Идейные процессы в Иране - Коллектив авторов - Страница 11

Поэтому благодаря перевороту, совершенному бригадным генералом Реза-ханом в 1920 г., были заложены основы новой постройки, одним из проявлений этого стал такой феномен, как движение за республику. Здесь следует заметить, что на протяжении XIII века солнечной хиджры (1821–1921) интеллектуальные течения иранской мысли всегда испытывали на себе влияние со стороны северных и западных соседей, в частности, идейно-политических течений, возникавших в Османской империи. Молва об объявлении в Турции республики и полной отмене халифата в этой стране повлияла на становление республиканского движения в Иране[128]. Под влиянием этих процессов Реза-хан, положивший конец правлению Ахмад-шаха[129], стал не вполне официальным образом готовить почву для установления в Иране республиканского строя, что, несомненно, было прикрытием для смены правления Каджарской династии и не было обусловлено какими-либо иными целями. Бахар пишет по этому поводу следующее: «Глава кабинета министров Ирана Сардар Cenex (один из титулов Реза-шаха до коронации) решил обрести положение Гази Мустафы Кемаль-паши и старается, чтобы его избрали президентом Ирана»[130].

Самым ярким и значимым противником республики был Сейед Хосейн Модаррес. По своим общим установкам Модаррес был свободомыслящим представителем духовенства, которого следует считать преемником идеалов и идей Наини, если исходить из той роли, которую он сыграл в реализации модернистских и реформистских идей с самого начала Конституционной революции и вплоть до последних дней его жизни. Однако в нашей классификации яркой чертой модерна в этот период было наличие двух противоположных дискурсов – республиканства и последовавшей за ним диктатуры, причем второе в историческом плане, конечно же, представляло собой своего рода принудительное возвращение к прошлому, причины чего следует искать в отсутствии социальных, экономических и культурных предпосылок для модерна. В этом отношении, Модаррес был выдающимся противником дискурса республиканизма. Причины этой позиции следует усматривать в присущих ему идеалах, которые в основном носили политический характер. Иначе говоря, он защищал конституционализм перед лицом диктатуры Реза-хана, так что даже сказал: «Он не является противником подлинной республики… но эта республика (о которой идет речь) (по его мнению) не опирается на волю нации… и если в самом деле кандидатом в президенты был человек, стремящийся к свободе и народный, он был бы с ним солидарен»[131]. Помимо защиты Модарресом меджлиса и конституции перед лицом республиканизма и его опасений по поводу прихода к власти Реза-хана, в его выступлениях можно обнаружить и другие мотивы его оппозиции, а именно: опасение в связи с возможностью учреждения лаицистской республики, как это случилось на тот момент в Турции, а также неприятие Модарресом политики Англии, оказывавшей поддержку Реза-хану. Он сказал в этой связи: «Я в действительности выступаю против политики Англии, которая сделала Реза-хана инструментом для осуществления в Иране своих планов»[132]. Несмотря на все это, необходимо указать на ряд моментов в связи с позицией Модарреса: во-первых, как один из умнейших политиков своего времени Модаррес, по всей видимости, не забывал о том, что в любом случае Реза-хан тем или иным способом всеми силами ухватится за престол, который был освобожден для него Ахмад-шахом. Поэтому его восхождение к самым вершинам власти должно было быть для него очевидным. Во-вторых, как следует из всего вышесказанного, законодательные ограничения, накладываемые на власть президента в условиях республики, если только Модаррес был знаком с принципами и правилами республиканского строя, ничуть не меньше тех ограничений, которые накладывались на власть шаха в условиях конституционной монархии. Поэтому, если принимать во внимание две вышеприведенные гипотезы, его неприятие республиканской формы правления оказывается вопросом. В-третьих, если конституционная монархия не отличается от республики, как это звучало в заявлениях Модарреса, то такой выдающийся политик, как он, вероятно, должен был бы признавать различие между учреждением определенного рода государства и режимом личной власти конкретного человека, которому в любом случае отведен ограниченный срок жизни. Поэтому, если последние предположения верны, неприятие им республики, разумеется, при отсутствии других причин для подобного неприятия, говорило о недостаточной глубине его представления о будущем политического строя в стране. В конечно счете, по всей видимости, единственным оправданным случаем неприятия им республики был страх Модарреса в связи с возможным вмешательством Реза-хана в разработку новой конституции. В этом случае к крайнему неприятию республики его, вероятно, подтолкнул страх по поводу опасности того, что новое законодательство будет определяться прихотями и желаниями Реза-хана, а незначительное наследие прошлого пропадет даром.

Субдискурс безразличия. Мы использовали слово «безразличие», чтобы обозначить мыслителей, которые заняли нейтральную позицию по отношению к модерну. В рассмотренный нами столетний период имеются религиозные мыслители (в основном представители духовенства), которые не заняли четких позиций – «за» или «против» – дискурса модерна и его субдискурсов. Хотя, возможно, они и не питали симпатии к некоторым проявлениям модерна, в отношении политического аспекта дискурса модерна у них не было четкой и прозрачной позиции, что в основном было связано с признанием ими отделения политики от религии. Хотя мы и использовали это слово в смысле безразличия к политической стороне дискурса модерна, следует принять во внимание и признать, что отсутствие четкой позиции по этому поводу может говорить о несколько иной позиции, которую мы отметили ранее и которая заключается в том, что они не признавали свое вмешательство и вмешательство богословских семинарий в политические вопросы, а потому их поведение обеспечивает активное действие. Учитывая, что изучение взглядов мыслителей, которые в свете тех или иных причин не обратились к изучению вопросов, касающихся господствующего политического дискурса, не входит в круг основных задач данного исследования и представлен лишь с целью дополнения предложенной типологии. Поэтому в этой связи мы ограничимся лишь упоминанием некоторых важнейших религиозных мыслителей, которых можно отнести к этой категории (табл. 2).

Субдискурс адаптации. Слово «адаптация» означает приведение к единому образцу, и мы воспользовались им для обозначения той категории мыслителей, которые не видели явных отличий между дискурсом модерна (имеется в виду господствующий субдискурс) и религиозным дискурсом. Иначе говоря, будучи религиозными мыслителями, в определенный период времени они прилагали усилия для реализации субдискурса модерна или, как следует из их собственных трудов, склонялись к его реализации и не считали дискурс модерна противоречащим религиозному дискурсу и традиции (по их выражению). По сути, их отношение к модерну было положительным, и они не видели противоречия между общепринятым восприятием модерна и своим восприятием религии по крайней мере в его политическом аспекте. С другой стороны, во взглядах этой группы мыслителей защита субдискурса модерна (в данном случае Конституционной революции) рассматривалась как необходимое условие сохранения ядра Ислама. Например, депутат меджлиса первого созыва Хадж Сейед Насролла Тагави Ахави в своем трактате, написанном в защиту конституционализма и опубликованном им еще при жизни Мозаффар ад-дин-шаха[133], назвал главнейшим соображением меджлиса «защиту основ религии», которая была величайшей целью и могла привлечь сердца религиозных людей. По его мнению, эта важная цель содержала в себе «бесчисленные выгоды», однако самой главной из них была именно защита религиозных основ общества[134].