Невеста без места - Сапункова Наталья - Страница 31

— Я разве о том? — пробормотала Чаяна, отворачиваясь.

Не верилось Вельке, что на самом деле она когда-нибудь отдаст Иринею обручье, в Карияре или еще где. Хотя некое теплое чувство поселилось у нее в душе именно к Иринею, и даже легкое раскаяние ощущалось, что нечем ему ответить. Но ведь действительно нечем. Был бы он братом — так хорошо было бы.

А Венко?..

Да где он сейчас, тот Венко!

А на самом деле где? В Верилоге еще? И все же что он делал на княжьем дворе в ту, последнюю, ночь? Просто попировать зашел или другая причина была?

Если по уму, не могло быть другой причины, но сердечком Велька чувствовала что-то иное.

Она осторожно взглянула на сестру. А ведь княжна теперь оделась простенько, не ярче Вельки. Ожерелье на ней одно и не сверкает, и рубаха простая, из тонкого беленого холста, расшитая, как положено, и серьги просты. Теперь не скажешь, что на нее больно глядеть. Может, конечно, это Воевна позаботилась, чтобы невесты в пути среди других не выделялись, сама Велька вот тоже надела что подали, не разбирая. Но раньше Чаяну во что попало было не нарядить.

— Я Иринея полюбила, понимаешь? — быстро заговорила Чаяна. — Других словно и не вижу совсем, только его. То меня Лада одарила! Как он неподалеку, так его лишь и вижу, и слышу. А он при этом с тебя глаз не сводит.

Велька только голову опустила, ответить было нечего. Любовь к тому, кому ты сама не мила, — это не дар Ладин, а наказание. Или испытание, как хочешь думай.

— Отец говорил когда-то, что бабка твоя ему резы рассыпала, и все потом сбылось, — вспомнила Чаяна, — а ты так умеешь?

Ответить бы, что нет…

Сказала правду:

— Своих рез у меня нет, на бабкиных могу. Но я в этом не искусница, сразу говорю. Не ей чета.

— Правда, сделаешь? — обрадовалась сестра, глаза ее сразу заблестели. — А что же раньше-то молчала?

— У меня и рез тогда не было, — пояснила Велька, — их из Сини привезли уже перед отъездом. Да и, говорю же, не искусница я в них. Что ж ты Даруну не попросила?

— Просила ее матушка, да без толку что-то. Ладно. А когда?

— Да вот хоть сразу, как остановимся. Уйдем ото всех и погадаем, — пообещала Велька, а сама озадачилась: если Даруна уже рассыпала резы на их замужество, то как же это могло быть без толку?

Только если сильный кто-то своей ворожбой прикрыл пряжу их жизни там, где она переплетется с нитями судьбы кариярских княжичей, и ничего резы сказать не смогут, запутают только. А может, напротив, ничего не прикрыто, и пророчество Даруны княгиню Дарицу успокоило, и она отпустила дочь с легким сердцем, только ей ничего не сказала, мало ли почему. Даруна ей запретила, может.

Но ей, Вельке, старшая волхва резы рассыпать не запрещала, хоть не могла не понимать, что она может. Нельзя — так сказала бы. Ей, княженке, сказала бы, а не княгине.

Чаяна оживилась, повеселела, как будто ей радость какую обещали. Огляделась, воскликнула:

— А где же, сестричка, твой чудила лохматый? Никак на тебя осерчал, обиделся?

Велька тоже поглядела по сторонам, стараясь высмотреть Волкобоя. Слышала ведь недавно его лай где-то впереди, среди кметей…

Она ответила беспечно:

— Ничего, мы помиримся. Найду, прощенья попрошу, — пошутила.

А Чаяна расхохоталась:

— Ну ты, сестричка, чудишь так чудишь! Батюшка, говоришь, велел тебе меня слушаться? Так говорю, забудь про эту псину страшную! Пусть с ним кмети водятся и сам боярин Мирята, их это дело, не твое!

Рассказать бы Чаяне, как «псина страшная» от оборотней ее защищала, так нет же, лучше не надо. Чаяне такое знать — еще и не те речи говорить станет, уже про Вельку да про то, что невместно делать княжьей дочке…

Когда сестрица старшая от любви напрасной мается, то хоть младшую не поучает, что невместно, а что вместно. Но все равно жалко ее, конечно. Любовь без ответа да ревность злая так сердце рвут, говорят, что врагу не пожелаешь.

— Знаешь, о чем думаю? — сказала она Чаяне. — Ты, сестрица, с Велемилом говоришь часто. Он ведь то и дело с тобой заговаривает, ему это в радость, да ты не слишком приветлива.

— С чего это я не приветлива? — подняла бровь сестра. — Я знаю, как говорить надо, никто не скажет, что я вежеству не обучена.

— Да неужто не понимаешь? Ему не вежества твоего нужно, а улыбки ласковой, глядишь, он и расскажет, о чем попросишь! Так ты спроси, когда нынешний князь, отец их, на престол сел, сколько лет тому назад?

— И зачем нам эта великая тайна? — рассмеялась Чаяна, действительно не понимая.

Пришлось объяснять:

— Батюшка говорил, что он с князем знался семнадцать лет тому как, и было это далеко от Карияра. И мы слышали о том, что князь свой стольный город не покидает… нельзя ему? Иначе почему он в полюдье воевод посылает? Не в том ли проклятье? Но ведь водил он войско семнадцать лет назад. Но если семнадцать лет назад другой князем был, тогда все сходится. Поняла?

Чаяна смотрела недоуменно. Похоже, не поняла. Но ответила:

— Вот рассыплешь мне резы, да они хорошее скажут — проси, сестричка милая, чего хочешь, хоть Велемила расспрошу, хоть кого. Хоть самого боярина Миряту.

— С боярином и не заговаривай! Боярин от твоей улыбки не растает, точно говорю!

— Ладно, ладно! — рассмеялась Чаяна.

А ведь до этого за все утро ни разу не улыбнулась.

Вевода остановил обоз на просторной поляне над речкой. И опять костры раскладывать не стали, припасов из Дубавы хватало. Опять расстелили скатерти, и челядинки принялись собирать драпезу. Недолго поколебавшись, сестры решили и ближних боярынь в свой гадательный замысел посвятить, чтобы не думать, как от них сбежать, а то еще начнут искать, переполох устроят. Почему-то Велька не сомневалась, что и Воевне, и Любице тоже станет любопытно. А руны рассыпать — не такое уж большое волхвованье…

Так и вышло. Старшая боярыня сначала руками всплеснула, потом подумала, головой покачала:

— И чего вам, прекрасные мои, спокойно не едется? Чего судьбу пытать да торопить, в свой черед все и узнаете!

— Так раз нам загадки загадывают, отгадать хочется, — невинно улыбнулась Велька. — И когда знаешь, чего ждать, подготовиться можно.

— А и то верно! — согласилась Воевна. — Ты резы свои рассыпай, а я тем временем заговор охранный прочту, ему меня еще мать учила. Хоть я и не волхва, а не помешает!

Охранный заговор — чего же лучше.

Они вчетвером спустились с высокого берега вниз, к реке, Велька с Любицей поддерживали грузную Воевну. Уже внизу их нагнал Волкобой, широкими прыжками меряя крутой склон, и оказался впереди, прямо перед княжной. Чаяна взвизгнула и спряталась за Вельку, та рассмеялась:

— Что, не пускаешь одних? Беспокоишься?

— У, леший лохматый, боярышень мне пугаешь! — притворно рассердилась старшая боярыня.

— Может, его Мирята Ведении послал, нас охранять, — весело предположила Любица.

Они отправились за заросли ивняка, чтобы скрыться от глаз тех, кто остался наверху, пес решительно последовал за ними. Подходящее место нашли быстро: твердый, песчаный кусок речного берега, с трех сторон закрытый.

— Здесь, — Велька отвязала от пояса кожаный мешочек с драгоценными резами, Волкобой кинулся и со знающим видом их обнюхал. Велька с улыбкой потрепала его по голове:

— Ты, Волкобоюшка, отойди пока, не мешай.

Тот попятился послушно, но самую малость.

— Про твоего жениха спросим, да? — уточнила Велька у сестры. — На имя?

Чаяна молча кивнула. А Волкобой теперь отошел подальше и улегся на песок. И, между прочим, глаз с Вельки по-прежнему не сводил.

Велька отобрала четыре резы, каждая из которых начинала имена княжичей, и одну лишнюю, и бережно собрала их в ладони. Потрясла их и пересыпала, лаская пальцами отполированные до шелкового блеска деревянные плашечки. Они из ясеня были сделаны, когда-то медово-светлые, давно уже потемнели и стали цвета темного отвара дубовой коры. Сами резы не могут сказать ни правды, ни лжи, это ими говорят совсем другие силы, те, которые заправляют миром под небесами. Небесные пряхи спряли уже судьбу Чаяны, дочери Велеслава и Дарицы, и пряжа та намотана на веретено ее жизни.