Наш общий друг. Том 2 - Диккенс Чарльз - Страница 28
- Предыдущая
- 28/109
- Следующая
— Нет! — с увлечением воскликнул секретарь. — Простите вы меня! — На глазах у Беллы стояли слезы, и блеск этих слез (хотя и отозвавшийся болью в его сердце) показался ему прекраснее всего на свете.
Они прошли еще немного дальше.
— Вы хотели говорить со мной, — сказал секретарь, совершенно освободившись от долго омрачавшей его тени, — о Лиззи Хэксем. И я тоже хотел говорить о ней, но не успел начать.
— Теперь, когда вы можете начать, сэр, — возразила Белла, словно подчеркивая это слово игрой ямочек на щеках, — что именно вы хотели сказать?
— Вы помните, конечно, что в своем коротеньком письме к миссис Боффин — коротком, но очень дельном, — она ставила условие, чтобы мы сохранили в строжайшей тайне ее фамилию и место жительства?
Белла кивнула.
— Я должен узнать, почему она назначила такое условие. Мистер Боффин поручил мне доискаться, в чем тут дело, да и мне самому очень хочется знать, не оставило ли то, уже снятое обвинение, какого-нибудь пятна на ее репутации. Я хочу сказать, не делает ли оно ее положение унизительным даже в ее собственных глазах.
— Да, — сказала Белла, задумчиво кивнув. — Я понимаю. Мне кажется, это будет и разумно и тактично.
— Вы, быть может, не заметили, мисс Уилфер, что она интересуется вами не меньше, чем вы ею. Как вас привлекает ее крас… ее внешность и манеры, так и ее привлекают ваши.
— Я этого вовсе не замечала, — возразила Белла, опять игрой ямочек на щеках подчеркивая это слово, будто курсивом, — мне казалось, что у нее…
Секретарь с улыбкой поднял руку, явно предупреждая готовые сорваться слова: «что у нее вкус гораздо лучше», — и Белла вся вспыхнула, пойманная на этом невинном кокетстве.
— Так вот, — продолжал секретарь, — если вам перед отъездом удастся поговорить с ней наедине, то я думаю, между вами легко и естественно возникнет обоюдное доверие. Разумеется, вас никто не попросит употребить во зло это доверие, и даже если б попросили, вы, конечно, этого не сделаете. Но если вы не откажетесь спросить ее только об одном — узнать, как она сама относится к этому обвинению, — вам это будет гораздо легче, чем мне и вообще кому бы то ни было. Мистер Боффин беспокоится на этот счет. И я тоже, — прибавил секретарь, — очень тревожусь, по особым причинам.
— Я очень рада быть хоть чем-нибудь полезной, мистер Роксмит, — отвечала Белла, — после той печальной картины я сильнее чувствую, что мое существование никому не приносит пользы.
— Не говорите так, — остановил ее секретарь.
— Но ведь я так думаю, — ответила Белла, поднимая брови.
— Ни один человек на свете не бесполезен, если он хоть кому-нибудь помогает жить, — возразил секретарь.
— Уверяю вас, мистер Роксмит, я никому не помогаю, — сказала Белла, чуть не плача.
— Даже вашему отцу?
— Милый папа, любящий, самоотверженный, всегда всем довольный! О да! Ему так кажется.
— Довольно уже и того, что ему так кажется, — сказал секретарь. — Простите, я вас перебил: мне неприятно, что вы себя недооцениваете.
«А когда-то вы недооценивали меня, сударь, — подумала Белла, надув губки, — и надеюсь, довольны тем, как вам за это досталось».
Об этом, однако, она ничего не сказала; она даже сказала нечто совершенно другое:
— Мистер Роксмит, мы с вами так давно не разговаривали откровенно, что мне трудно будет заговорить еще об одном… о мистере Боффине. Вы знаете, я очень ему благодарна, знаете, не правда ли? Вы знаете, что я чувствую к нему искреннее уважение и привязана к нему, люблю его за великодушие, ведь вы это знаете?
— Бесспорно. А кроме того, он очень любит ваше общество.
— Вот потому-то мне так трудно говорить о нем, — сказала Белла. — Но… хорошо ли он с вами обращается?
— Вы сами видите, как он со мной обращается, — отвечал секретарь смиренно, однако с достоинством.
— Да, и мне больно это видеть, — очень решительно сказала Белла.
Секретарь посмотрел на нее таким сияющим взглядом, что сколько бы раз он ни благодарил ее, этот взгляд все же сказал больше, чем сотня благодарностей.
— Мне больно это видеть, — повторила Белла, — и часто я от этого чувствую себя несчастной. Да, несчастной, потому что я никак не могу одобрить этого и участвовать в этом хотя бы косвенно. Да, несчастной, потому что я не могу, даже наедине с собой, согласиться с мыслью, что богатство портит мистера Боффина.
— Мисс Уилфер, — сказал секретарь, весь просияв, — если б вы знали, как меня радует, что вас не испортило богатство, вы поняли бы, что это меня вознаграждает за все обиды от кого бы то ни было.
— Не говорите обо мне, — сказала Белла, в нетерпении слегка хлопнув себя перчаткой. — Вы меня не знаете так…
— Как вы сами себя знаете? — договорил секретарь, видя, что она замолчала. — А разве вы себя знаете?
— Знаю, и довольно хорошо, — сказала Белла, с очаровательной готовностью выставить себя в черном свете, — и от более близкого знакомства с собой ничего не выиграю. Но вот мистер Боффин…
— Что мистер Боффин обращается со мной иначе, не так ко мне внимателен, как прежде, с этим нельзя не согласиться. Это настолько ясно, что и отрицать невозможно.
— А вы разве не согласны с этим, мистер Роксмит? — удивленно взглянув на него, спросила Белла.
— Я был бы рад не согласиться, будь это возможно, хотя бы ради себя самого.
— Правда, — ответила Белла, — для вас это, должно быть, очень мучительно и… обещайте мне, пожалуйста, что вы не обидитесь на мои слова, мистер Роксмит?
— Обещаю от всего сердца.
— …И по временам мне кажется, — нерешительно прибавила Белла, — это должно вас как-то унижать в ваших собственных глазах, не правда ли?
Секретарь кивнул в знак согласия, хотя ни в чем другом это согласие не выразилось.
— Мисс Уилфер, у меня есть очень важные причины мириться с неудобствами моего положения в доме, где мы с вами живем. Поверьте, далеко не все они корыстного свойства, хотя по странному стечению жизненных обстоятельств я выбит из своей колеи. Если то, на что вы смотрите с таким сердечным участием, должно оскорбить мою гордость, то у меня есть и другие соображения, которых вы не знаете, — они-то и заставляют меня терпеть молча. Последние гораздо важнее первых.
— Мне кажется, я заметила, мистер Роксмит, — сказала Белла, глядя на секретаря с любопытством и словно не совсем его понимая, — что вы себя все время сдерживаете и стараетесь играть пассивную роль.
— Вы правы. Я сдерживаюсь и заставляю себя играть некую роль. Но я покоряюсь не потому, что слаб духом. У меня есть своя цель.
— И, надеюсь, хорошая, — сказала Белла.
— И, надеюсь, хорошая, — повторил он, пристально глядя на Беллу.
— Иногда мне казалось, сэр, — сказала Белла, отводя глаза в сторону, — что тут много значит ваше уважение к миссис Боффин.
— Вы опять-таки правы, это так и есть. Для нее я сделаю все на свете. Нет слов, чтобы выразить, как я уважаю эту добрую, самую добрую женщину.
— Вот и я тоже. Можно спросить у вас еще одно, мистер Роксмит?
— Все, что вам угодно.
— Вы, конечно, видите, как она страдает, когда становится заметно, что мистер Боффин очень изменился.
— Я это вижу каждый день, как видите и вы, и мне очень жаль, что я ее огорчаю.
— Вы ее огорчаете? — приподнимая брови, быстро повторила Белла.
— К несчастью, причина этих огорчений всегда я.
— Может быть, она и вам говорит, как нередко говорит мне, что вопреки всему мистер Боффин все-таки лучше всех на свете?
— Я часто слышу, как она говорит это вам, из прекрасного чувства верности и преданности ему, — ответил секретарь, все так же внимательно глядя на Беллу, — но не стану утверждать, чтобы она когда-нибудь говорила это мне.
Задумчивый и грустный взгляд Беллы встретился на мгновение с внимательным взглядом секретаря, а затем, несколько раз подряд кивнув своей хорошенькой головкой, как и подобало философу лучшей школы, с ямочками на щеках, рассуждающему о Жизни вообще, она подавила легкий вздох, словно не ожидая от жизни ничего хорошего, как раньше не ждала от себя.
- Предыдущая
- 28/109
- Следующая
