Лебединая песня. Любовь покоится в крови - Криспин Эдмунд - Страница 12

— И в чем это выражалось? — попросил уточнить Мадж, как будто не понимая.

Девушка вспыхнула и ответила чуть повысив голос:

— Не думайте, что он предлагал мне руку и сердце. Этого не было. Он хотел, чтобы я стала его любовницей.

Мадж сокрушенно покачал головой. Он был явно впечатлен.

— А вас, мистер Стейплтон, конечно, это возмутило?

— Вовсе нет, — ответила Джудит за Бориса. — Мы просто посмеялись над этим, и все.

Однако Стейплтон проявил твердость.

— Не совсем так, дорогая. — Он повернулся к инспектору: — Да, меня это возмутило. Но поскольку я полностью доверяю Джудит, то повода для беспокойства не было. Ведь никто не станет опасаться грабителей, находясь в доме, двери которого невозможно взломать.

Мадж посмотрел на Джудит:

— Не могли бы вы рассказать, как провели вчерашний вечер?

— Я весь вечер была одна и легла спать в половине одиннадцатого, — ответила Джудит.

— И вас, значит, поведение мистера Шортхауса не сильно возмутило?

Она пожала плечами:

— Поверьте, меня это не слишком удивило. Такое случаются сплошь и рядом.

Мадж сочувственно кивнул:

— Вы правы.

— Нам пора на ланч. — Стейплтон допил пиво и бросил окурок в камин.

Джудит встала, застегивая пальто, затем нерешительно повернулась к Адаму:

— Мистер Лангли, вам мисс Дэвис что-нибудь говорила об опере Бориса?

— Говорила, — ответил Адам. — И я согласен посмотреть партитуру.

— Боюсь, вы будете разочарованы, — грустно проговорил Стейплтон. — Но за любезность большое спасибо.

— Когда вы мне ее дадите?

— Партитура где-то в доме Шортхауса. Все зависит от инспектора. — Он посмотрел на Маджа.

— Я вам ее верну, — сказал тот, неожиданно повеселев. — Думаю, партитура к делу не относится.

— Но даже если мне ваша опера понравится, — сказал Адам, — продвинуть ее постановку будет не просто. И надеюсь, это вокальная партитура? Говорят, Лист мог сыграть всего «Тристана и Изольду» с листа по полной оркестровой партитуре, но я еще такого уровня не достиг.

Стейплтон улыбнулся:

— Я полагаю, это легенда. Вряд ли такое было под силу даже Ференцу Листу. Но у меня партитура вокальная. — Он замялся. — И я хочу вернуть ваш крем.

— Оставьте его себе, — сказал Адам.

Джудит и Стейплтон вышли.

— Это не тот крем, который я купила тебе в подарок, когда шел «Дон Паскуале»? — спросила Элизабет.

— Я дал ему баночку, которую тогда пытался стащить Эдвин, — успокоил ее Адам. — А твою недавно начал.

— Милая пара, — задумчиво проговорил Фен. — Но девушка очень взвинчена, а молодому человеку необходимо показаться доктору. Хотелось бы верить, что она не притворяется и действительно восприняла хамство Шортхауса спокойно.

— Вы хотите сказать, что у нее мог быть мотив для убийства? — спросил Мадж.

— Да, такое вполне возможно, — негромко произнес Фен, как бы обращаясь к самому себе. — Предложение такого рода для любой нормальной девушки является оскорблением. Нельзя также исключать и то, что поведение Шортхауса могло подвигнуть к убийству и Стейплтона. Все зависит от того, насколько далеко зашел Шортхаус. — Он помолчал. — Итак, у нас есть четыре мотива. Угроза увольнения и крах карьеры дирижера (Пикок), деньги (Чарльз Шортхаус), месть (Стейплтон) и оскорбленная добродетель (Джудит Хайнс). И нам предстоит ответить на три вопроса. Первый — кто подсыпал нембутал в бутылку Шортхауса? Второй — кто позвонил доктору Шанду и почему? И наконец третий — что делал Шортхаус в такое время в театре?

— Вы забыли еще один вопрос, самый существенный, — сказал Адам. — Как вообще кто-то мог убить Шортхауса?

Фен кивнул:

— Да, да, конечно. Но вначале я должен посетить Чарльза Шортхауса. Вы с ним знакомы?

— Немного.

— В таком случае после ланча мы с вами отправляемся в Амершем.

Сэр Ричард уехал на ланч к себе домой, инспектор Мадж отправился по своим делам, известным лишь посвященным, а Адам и Элизабет отобедали у Фена в его квартире на Сент-Кристофере, куда поднялись по покрытой ковровой дорожкой лестнице с видом на сад.

В гостиной превалировали, разумеется, книги. На стенах китайские миниатюры и старинные барельефы, а каминную полку украшали бюсты великих английских писателей. За величественным столом «Шератон» еду подавал пожилой камердинер, служивший у Фена много лет.

За ланчем говорили об опере, особенно о Вагнере, разумеется, о смерти Шортхауса, недоумевая, как это могло произойти. За кофе обсудили планы на остаток дня.

Элизабет наотрез отказалась ехать в Амершем. Из-за холода. Тем более что Фен собирался отправляться туда немедленно.

Он посмотрел на часы.

— Сейчас два. А ехать туда самое большее час, даже на моей машине.

Машина профессора Фена, он дал ей имя «Лили Кристин», славилась тем, что вела себя как ей заблагорассудится, часто не подчиняясь приказам хозяина.

Адам, правда, об этом не знал.

— И чем ты займешься, дорогая?

— Наверное, схожу в кино, — ответила Элизабет. — Или посижу почитаю у камина. А когда вы вернетесь?

— Если все пойдет нормально, то где-то между чаем и обедом, — бодро отозвался Фен.

Смысл выражения «если все пойдет нормально» Адам постиг, только когда они тронулись в путь. Машина была еще та, да и водитель ей не уступал. В общем, езда оказалась веселая.

— Осторожнее, осторожнее, — то и дело вскрикивал он, уцепившись за подлокотники сиденья.

На что Фен беззаботно отзывался:

— Зря вы беспокоитесь, мой друг, все в полном порядке.

И поворачивал руль за долю секунды до лобового столкновения с автобусом. У Адама все внутри холодело.

Автомобиль был красного цвета, небольшой, очень шумный и сильно потрепанный. Крышку радиатора украшала хромированная фигурка обнаженной женщины, а через весь капот шла надпись крупными печатными буквами: ЛИЛИ КРИСТИН III.

— Я купил ее, — Фен убрал руки с руля, чтобы достать сигарету, — у студента-выпускника. Всю войну она простояла на консервации, не думаю, что это пошло ей на пользу. — Он сокрушенно покачал головой. — Особенно двигателю.

Как бы то ни было, но за три четверти часа они добрались до Хай-Уикома и свернули к Амершему.

— Чарльз Шортхаус женат? — спросил Фен.

— Нет, — ответил Адам. — Но живет в связи, которую общество считает греховной, с женщиной по имени Беатрикс Торн. — Он помолчал. — Должен заметить, внешне она непривлекательна. Причем сильно. Но у некоторых композиторов со вкусом что-то неладно. Судя по тому, каких они выбирали женщин. Возьмите хотя бы княгиню Витгенштейн, гражданскую жену Листа, или мадемуазель Ресио, одну из жен Берлиоза, или Козиму, вторую жену Вагнера, дочь Ференца Листа. Красотой ни одна из них не блистала.

— Да, — глубокомысленно заметил Фен, с шумом переключая скорость, — видимо, это необходимое условие для творчества. В общении с такими женщинами они черпали вдохновение. Полагаю, данное правило не является универсальным и всеобъемлющим. Наверное, есть исключения.

— Наверное, — согласился Адам.

— Они живут вдвоем?

— При нем, кажется, есть личный секретарь. Забыл его фамилию. Он же и переписчик нот — с оперных партитур пишет клавиры. И, кажется, присутствуют еще несколько приживалов.

— И каково финансовое положение композитора Шортхауса?

— Довольно неплохое, — заметил Адам. — Я думаю, на уровне Уолтона и Воан-Уильямса[8]. Заслуживает ли он этого — другой вопрос. На мой взгляд, Чарльз Шортхаус бездарен.

— И он не любил брата?

— Терпеть не мог. И каких-то особых причин для этого, насколько мне известно, не было. Просто антипатия. Виделись они очень редко.

Дорога расширялась. Справа мелькнул песчаный карьер, а затем они въехали в лес, промозглый, похожий на пещеру. На опушке у выезда стоял коттедж, видимо заброшенный. Здесь они свернули налево.

— Почти на месте, — пробормотал Фен.