Самая длинная ночь в году - Тур Тереза - Страница 40

— Вы прекрасная жена. Прекрасная мать. И прекрасная императрица, — как-то обреченно ответил ей Андрей Николаевич. — С абсолютно глупой любовью к розыгрышам. Это, не спорю, не красит вас в моих глазах. И за историю с Ирой я хотел вас убить. Правда… Но вы преданы своему мужу. И этот факт сильнее моей злости.

— Это… правда?

— Я не имею привычки лгать, — пожал плечами Великий князь. — К тому же я знаю — и император знает — ни вы, ни ваш род, ни ваш отец не имеют отношения к гибели наших родителей. Как и я не имею отношения к смерти вашего отца.

— Но мне сказали…

— Вас снова ввели в заблуждение. И если это те же самые люди, которым вы помогали проникнуть в мой дом, то задумайтесь, в любви ли дело? Или вас втянули в интригу против меня?..

— Я подумаю, — чуть улыбнулась императрица. — Но и вы подумайте насчет интервью.

— Хорошо, — чуть склонил голову Великий князь, прислушался и добавил: — Ирина пришла. Пойдемте ужинать.

Столица. Первые числа января. Она

Я рассматривала наших гостей. Императора, который оказался очень похож на Андрея, — те же темно-русые волосы, только чуть короче, голубые глаза. Был он выше ростом, массивнее в плечах.

Что касается его супруги… Она была прекрасна. Тоненькая, изящная. Золотистые волосы, огромные голубые глаза… Есть люди, у которых каждый жест, каждый взгляд смотрятся красиво и гармонично. Поворот головы, движение рук. И не потому, что человек рисуется или играет на публику. Нет. Это каким-то непостижимым образом заложено в самом его существе — совершенство от природы.

За ужином мы вели легкую, забавную беседу о том, кто каким был в детстве. Я предпочла слушать: князь Андрей, император и императрица оказались прекрасными рассказчиками — с иронией и, что очень меня удивило, немалой долей самокритики.

— А как у вас с любовью к музыкальным инструментам? — обратился ко мне напрямую его величество. Пришлось оставить свои размышления и присоединиться к беседе.

— Понимаете, у нас в Академии были прекрасные педагоги. Очень сильные и весьма настойчивые. Но в моем случае они оказались бессильны. Их эстетические чувства были уничтожены моими «талантами». А как вы понимаете, целителям нельзя заставлять страдать других людей. Поэтому от меня отступились.

— А в личном деле написано, что у тебя Академия закончена с золотой медалью, — удивился Андрей. — Следовательно, у тебя и по музыке должно быть «отлично».

— «Отлично с отличием». Я сдавала экзамен с помощью исследовательской работы. Какое личное дело?

— А тема? — улыбнулся император, давая понять, что вопрос моего личного дела обсуждаться не будет.

Жаль… Очень любопытно, но придется выяснить все потом.

— «Влияние музыки на операционный процесс», — выпалила я и поняла, что надо объяснить, а то невежливо. — Вы ведь знаете Ариадну Угову — известную целительницу из незнатного рода. Она была невероятно талантлива и, кроме того, что оперировала, оставила огромное количество работ — учебников, исследований. Так вот она оперировала под музыку. На самых сложных ее операциях тихонько играл вальс. Прием, когда во время сращивания сломанного позвоночника энергия вливается витками, дозированно, так и называется — «вальс Ариадны».

Я огляделась. Все молчали. Молчали долго. Опять испугалась, что сказала что-то не то, но императрица заговорила, и я вздохнула с облегчением.

— Наконец-то хоть кто-то признался, что не умеет играть на музыкальном инструменте, — улыбнулась она. — А то у меня уже комплекс неполноценности начал развиваться за эти годы.

Я взглянула на нее с недоумением:

— Отец моей супруги был большой оригинал, — пожал плечами император. — Он почему-то считал, что чужие мелодии лишь мешают усвоить магические плетения.

— Именно так, — кивнула Мария Алексеевна. — У него вообще было свое мнение по любому поводу.

Я посмотрела на них с удивлением.

— Магия — это та же музыка, — пояснил мне Андрей Николаевич, — только сила вместо нот. И эту силу надо сплести в красивую мелодию — со своим ритмом.

— Поэтому вы учили меня вслушиваться в ритм волн, чтобы зачерпнуть энергию, — вспомнила я.

— Совершенно верно, — улыбнулся он. — Так что музыка для детей аристократов — это необходимость, а не прихоть.

— Спорный вопрос насчет музыки, — покачала головой Мария Алексеевна. — Мне мелодия всегда мешала.

— Мне помогала, — не согласился с ней Андрей.

— Наверное, кто к чему привык, — пожал плечами император. — У меня когда как. А у наследника?

— Как у вас, — рассмеялся Великий князь. — Но все же он больше привязан к ритму природы, чем к музыке.

И он легко поклонился в сторону императрицы, которая расцвела, счастливая донельзя.

— Так, как вы, к музыке, наверное, не привязан никто, — улыбнулся император. — Просто у вас талант. И если я, например, учился потому, что у меня другого выхода не было, — то вам это нравилось.

— Не без этого… — согласился Андрей.

После ужина мы перешли в гостиную.

— И с кем из этой братии вы прикажете общаться? — ворчливо проговорил Андрей, резко меняя тему беседы.

Мы втроем посмотрели на него с недоумением.

— Я имею в виду журналистов, — пояснил он. — Вы же переманили Ирину Алексеевну на свою сторону, как я понял. Только я по-прежнему считаю, что ничего хорошего из этой затеи не выйдет.

— Почему? — искренне удивилась императрица.

— Я их терпеть не могу. Они мне платят тем же самым… Вот, например, вчера… Один уважаемый, — Андрей скривился, — журналист изволил водочку кушать в компании с друзьями. Было поздно — они покинули ресторацию и отправились продолжать. Выпивку купили по дороге домой и моченый арбуз. Уселись в пролетку, тронулись. И обнаружили, что арбуз потек. Вы знаете, что они сделали дальше?

— Выкинули его? — предположила императрица.

— Отнюдь. Они решили подшутить над полицейским. Остановили пролетку около городового и сунули ему в руки пакет с криком: «Бомба! Держи, голубчик, главное, не выпускай!»

— Журналист и его компания живые? — небрежно поинтересовался император.

— Живые, — недовольно поморщился его брат, — что им будет… Месяц исправительных работ в столице. Думаю, полицейские будут следить за тем, чтобы работы эти были самые неприятные.

— И что тебя возмущает в этой истории? — спросил император.

— Кроме того, что я подобный «юмор» ненавижу?

Мы кивнули.

— То, что Гильдия Журналистов выступила с протестом, обвинив меня в произволе и травле свободной прессы. Ну, и в тирании заодно. По их мнению, полицейские просто не поняли юмора.

Император скривился.

— Завтра и вас порадуют, — продолжал докладывать родственник. — И петицией от уважаемых деятелей культуры, и открытым письмом с просьбой повлиять на меня.

— Я свяжусь с ними, — злобно блеснули глаза у императора, — и постараюсь объяснить, насколько я не понимаю юмора, связанного с бомбами. И как тошно будет начальству этих журналистов, если они не уймутся.

— Твоя поддержка — это, конечно, замечательно… Однако вчерашняя история возвращает нас к первому вопросу, который я задал. С кем из журналистской братии можно нормально общаться. В моем случае? И к кому из них можно будет вывести Ирину?

— Я не такая уж и беззащитная, — рассердилась я. — К тому же один из журналистов подходил ко мне сегодня. И ничего…

— Как это — подходил? — взревели одновременно и император, и мой супруг. — Где была охрана?!

Посмотрела на императрицу с сочувствием — как она их терпит. И продолжила:

— Я намерена пообщаться с этим журналистом. Сама. В любом случае, хуже того, что уже написали, у него вряд ли получится…

— Нет, — отрицательно покачал головой Андрей. — Я запрещаю. Это может быть опасно.

Раздался странный звук — такой сдавленный смешок, похожий на похрюкивание. Я удивленно огляделась — наверное, мне показалось… Неужели император и императрица могут издавать такие неприличные звуки. Да еще и хором.