Принцесса для императора (СИ) - Замосковная Анна - Страница 29

ГЛАВА 22. Разные стороны — Беги. Ты должна уходить, спрятаться. Трон Викара — не место для чужаков, у них дурная кровь, — шелестит прямо в ухе, зудит, проникает в меня рокочущими волнами. — Император — враг. Беги от него, беги, ты же помнишь тайный ход, убегай! Меня утягивает во тьму, я дёргаюсь, вскрикиваю и открываю глаза: сумрачная спальня чужого дома. Приходящая за этими мучительными сновидениями тоска льдом вкрадывается в грудь. Как я от них устала. Тусклый серо-голубой свет проникает между занавесками. Значит, сейчас раннее утро. В доме Октазии я бы уже завтракала перед новым рабочим днём. Закрываю глаза. То, что меня спасли благодаря бывшей хозяйке, и спустя неделю не укладывается в голове. И невыразимо жаль, что Марсес погиб. Я видела Октазию после этого — резко постаревшую, потухшую. Она приходила извиниться передо мной и Сигвальдом. Он обещал помочь в устройстве браков её дочерей. Октазия благодарила, но вяло, и мне очень хотелось сказать, что ей надо жить ради своих двойняшек. Только в первый момент я на это не осмелилась. Решилась, когда она уже покинула спальню, где Сигвальд принимал гостей. Я бросилась за ней, догнала в коридоре и порывисто обняла, прошептала: — Спасибо. У вас остались дочери, будут внуки… Но Октазия высвободилась из моих объятий и поспешила прочь, шелестя подолом чёрного платья. Я смотрела ей вслед, понимая, что горе потерявшей сына матери слишком необъятно, убийственно и страшно, и никакие благодарности его не уменьшат. Думать об этом больно, я открываю глаза. В моём сердце не осталось обид на Октазию. Она могла и, пожалуй, любила унижать, но не продавала нас на потеху мужчинам, а её сын меня защитил, поэтому её расплата за причинённое зло кажется мне чрезмерной. Жалко её. В надежде избавиться от тоскливых мыслей, поворачиваюсь на бок. Рядом беспробудно спит Сигвальд. Его тоже жалко: он чуть не до слёз огорчился, узнав, что заговор возглавлял его дед. Повреждённая нога лежит в деревянных фиксаторах. Я приподнимаюсь, натягиваю край одеяла на обнажившуюся стопу мужа. Он причмокивает, пытается перевернуться на живот, но тиски мешают, и он затихает в их непреклонных объятиях. Кости достаточно сцепились для переноса во дворец, и сегодня мы вернёмся под крыло Императора. Меня будто ударяет, я поднимаюсь. Ноги утопают в мягком ковре, я набрасываю плетёную из белого пуха шаль и прохаживаюсь из стороны в сторону. Возвращаться страшно, ведь Император злится на меня за этот заговор. Он с таким сердитым выражением лица рассказал о ране Сигвальда и последствиях, был таким мрачным, когда вёл меня сюда. Понимаю, его единственный сын пострадал во время моего похищения, но я в этом не виновата! И так тяжело, что Император, когда навещает сына, меня удостаивает лишь безразличными приветствиями. Если во дворце Император продолжит вести себя так холодно, я не смогу спокойно жить. Что делать с его неприязнью? Как исправить? Дверь приоткрывается. Фрида смотрит на постель, тут же шарит взглядом по комнате. Я улыбаюсь бледной, не выспавшейся сестре. Её, похоже, тоже мучают дурные сны. Или она не избавилась от привычки вставать рано. Подхожу к дверям, шепчу: — Сходим перекусить? Фрида кивает. Подхватив её под руку, закрываю за нами дверь. Караульные неподвижно стоят вдоль коридора. В этом доме слишком много охраны, но я начинаю привыкать. На кухне суетится кухарка и сонм её помощниц. Завидев нас, все склоняются в поклоне. При нас они нормально работать не смогут, и я с сожалением прошу принести нам молоко и что-нибудь сладкое в гостиную. — Никак не могу привыкнуть есть как хозяйка, — шепчет Фрида. — Я тоже, — бормочу в ответ, надеясь, что стражники меня не слышат. В богато обставленной гостиной снова вспоминаю о необходимости вернуться во дворец. Мне страшно, при мысли об Императоре сердце вырывается из груди. Стискиваю запястье Фриды, не давая ей сесть, прошу: — Поселись со мной во дворце, мне так одиноко там. Она странно смотрит на меня, колеблется. — Пожалуйста, — я жалобно ей улыбаюсь. — Хорошо, — кивает она. И я с воодушевлением объясняю, что вдвоём будет веселее и интереснее изучать правила поведения, привыкать к такой жизни, но Фрида, хотя вроде и слушает, но обмякает, взгляд её рассеивается. Она витает в облаках. Я не очень понимаю, что её так воодушевило, но потом догадываюсь: героини сказок часто попадают во дворец, и Фрида, наверное, чувствует себя в сказке. А мне почему-то грустно.

***

После двух часов тренировки на мечах я смыл с себя пот и оделся в свежую красную с чёрным одежду. Теперь чувствую себя спокойно: злость на себя, страсть — всё угасло под давлением физической усталости. Я готов к встрече с Мун. И стыд за мимолётную мысль, что лучше бы Сигвальда не стало, тоже отступил. Поправив алый пояс, отправляюсь в город. Вокруг меня полно стражи, точно на первых порах образования Империи. Надеюсь, это временно. Стараясь думать о делах, спускаюсь с дворцовой скалы, иду к дому, окружённому тремя кордонами. Двери уже вынуты, стены вокруг проёмов выдолблены так, чтобы прошла кровать: я не хочу рисковать и лишний раз шевелить ногу Сигвальда. Специальную платформу уже ввозят в дом. Плотники расстарались, создавая тележку с мягким ходом, её закатят под кровать, зафиксируют ту на скобы. Внимательно оглядываю и платформу, и выемки в стене, но ловлю себя на том, что ищу взглядом Мун. От золотого узора на моей спине осталась лишь тонкая веточка, я очень близко к спасению и было бы величайшей глупостью вмешиваться в чувства между Мун и Сигвальдом, рисковать жизнью. Я не самоубийца, поэтому, когда краем глаза замечаю изящную фигуру с золотыми волосами, отворачиваюсь и с притворным любопытством вновь оглядываю платформу. Заговариваю с плотниками, повторно уточняю все важные моменты перевозки Сигвальда. Мун возвращается к нему. Вместе с сестрой они сопровождают поднятую на платформу кровать. Мун поправляет одеяло, касается плеча Сигвальда, улыбается ему. Чувствую себя лишним, для меня это совершенно не свойственно. И даже Фероуза нет, чтобы отвлечь разговором. Подумав немного, беру под руку сестру Мун Фриду. Та ощутимо вздрагивает и смотрит на меня затравленным зверем. — Как жизнь в столице? — вежливо интересуюсь я. У Фриды дрожат губы, она выдавливает: — Спасибо, хорошо, ваше… величество. Так и хочется сказать, что я не кусаю девушек, если они об этом не просят, но предчувствую, что перепугаю эту трепетную лань ещё больше. Чуть наклоняюсь, вызывая у неё приступ бледности, негромко поясняю: — Я просто интересуюсь жизнью семьи своей невестки, тебе нечего опасаться. Фрида судорожно кивает. Вздыхаю: похоже, разговора не получится. Грустно это как-то, раньше я вызывал у молоденьких простолюдинок более тёплые чувства. В молчании мы поднимаемся в гору и минуем ворота. Двери во дворце достаточно широкие, чтобы в них пролезла кровать. На ступенях уже стоят приспособы для плавного поднятия постели, но я неожиданно разворачиваюсь: — Сигвальд, ты, наверное, устал сидеть взаперти. Может, желаешь провести немного времени в саду? Сигвальд расплывается в улыбке: — Это было бы чудесно, просто сил нет сидеть в четырёх стенах. Улыбаюсь в ответ и наконец отпускаю Фриду. Она выдыхает с облегчением. М-да… что же обо мне такое говорят, что я её настолько пугаю?

***

Всю неделю с Сигвальдом мы провели в разговорах о поэзии восточных земель и Викара, и теперь он меня не смущал. Отчасти потому, что травма лишила его возможности прижимать меня к постели, неожиданно целовать. Но сейчас, рядом с Императором, я снова ощущаю сногсшибательное смущение. Лишь усилием воли остаюсь сидеть на кровати Сигвальда. Над нами шелестят кроны больших деревьев. Слишком больших, чтобы вырасти здесь со времени постройки дворца, и я спрашиваю: — Почему деревья в саду такие большие? Император сидит напротив нас в плетёном кресле. Ажурная тень листвы и солнечные лучики бегают по нему, свет золотом вспыхивает в глазах, обращённых на Фриду, и в груди у меня как-то неприятно. «Это потому, что Император славится любовью к женщинам, — поясняю себе это мрачное чувство. — Как бы он Фриду не соблазнил». Она так смущена, так усиленно прячет взгляд, что закрадывается подозрение, не предложил ли он ей что-нибудь неприличное, пока они шли сюда? Обязательно надо расспросить сестру! Но прежде надо выдержать это странное общение с Императором. Тот взмахивает рукой: — Эти деревья пересадили из садов некоторых знатных господ старого Викара. Поспешно отвожу от него взгляд. Уголки губ Сигвальда опускаются, он потирает вышивку на покрывале: — Из садов тех, кто не принял власти отца. И я понимаю, что он вспоминает о предателе-деде. На нас тяжёлым пологом опускается молчание. Порывисто накрываю руку Сигвальда ладонью, ловлю его унылый взгляд, ободряюще улыбаюсь. И тут же наваливается смущение, я не знаю, куда себя деть под взглядом Императора. Отдёргиваю руку. Слуги наконец приносят фрукты, сладости, соки и травяные отвары, ставят на столик. Мне приходится пересесть с кровати на плетёное кресло. Император садиться рядом, напротив Сигвальда. Кресло Фриды ставят напротив моего. Жалобно поднимаю на неё взгляд: она глядит в серебряное чеканное блюдо. — Угощайтесь. — Император проводит рукой над столом. — Или вы желаете ещё что-нибудь? Этот голос — как же он не похож на мягкую речь Сигвальда, который даже боевые сцены поэм умудряется читать едва ли не нежно. — Всё в порядке. — Отрываю гроздь медового винограда. — Спасибо, — чуть ли не шепчет Фрида. Император жестом отсылает слуг и наливает себе из серебряного чайника отвар. Краем глаза замечаю движение чего-то белого, поворачиваю голову: в пятнадцати метрах от нас под деревьями крадётся белая кошка с тёмными полосами на хвосте. Морда у неё овальная, необычно сильно раздаётся в стороны. Кошка прижимает большие уши и смотрит вверх. Я невольно прослеживаю её взгляд, хотя и понимаю, что увижу лишь птичку. Но вместо птицы на дереве сидит мальчишка лет семи, в тёмной одежде. Он очень высоко, метра четыре над землёй. Наши взгляды встречаются, и его лицо испуганно вытягивается. Нога мальчишки соскальзывает с толстой ветви, он накренятся… Крик разрывает мою грудь, время замедляется, я вижу, как детские пальчики цепляются за ветки, срываются. Мальчик камнем падает вниз. И падает в руки Императора. Запоздало кричит. — Ну тихо-тихо! — приказывает Император. — Всё хорошо. Он поворачивается ко мне. Его плетёное кресло лежит на боку. Фрида растерянно хлопает ресницами, и только Сигвальд не кажется слишком удивлённым скоростью реакции отца. Всхлипнув, мальчишка разражается рыданиями, подвывает. И Император, этот почти всемогущий воин, теряется. — Тихо-тихо, — менее уверенно просит он. — Меня батя убьёт, — воет мальчишка. — Не убьёт. — Император хочет отпустить его на землю, но тут на дорожку выбегает усатый стражник и, опустившись на колено, тараторит: — Простите его, ваше величество. Жена моя умерла, не с кем было оставить, я его в караульной запер, а он… Простите, больше не повторится. Мальчишка взвывает громче. — Ничего страшного, — грустно улыбается Император. — Я не возражаю, если он будет иногда гулять в саду или наведываться к кухаркам. Только пусть на деревья не залезает. — Не будет, — клянётся стражник. Император ставит мальчика на землю и легонько подталкивает. Тот, шмыгая носом, осторожно идёт к отцу. — И не надо его наказывать. — Император оправляет рукав. — Он и так достаточно испугался. Стражник кивает, и мальчишка бросается к нему, повисает на шее. Император провожает семью задумчивым взглядом. Всё же он добрый. И ценит жизнь. Зря говорят, что он кровожадное чудовище. Сколько же гадостей о нём говорят, а на самом деле он… милый. Непонятный, полный силы, порой опасный, но есть в нём что-то до крайности располагающее. И смущающее тоже… Император проходит пятнадцать метров, отделяющих его от нашего стола, поднимает кресло и садится. Фрида смотрит на него круглыми от ужаса глазами. Император едва заметно ей улыбается. А я снова смотрю на дерево. Как Император оказался там столь быстро? Это невозможно… Изумлённо его оглядываю, но Император наливает себе и принцу травяной отвар, будто нарочно избегая на меня смотреть. И странной кошки нет, будто её и не было.