Лебединая песня. Любовь покоится в крови - Криспин Эдмунд - Страница 35

По периметру этой территории расположены здания семи школьных пансионов. На северо-западном углу торчит часовня, довольно уродливый реликт поздневикторианской эпохи, возводившаяся так поспешно и на такие скудные средства, что местные власти до сих пор живут в страхе, как бы она не рухнула и не развалилась на куски. Школьные ворота открываются на главную дорогу. От ворот длинная аллея, обсаженная дубами, ведет к учебному корпусу, про который достаточно сказать, что его назвали Домом Хаббарда. Рядом с воротами находится столовая, простая на вид и чисто утилитарная конструкция. Научный корпус, домик скаутов, манеж и библиотека образуют тесную группу на южной стороне рядом с Давенантом, самым крупным из пансионов. Здесь же расположен и кабинет директора, поскольку его собственный дом стоит в полумиле от школы.

Остальную площадь занимают игровые площадки, поле для игры в сквош, пять теннисных кортов, гимнастический зал, бассейн, кондитерская и оружейная. Между ними протянута сложная сеть асфальтовых дорожек, она, на взгляд учеников, словно нарочно устроена так, чтобы как можно дольше растянуть их путь от пансионов к Дому Хаббарда.

Все это великолепие — или, по крайней мере, его часть — разглядывал директор, стоя у окна своего кабинета и размышляя о проблеме Брэнды Бойс. Без пяти два зазвонил школьный колокол, и директор, отвлекшись от мыслей, подумал о том, нельзя ли, вопреки мнению консерваторов, навсегда заглушить этот жуткий перезвон. Само собой, колокол должен был способствовать пунктуальности учащихся, но когда на время войны его бой отменили, а потом вернули снова, оказалось, что он почти никак не влияет на число опаздывающих учеников. В Кэстривенфорде вообще было слишком много звона. Башенные куранты, педантично отбивавшие не только часы, но и половинки с четвертями; колокола в научном корпусе; электрический звонок, раздиравший тишину в начале и конце каждого урока; ручные колокольчики в пансионах; колокол часовни, дребезжавший так, словно его сделали из мятой жести…

Между тем к Дому Хаббарда шумным потоком стекались ученики с учебниками и папками под мышкой. В их толпе директор заметил мистера Филпотса, бежавшего по сухой траве в сторону Давенанта.

Мистер Филпотс, учитель химии, отличался невероятной прытью, проявлявшейся в самых разных формах. Это был худой коротышка лет пятидесяти в тяжелых роговых очках, с длинным носом и утомительной привычкой к бессвязной болтовне. В том, что химик спешил, не было ничего удивительного: он вообще предпочитал бегать, а не ходить. Кроме того, мистер Филпотс обладал мнительным характером, склонным к постоянным жалобам и склокам: любая мелочь повергала его в отчаяние и заставляла мчаться в директорский кабинет, кипя возмущением и гневом. Заметив его в окне, директор уже не сомневался, что через минуту-другую тот появится у него в комнате, чтобы поведать о своих новых горестях.

На самом деле подобная перспектива не слишком тяготила его: он знал, что страдания мистера Филпотса легко унять, проявив чуточку внимания и такта. Поэтому, когда учитель химии действительно постучал в дверь, директор радушно пригласил его войти. Однако вскоре ему стало ясно, что на сей раз мистер Филпотс явился с чем-то более серьезным.

— Кошмарная история! — выпалил он. — Безобразный, отвратительный скандал!

Директор предложил сесть, но учитель отказался.

— Преступник должен быть схвачен и наказан! — заявил он. — Самым суровым образом! За всю мою учительскую карьеру еще не было случая…

— Что произошло, Филпотс? — нетерпеливо перебил директор. — Давайте с начала, прошу вас.

— Ограбление, вот что! Настоящее ограбление — ни больше, ни меньше!

— Что украли?

— В том-то и дело, — стремительно затараторил мистер Филпотс, — я не знаю. Но это неважно. Я не обязан следить за инвентарем! У меня нет времени. Вступительные экзамены, актовый день, квартальные отчеты…

— Что-то пропало в химической лаборатории? — вставил директор, мысленно успев перебрать все варианты.

— Мой шкафчик вскрыли! Вскрыли и обыскали! Сразу хочу заявить, что я снимаю с себя всякую ответственность. Сколько раз я заявлял, что в нем ненадежные запоры! Сколько раз…

— Никто не пытается вас в чем-либо обвинить, — холодно заметил директор. — Что находилось в шкафчике?

— Кислоты, — с неожиданной лаконичностью ответил химик. — В основном, кислоты.

— То есть ядовитые вещества?

— Именно. Вот почему я считаю это происшествие серьезным. — Мистер Филпотс глубоко вздохнул. — Надеюсь, вы разделяете мое мнение, господин директор?

— Разумеется, разделяю. Странно, но я пока сохранил здравый смысл. Вы не знаете, что именно украли — если вообще украли?

— Что-то украли, это несомненно, — желчно произнес мистер Филпотс. — Иначе зачем было взламывать шкафчик? Одно могу сказать: я не заметил большой пропажи каких-то конкретных химикатов.

— Замечательно, — кивнул директор. — Я подумаю над этой проблемой. А пока не могли бы вы проследить за тем, чтобы кабинет химии был заперт на то время, когда там нет занятий? Конечно, осторожными следовало быть раньше, но если мы не хотим повторения случившегося… Кстати, когда вы это обнаружили?

— Сегодня утром, на последнем уроке. Это было мое первое занятие. Но я могу заверить, что вчера в пять часов вечера шкафчик был в полном порядке: как раз в это время я поставил в него новый препарат.

— Хорошо, Фил поте, — вздохнул директор. — Я дам вам знать, когда решу, что делать дальше.

Мистер Филпотс важно кивнул, покинул кабинет и помчался в сторону научного корпуса. К тому времени, как директор вернулся к окну, колокол уже затих, и опаздывавшие ученики перешли с ходьбы на бег. Через несколько секунд часы пробили два, и в Доме Хаббарда прозвенел звонок. По дорожке пролетел последний ученик, в отчаянном рывке пытавшийся нагнать своих товарищей, и исчез из виду. Все затихло.

Но директора не радовала тишина. Пропажа ядовитых веществ — пока только предполагаемая — являлась, как справедливо заметил мистер Филпотс, весьма серьезным делом. Кроме того, было не совсем понятно, какие действия следует предпринять. Вероятно, кражу совершил не ученик: при отсутствии явных доказательств директор больше склонялся к тому, чтобы отвергнуть эту версию. Но оставались еще местные рабочие, преподавательский состав, случайные посетители, свободно разгуливавшие по территории школы, и Брэнда Бойс, которая, если верить Уильямсу, вчера вечером ждала его в научном корпусе.

Директор раздраженно прикусил кончик трубки. Меньше всего ему хотелось обращаться в полицию, но в сложившейся ситуации у него не было выхода. Он тяжело вздохнул и протянул руку к телефону.

Примерно в это же время мистер Этеридж вышел из учительской вместе с Майклом Сомерсом. Оба направлялись в одну сторону, и между ними завязался разговор.

Сомерс — высокий, худой, жилистый мужчина с гладкими черными волосами и привлекательным, но слишком женственным лицом — был самым младшим преподавателем в Кэстривенфорде. Его внешности соответствовал приятный голос, в музыкальных нотках которого иногда слышались неуверенность и фальшь. Он преподавал английский, и преподавал неплохо, но ученики его не любили, а директор, всегда отдававший должное безжалостной интуиции подростков, считал это достаточной причиной, чтобы держаться с ним настороже. Опыт подсказывал, что главной, если не единственной причиной непопулярности учителя является его неискренность. Суровость педагога не настроит против него учеников, если к ней не примешиваются лицемерие и лживость. И, напротив, снисходительность — а Сомерс был на редкость снисходителен — часто является только взяткой, которая не заслуживает их симпатий.

Коллеги Сомерса относились к нему со смешанными чувствами: многих отталкивало его высокомерие, подспудно проявлявшееся в каждом слове и поступке. Но мистер Этеридж, по общему мнению, лишенный не только морали, но и каких бы то ни было человеческих симпатий, видел в своих сотоварищах лишь аудиторию для собственных речей. Поскольку в разговоре с ним Сомерс неизменно проявлял заинтересованность и внимательность, мистер Этеридж считал его практически безупречным.