Наш общий друг. Том 2 - Диккенс Чарльз - Страница 29
- Предыдущая
- 29/109
- Следующая
Несмотря на все это, прогулка вышла очень приятная. Деревья уже облетели, кувшинки на реке давно отцвели, но на небе оставалась еще прекрасная лазурь, и ее отражала в себе вода, прохладный ветерок скользил над потоком, морща его легкой рябью. Кажется, из человеческих рук не выходило еще такого старого зеркала, которое не отразило бы ужасов и бедствий, если бы все образы, когда-то отражавшиеся в нем, вновь прошли чередой по его поверхности. Но если бы ясное и спокойное зеркало реки могло воспроизвести все, что происходило между ее мирными берегами, оно, казалось, отразило бы одно только безмятежное, цветущее, пасторальное.
Так они гуляли, разговаривая о только что засыпанной землей могиле, о Джонни и о многом другом. Так, на обратном пути, они встретили бойкую миссис Милви, которая бежала их разыскивать, с приятным сообщением, что за деревенских детей бояться нечего: в деревне есть христианская школа, где иудейское вмешательство не выразилось ни в чем худом, кроме разбивки сада. Так они вернулись в деревню в то самое время, когда Лиззи Хэксем возвращалась после работы с фабрики, и Белла оставила своих спутников, чтобы поговорить с ней у нее дома.
— Боюсь, моя комната покажется вам бедной, — сказала Лиззи, приветливо улыбаясь и усаживая гостью на почетное место у камина.
— Не такой уж бедной, милая Лиззи, — возразила Белла, — если б вы только знали.
И в самом деле, хотя и комнатку вела удивительно узкая винтовая лестница, как будто сооруженная в чистой и белой печной трубе, и хотя потолок был очень низкий, а пол очень неровный, и хотя решетчатое окошечко было довольно-таки подслеповатое и маленькое — комнатка все же была гораздо уютнее, чем старая комната Беллы у них дома, которую она когда-то презирала и где она так плакалась на горькую необходимость пускать жильцов.
Уже смеркалось, когда обе девушки уселись перед камином и взглянули друг на друга. Полутемную комнату освещал огонь в камине. Вместо каминной решетки можно было вообразить себе старую жаровню, а раскаленный уголь заменял былую ямку среди жара.
— Для меня так ново — принимать у себя леди почти моих лет, и еще такую красавицу, — сказала Лиззи. — Мне так приятно смотреть на вас.
— Теперь я не знаю, с чего мне начать, — краснея, ответила Белла, — я ведь тоже хотела сказать, что мне приятно смотреть на вас, Лиззи. Но можно начать и не с начала, правда?
Лиззи пожала красивую руку, протянутую ей таким же красивым и искренним движением.
— Так вот, милая Лиззи, — сказала Белла, придвинув ближе свой стул и взяв Лиззи под руку, словно они собирались на прогулку, — мне поручено кое-что передать вам на словах, и я боюсь, что скажу не так, как надо, но я все-таки постараюсь. Речь идет о вашем письме к мистеру и миссис Боффин, и вот в чем дело… Погодите! Ах да! Дело вот в чем.
После такого вступления Белла заговорила о просьбе Лиззи сохранить ее тайну, очень мягко коснулась ложного обвинения и того, как оно было снято, а потом спросила, не имеет ли оно какого-нибудь отношения, близкого или самого отдаленного, к ее просьбе.
— Я чувствую, милая Лиззи, — сказала Белла, сама удивляясь своему умению подойти к делу, — что вам тяжело об этом говорить, но я тут замешана тоже: не знаю, известно ли вам, а может вы и сами догадались, — ведь я та самая девушка, которая по завещанию должна была выйти за этого несчастного человека, если б он нашел, что я его достойна. Меня втянули в это, не спросив моего согласия, и вас тоже втянули, не спросив вашего согласия, так что разница между нами очень невелика.
— Я не сомневалась, что вы и есть та самая мисс Уилфер, имя которой мне так часто приходилось слышать, — ответила Лиззи. — Не можете ли вы сказать мне, кто такой мой неизвестный друг?
— Неизвестный друг, милая? — переспросила Белла.
— Тот, который заставил снять обвинение с моего отца и после прислал мне писаную бумагу.
Белла о нем никогда не слыхала. Не имела даже понятия, кто он такой.
— Мне бы так хотелось поблагодарить его, — сказала Лиззи. — Он столько для меня сделал. Надо надеяться, когда-нибудь мне представится случай поблагодарить его. Вы спросили, не имеет ли это отношения…
— Это или само обвинение, — вставила Белла.
— Да. Он или что-нибудь другое заставляет меня жить вот так, скрываясь от всех, в уединении? Нет.
Отвечая, Лиззи Хэксем покачала головой, обратила взгляд на огонь, и при этом в ее скрещенных на груди руках выразилась спокойная решимость, что не укрылось от зорких глаз Беллы.
— Вы долго жили одна? — спросила Белла.
— Да, это для меня не ново. Я часто оставалась одна на долгие часы, и днем и ночью, еще когда был жив бедный отец.
— Мне говорили, у вас есть брат?
— У меня есть брат, но он со мной не ладит. Все же он хороший мальчик и сам выбился на дорогу. Я на него не жалуюсь.
Она говорила, глядя на пылающий огонь в камине, и по ее лицу скользнула тень скорби. Белла заметила это и дотронулась до ее руки.
— Лиззи, скажите мне, есть ли у вас подруга ваших лет?
— Я жила так одиноко, что у меня никогда не было подруги, — ответила Лиззи.
— И у меня тоже, — сказала Белла. — Не то чтоб я жила одиноко, мне даже хотелось подчас одиночества, лишь бы не видеть, как мама сидит в углу с лицом трагической музы, у которой болят зубы, а Лавви злится, хотя я, конечно, очень люблю их обеих. Мне бы хотелось, чтоб вы со мной подружились, Лиззи. Как вам кажется, вы бы могли? Того, что называется характером, у меня не больше, чем у канарейки, но положиться на меня можно, это я знаю.
Своевольная, жизнерадостная, любящая по натуре, легкомысленная по неимению серьезной цели, капризная от привычки вечно порхать среди пустяков, она все-таки была неотразима. Лиззи она казалась такой необыкновенной, такой привлекательной, такой женственной и детски наивной, что сразу ее покорила. И когда Белла опять сказала:
— Как вам кажется, вы бы могли? — приподняв слегка брови, вопросительно склонив головку набок и затаив в груди некоторое сомнение на этот счет, Лиззи доказала ей, что может и что сомневаться в этом нечего.
— Скажите мне, душенька Лиззи, в чем все-таки дело, почему вы так живете?
Лиззи начала было, в виде прелюдии:
— У вас, наверно, много поклонников, — но Белла тут же прервала ее удивленным восклицанием:
— Что вы, милая, ни одного нет!
— Неужели ни одного?
— Ну, может, один и есть, — сказала Белла, — право, не знаю. У меня был один, но что он теперь обо мне думает, не могу сказать. Может, половинка и найдется (я, конечно, не считаю этого дурака Джорджа Самсона). Но что про меня говорить. Мне хочется послушать про вас.
— Есть один человек, — начала Лиззи, — человек сильных страстей и злого нрава, который говорит, что любит меня, и надо думать, говорит правду. Он дружит с моим братом. Он меня сразу оттолкнул чем-то, как только брат впервые привел его ко мне; но в последний раз, когда я его видела, он напугал меня так, что и сказать не могу.
И тут она умолкла.
— Вы для того и переехали сюда, чтобы скрыться от него, Лиззи?
— Я перебралась сюда сразу после того, как он встревожил меня.
— Вы и здесь его боитесь?
— Вообще я не трусиха, но его всегда боюсь. Я боюсь заглянуть в газету, боюсь слушать разговоры о том, что делается в Лондоне, боюсь, как бы он не натворил чего-нибудь.
— Так вы не за себя боитесь, милая Лиззи? — спросила Белла, подумав над ее словами.
— Я боялась бы и за себя, если б увидела его здесь. Я все смотрю, нет ли его где-нибудь, когда иду ночью с фабрики.
— Вы боитесь, что он в Лондоне сделает что-нибудь над собой?
— Нет. Он такой бешеный, что и над собой может что-нибудь сделать, но я думаю не об этом.
— Тогда можно сказать почти наверно, что есть и еще кто-то? — осторожно спросила Белла.
На минуту, прежде чем ответить, Лиззи закрыла лицо руками.
— Его слова всегда звучат у меня в ушах, и то, как он ударил рукой о каменную ограду, всегда стоит у меня перед глазами. Я старалась не придавать этому значения, забыть про это, но не могу забыть, не могу не думать. С его руки капала кровь, когда он сказал мне: «Дай бог, чтобы я не убил его!»
- Предыдущая
- 29/109
- Следующая
