Принцесса для императора (СИ) - Замосковная Анна - Страница 30

Желание Императора пообщаться разбивается о сковывающую нас неловкость. Попив травяного отвара, он ссылается на дела и уходит. Мы с Фридой против воли выдыхаем. Если Сигвальд и замечает наше состояние, то никак этого не обозначает. Он снова заговаривает о поэзии, о любовной лирике. «О любви он лучше декламирует», — невольно думаю я, ведь голос и внешность Сигвальда созданы, чтобы говорить о любви. С полуулыбкой слушаю переливы сладких слов. В саду щебечут птицы. Так спокойно, что на какое-то время забываю о заговорах, о страхе Фриды перед Императором и даже о том, что он оказался под деревом невозможно быстро, хотя, наверное, он просто увидел мальчика раньше и пошёл к дереву, просто я этого не заметила.

Один на один с Фридой мы оказываемся только вечером, когда я провожаю её в приготовленные ей покои напротив наших с Сигвальдом. Отпустив служанок, усаживаю Фриду на полную подушечек софу, сажусь в кресло напротив и прямо спрашиваю: — Император делал тебе непристойные предложения? В ожидании её ответа сердце пропускает удар. Тёмные глаза Фриды широко раскрываются, она мотает головой: — Нет, конечно, нет. — Тогда почему ты его так боишься? Почему дрожишь? Она ещё сильнее округляет глаза и испуганно шепчет: — Это же сам Император. Он… он… такой страшный, аж мороз по коже. — Страшный? — Отодвигаюсь от неё. — Разве? Он вроде… Не договариваю «красивый». Фрида хлопает ресницами, наклоняется ко мне и шепчет: — А ты не боишься, что он и тебя убьёт, как короля с королевой? Мотаю головой. — А я бы боялась, — шепчет Фрида и сжимает мои пальцы. — Особенно теперь. — Почему? — Мне кажется… — Воровато оглядевшись, Фрида приникает к моему уху и жарко шепчет. — Я думаю, Император владеет даром магии. — Что?! Фрида зажимает мой рот ладонью и снова шепчет: — Когда он рванул к мальчику, он на несколько мгновений почти растворился в воздухе, а потом оказался под деревом. Обычные люди так не могут. Сердце холодеет: если Фрида права, то Император скрывает свой дар, и что он сделает с ней если поймёт, что она видела его тайные способности? — Ты будешь молчать? — Вглядываюсь в её глаза. — Конечно. Я же не дура. Крепко накрепко обнимаю её и громко произношу: — Как хорошо, что ты здесь. Мы ещё немного болтаем о нарядах, тканях восточных провинций, и я покидаю комнаты Фриды. Застываю в коридоре между двумя постами стражников, приставленных к спальням моего мужа и сестры. Император догадался, что она видела его силу? И если да, что сделает? Я должна защитить сестру, но если он всё же не понял? Не сделаю ли просьбами хуже? Постояв в нерешительности, я всё же направляюсь в покои Императора. Они так близко, что я не успеваю передумать, прежде чем стучу в золочёные двери и слышу глухое: — Войдите. Стражники раскрывают створки, и я шагаю в переполненную запахами благовоний комнату. Сотни свечей стоят на столиках, стекая в полукружья подсвечников ароматным воском. Несмотря на буйство огня, в комнате будто темно, всё в тревожном багрянце. Император сидит на софе напротив двери. Сидит в одних шароварах, облокотившись на широко расставленные колени. Перед ним стол с огромным золотым кубком и кувшинами. Потемневшие глаза Императора странно мерцают. — А, это ты, — тянет он и откидывается на спинку софы. Мускулы перекатываются под испещрённой шрамами кожей. Я должна смутиться, но вспоминаю рассказ о рабском клейме, и меня невыносимо тянет подойти и увидеть его своими глазами. — Я не помешаю? — тихо произношу я. Но Император слышит, глухо отзывается: — Ты мне никогда не мешаешь, Мун. Мы же семья. — В голосе чувствуется насмешка. Делаю несколько шагов к нему. Улавливаю среди дыма благовоний яркий запах вина. Останавливаюсь. — Что-нибудь случилось? — продолжаю подходить, выискивая на его плечах подходящий по размеру шрам. — Нет. — Когда всё в порядке — не пьют в одиночестве. — Останавливаюсь рядом с софой. На плече Императора застарелое пятно шрама размером с яйцо. «Значит, не солгал», — думаю со странным, непонятным чувством. Моё запястье оказывается в тисках сильных пальцев. Рывок — и я уже сижу рядом с Императором. — Выпей со мной, — глухо просит он. И его голос утопает в бешеном стуке моего сердца. Кажется, оно выскочит из груди. Глаза Императора слишком близко, в них нет легкомысленной яркой зелени, они тёмно-зелёные, сумрачные, бездонные…

ГЛАВА 23. Испытание стойкости Мун слишком близко. И это блаженство. Странное блаженство даже не обладать женщиной, а просто находиться рядом, дышать с ней одним воздухом и, сжимая тонкое запястье, чувствовать трепет её пульса. Моя страсть захлёбывается в нежности. Страх в глазах Мун пристыжает. Отпускаю её руку, прошу: — Посиди со мной. — Хорошо, — кивает Мун и смотрит на стол, на кубок. — Что-нибудь случилось? Пожимаю плечами. Не объяснять же ей, что я, кажется, способен влюбляться, и это безмерно меня огорчает. Хотя, конечно, пью я не поэтому. — Сегодня день поминовения моих родителей. — Наливаю вина в кубок. — Выпить достаточно по кубку за мать и отца, но я немного увлёкся. — Они умерли в один день? — Да. Их убили мои соперники. И братьев, сестёр, бабушку с дедушкой. В общем, всех ближних родственников, которые у меня были. Прикрываю глаза. В висках стучит мысль: «Из-за меня погибли все её кровные родственники». Отставив кувшин, обхватываю ножку тяжёлого кубка и протягиваю Мун. Смотрю на тёмную, мерцающую поверхность красного вина. — Помяни и своих родителей. Они умерли не в этот день, но… — Снова сжимаю её ладонь. Не хватает только смелости посмотреть ей в глаза. — Прости меня. Если бы можно было победить, не тронув твоего отца, я бы так и сделал. Мун молчит. Её рука в моей ладони сжимается. Другую она стискивает между колен. Ниже склоняет голову. — Ты меня ненавидишь? — прямо спрашиваю я. Прикрываю глаза и качаю головой. — Не отвечай. Не стоит. Даже если она скажет «нет», не поверю: у меня такая репутация, что в ненависти признается лишь безумец. Ладошка Мун выскальзывает из тисков её колен, ложится на моё плечо, скользит. — А я ведь не до конца поверила про рабство и клеймо. По коже бегут мурашки. Закрываю глаза. Глубоко вдыхаю, наслаждаясь заполошным сердцебиением, щекотным ощущением внутри и накатившей на меня лёгкостью. Кажется, будто за спиной раскрываются крылья… Мой порыв обхватить Мун и прижаться к её губам прерывает громкий стук в дверь. Открываю глаза, и снова наваливается тяжесть обыденной жизни. Отпускаю руку Мун и громко разрешаю: — Входите!

***

— Беги! Ты должна сбежать из дворца! — Неведомая сила тянет прочь. Отбиваюсь со звериным упорством, молча. Знаю, если приложить усилия — вынырну из кошмара. — Не хочу! — вдруг кричу и просыпаюсь во дворце. Оранжевые блики восходящего солнца покрывают стену яркими пятнами. Хочется вырваться из туго спеленавшего меня одеяла, но я справляюсь с ужасом и высвобождаюсь медленно, стараясь не разбудить посапывающего Сигвальда. Сажусь. Руки дрожат. С трудом наливаю воду из графина на столике в кубок. Металлическая кромка несколько раз ударяется о зубы, прежде чем начинаю пить. Этот повторяющийся кошмар сводит с ума. Это предупреждение из будущего или отголоски прошлого? Возможно, это кричали моей матери-королеве, когда она уносила меня из дворца. Сглатываю. От дурных снов надо искать спасения в храмах или у лекарей, но хочется просить о помощи Императора. Стискивая кубок, закрываю глаза. Разговор накануне был странным, и вроде хорошо, что его прервали какие-то известия с границы, но на сердце осталась тяжесть, и кажется, её можно было развеять, если бы мы продолжили беседу. Встряхиваю головой: негоже думать об Императоре, наша беседа наедине и так неприлична, ещё немного, и по дворцу поползут слухи. Поставив кубок на столик, ложусь в кровать. Придвигаюсь к Сигвальду. Его кожа пахнет молоком и розами. В красноватом сумраке раннего утра он красивее, резкие тени придают ему мужественности. Но моё сердце бьётся ровно. Не представляю жизни с этим юношей, не представляю его своим мужем. А пора бы. Закрываю глаза в надежде уснуть и не слышать больше рокочущего приказа: «Беги!» Мысли накатывают мягкими волнами, в них кружится образ Сигвальда, его улыбка, глаза — пытаюсь отыскать в них хоть что-нибудь притягательное, но сердце по-прежнему ровно стучит. Только угасающее понимание «У них цвет как у Императора» на миг озаряет моё сознание, согревает, но я уже лечу во тьму сна.