господин говорит, что всё равно не понимает, о чём эта история, но это даже к лучшему, потому что он каждый раз будет представлять себе разное.

«Тогда какая ему разница, что именно я буду читать? И почему он вообще выбрал меня, если ничего не понял?» — подумал Хайнэ, ощутив на мгновение укол обиды.

Однако обижаться долго на столь прекрасное существо было совершенно невозможно.

Хайнэ начал читать, но то и дело запинался и терял нить повествования. Он стеснялся откровенно разглядывать Онхонто, однако взгляд неудержимо тянуло к его лицу, к его глубоким изумрудным глазам, сейчас подёрнутым лёгкой дымкой, и Хайнэ то и дело ловил себя на том, что смотрит не в лист бумаги, а на него, и вздрагивал, и снова пытался вернуться к чтению.

В конце концов, Онхонто не выдержал.

— Вы так плохо читать сейчас, — честно сказал он, решив не прибегать к помощи переводчицы. — Вечером было сильно… немного… намного? лучше. Что случиться?  Хотите спать?

Он на посмотрел, и тот выронил свою рукопись, вдруг осознав, что придётся в первый раз отвечать ему — напрямую, глядя в глаза.

А потом вдруг неожиданно для себя признался:

— Вы так удивительно красивы, — пробормотал он, краснея и стараясь не отводить взгляд. — Я так восхищён вашей красотой, что не могу не…

Он осёкся, заметив, что по лицу Онхонто пробежала какая-то тень.

— Ан тай ассе, — сказал он, и в голосе его прозвучала странная печаль. — Ирес астай ансантин ассе… най… грустно.

У Хайнэ в груди всё перевернулось.

Он чем-то обидел его?! Но чем?

— Господин говорит, что слишком часто слышал эти слова и устал от них, — с невыносимым равнодушием, как заводная, перевела жрица.

Хайнэ побагровел.

Конечно, он мог бы и догадаться: вся страна называет принца Прекрасным, и это даже не видя его лица. Поклонение приелось ему, как Марик — любовные развлечения, оба жаждут чего-то иного.

Но тут Онхонто добавил что-то, и голос его вновь прозвучал весело.

— Господин предлагает вам лучше рассказать о красивой девушке, которую вы любите, если таковая имеется.

Хайнэ смутился ещё больше.

Девушка, которую он любит? Онхонто что, всерьёз считает, что у подобного калеки может быть возлюбленная?

Но это, судя по всему, и впрямь было так — предположить, что он насмехается, было немыслимо.

И Хайнэ вдруг начал рассказывать о Марик.

Есть одна красивая, прекрасная девушка, и он любит её, но не знает, ответит ли она на его чувства. Но он очень, очень хотел бы…

Он говорил нарочито сбивчиво, торопливо, невнятно, склонившись над Онхонто, чтобы переводчица не могла разобрать его слов — нужно ли было переводить их? Онхонто держал его за руку, с улыбкой смотрел ему в глаза, и, не понимая его, всё же явно сопереживал его чувствам, и во взгляде его была ласковая поддержка.