Армия шутит. Антология военного юмора - Шамбаров Валерий - Страница 15

А военную форму приравняли вдруг к «спецодежде». В то время в магазинах, ресторанах, забегаловках, висели плакатики: «Лица в спецодежде и нетрезвом виде не обслуживаются». Теперь и военную форму стали рассматривать наподобие комбинезона маляра или спецовки слесаря, отлучившегося от станка за бутылкой. Хотя продавщицы-то, конечно, обслуживали. Точно так, как во все времена обслуживали и в спецодежде, и в нетрезвом виде, и несовершеннолетних. Но во всех местах, где появлялось спиртное, сразу выстраивались длиннющие очереди, и стоять в них в форме было совсем не уютно. А уж зайти в мундире в ресторан или кафе стало слишком опасно.

Но что делать, если вам с друзьями просто захотелось после работы пивка попить? Отметить какой-нибудь маленький праздник? Например, праздник, если в магазине возле станции пиво выбросили, и вы успели его купить? Летом можно в лесок отлучиться, где никто вас не увидит. А зимой? Но умельцы нашли выход. Берешь длинную пластиковую трубочку для изоляции проводов. Носишь с собой кусок около метра – места он почти не занимает. А если возникла необходимость, пропускаешь трубочку через рукав шинели, чтобы кончик был под воротником. Сели в электричку, пиво в портфелях. Открыли его незаметно, и руку тоже в портфеле держишь. Кончик трубки опускаешь в бутылку, сидишь, беседуешь. А лицом в воротник уткнешься, пососал, сколько надо, и дальше разговариваешь. Со стороны совершенно незаметно.

Перестройка – времечко знаменитое. Как только Горбачев ее объявил, из вышестоящих политорганов пришла директива – перестроиться в кратчайшие сроки и к такому-то числу доложить, сколько процентов личного состава уже перестроились, а сколько еще нет? Соответственно, требовалось принять меры по отношению к тем, кто еще не перестроился. Все отцы-командиры оказались в полном шоке, гадая и недоумевая – как и в какую сторону перестраиваться?

Но через некоторое время из тех же самых политорганов пришла следующая директива, гневно осудившая установки и методы, которые требовались в прошлой директиве. Разъяснялось, что перестройка – длительный и сложный процесс. Что формальными рапорты о «перестройке» личного состава – это вредная и опасная бюрократия, и ее необходимо отбросить раз и навсегда. А перестраиваться придется всем, реально и всерьез. Однако каким образом перестраиваться, опять не уточнялось, потому что авторы директивы этого и сами не знали. Практическое указание было только одно: никого впредь не объявлять отличниками боевой и политической подготовки и не определять отличных частей и подразделений, иначе это будет свидетельствовать о нетребовательности и отсутствии самокритичности. Что ж, на всех занятиях, зачетах, проверках, подведениях итогов начали «четверки» ставить.

Ну а дальше понеслось. «Ускорения», «демократизации», реформы, сокращения армии, талоны на продукты питания. Мой сослуживец Саша Антоновский характеризовал покатившиеся события философски: «Господа, ну я, конечно, понимаю, что со временем жизнь должна становиться все хреновее и хреновее. Но не с такой же скоростью, господа!» Полковник Ибатуллин, увольняясь в запас в 1988 году, на прощание изрек: «А все же нашему поколению повезло! Попили до антиалкогольной кампании, порезвились с бабами до СПИДа и послужили до перестройки!» Третье высказывание принадлежит моему знакомому Сереже Хлесткову: «Лучше умереть строя, чем жить перестраиваясь».

Когда перестроечные катаклизмы взбаламутили всю страну, в верхах решили, что демократизация зашла слишком далеко, и пора подтянуть гайки. Подтягивание начали с армии. Для этого был назначен новый Министр обороны, маршал Язов. Первым делом, он взялся наводить образцовый порядок в центральных учреждениях. Явившись в свое министерство, обнаружил там офицеров, ходивших в рубашках. В летнее время такая форма одежды допускалась, но Язов счел, что она расслабляет военнослужащих и подрывает устои дисциплины. Устроил всем разнос и приказал в служебное время одеваться по полной форме – в тужурках и галстуках. Стояла тридцатиградусная жара, кондиционеры в то время были редкостью, а в аппарате министерства хватало старичков. Для многих из них тужурки в жару обернулись сердечными приступами, двое-трое вообще преставились. Но Язов объявил: те, кто не способен выносить тяготы и лишения воинской службы, могут подавать рапорта на увольнение. Поэтому старые генералы с полковниками продолжали терпеть, обливаясь потом – авось, мол, как-нибудь выдержу.

Новые веяния из министерства мгновенно разлетелись повсюду. В начале и в конце рабочего дня возле проходных стали возникать патрули или помощник коменданта прятался в кустах, ловил и записывал «рубашечников». Хотя форму одежды в рубашках с погонами никто не отменял. Однако были изданы разъяснения, что в рубашках разрешается ходить «вне службы». Допустим, если ты у себя дома перед родными в форме разгуливаешь или в воскресенье на пляж в погонах отправился. А когда идешь на службу – категорически ни-ни!

Правда, внутри части наши командиры на такие требования смотрели сквозь пальцы. Зачем же и самим страдать, и подчиненных мучить? А тем, кто далеко живет и пересекает зоны действия свирепых московских патрулей, не только разрешили, а неофициально рекомендовали ездить по гражданке. Вешаешь форму на рабочем месте, и перед утренним построением переодеваешься. Но Язов при этом обогатил армейский фольклор. Его самого народ переименовал в «Язву». А офицерские тужурки, хотя ввел их в форму одежды не он, а лет за 20 до него, окрестили «язовками». Потом и производные появились. Так, в холодную погоду, когда отопление плохо работает, офицеры пододевали под тужурку какой-нибудь джемпер, чтобы под формой не видно было. В обиходе такие утепления назывались «вшивниками». А теперь, поскольку их под «язовкой» носили, переиначили в «подъязники».

Однако подтягивание дисциплины тужурочной страдой только началось. Язов создал Комиссию по наведению уставного порядка под руководством генерал-лейтенанта Горелова. Ему, этому Горелову, было уже за 70 – и его перспективы держаться на службе целиком зависели от мановения пальца министра. Поэтому Язов мог использовать его в качестве вернейшего пса, который ни на йоту не отступит от его указаний. А Горелов набрал в комиссию сотрудников «молодых да ранних» и ни на что больше не годных по причине крайней тупости. Так что их служба полностью зависела от мановения пальца генерала Горелова, и они стали его вернейшими подручными. Этой комиссии министр предоставил «организационно-кадровые полномочия» – она получила право отстранять от должности лиц, до командира полка включительно. Ее начали насылать то на одно соединение, то на другое.

Наш Научно-испытательный институт ВВС им. Чкалова тоже попал в список жертв. Разумеется, отцы-командиры переполошились. Связались с коллегами, которых Горелов уже прошерстил, все разузнали. Когда до нас довели требования, предъявляемые комиссией, они поначалу вызвали буйную ржачку. Уж больно они смахивали на розыгрыш или на типичные армейские анекдоты. Предписывалось привести всю обстановку к единообразному виду, чтоб никакого разнобоя, разной раскраски. А для пущего единообразия – вообще никакой раскраски. «Дерево должно быть деревянным, железо – железным, кирпич – кирпичным». Смешно? Нам тоже было смешно. Но когда выяснилось, что требования придется безоговорочно выполнять, стало совсем не до смеха. Всю мебель надо было привести к единому «деревянному» цвету. Если чей-то стол был покрыт бесцветным лаком, это разрешалось оставить. А если нет, то краску или темную полировку предстояло содрать до дерева.

Наверное, даже ЦРУ такая диверсия не снилась в самых фантастических проектах. Одним махом и на длительный срок было выведено из строя множество частей Советской Армии. Какая уж тут служба! Напрочь забросив служебные обязанности, весь личный состав, вооружившись осколками стекла, скоблил столы, стулья, шкафы. Соответственно обдирались или перекрашивались в «металлические» цвета все металлические детали интерьера. А фасады старых зданий приводились к «кирпичному» цвету.