Любовь без поцелуев (СИ) - "Poluork" - Страница 79

В первый раз в жизни я пожалел, что не вижу снов.

В первый раз жизни я пожалел, что не вижу снов.

Автор сам был свидетелем подобной методики воспитания в среднем учебном заведении

Гайка – мужской перстень

====== 23. Тридцать два дня – 1 ч. ======

Через семь минут прозвенит звонок – подъем. Я отсюда слышу – кто-то уже встал, чтоб пробиться к сортиру, кто-то уже на кого-то орёт. Я обычно тоже просыпаюсь пораньше, чтоб размяться до завтрака. Но сейчас я просто лежал и глядел на мутный квадрат окна. Я думал о Максе. О себе и о Максе.

Как блядь, это произошло? Почему?! О чём я вообще думал, дебил? Почему…

Хуже всего, что я знаю, почему. Потому что я хотел. Я давно уже хотел.

Я знаю, какие-то суки распускают про меня слухи, что я импотент. Единственное, почему об этом не говорит весь интернат – это страх. Страх передо мной. Я знаю, меня боятся. И ненавидят. И есть за что. Я псих и урод, у меня гены насильника. Меня боятся ученики, большинство учителей и даже директор. Мне это нравится. Мне это всегда нравилось. Ещё когда я совсем малолеткой был, мне надо было, что бы меня все слушались. Ещё в детском доме. Меня дико бесило, когда находился кто-то, кто был сильнее меня, а это были почти все, кто постарше. И потом, в школе тоже. Но того, кто сильнее и старше, тоже можно достать. Можно собраться толпой. Можно подружиться с кем-то, кто ещё сильней и ещё старше.

Мне тогда ещё не исполнилось тринадцати, один пятнадцатилетний дебил меня изводил всё время. Не знаю, почему он ко мне приебался. Это был здоровенный такой тип, но скорее толстый, чем сильный и очень много о себе понимающий. Строил из себя сына Абрамовича, не меньше. Обожал доёбываться до тех, кто помладше. Помню, я тогда на китайском рынке спиздил смешную штуку – такую игрушку с водой, где жмёшь на кнопки и с помощью пузырьков надо надевать колечки на штырьки. Мы с Вадей, тогдашним приятелем моим, играли в неё по очереди, на время. Кто первый научится забрасывать колечки за десять секунд, тот получает пирожок с картошкой. И я уже был в двух шагах от пирожка, как припёрся этот мудак, отобрал у меня игрушку и… И через три секунды от неё остались куски ядовито-желтой пластмассы, россыпь цветных колечек и мокрое пятно на грязном полу лестничной клетки.

Помню, я прыгнул на этого мудака и укусил его, а он заорал, стряхнул и пнул в живот. Он был крупнее, сильнее и старше. И ушел, ржал, как придурочный.

Помню Вадю, который с несчастным лицом зачем-то собирал все колечки с асфальта. Помню, как перед глазами всё стало чёрным и красным. Плакать меня отучили ещё в детдоме, там за такое лупили. Вместо этого, когда было хреново, я вцеплялся себе в запястье на правой руке. Столько лет прошло, а у меня там кожа до сих пор отличается на ощупь от всей остальной руки, но кого это ебёт? Мальчики не плачут.

А потом в голове загорелся свет. Белый и холодный, как будто включили такую длинную лампу. Я знал, что надо сделать. В холодильнике стояла початая бутылка водки, я взял её и пошел к магазинчику, где околачивались местные бомжи. Налил один стакан, присмотрел мужика покрепче, дал ему опохмелится и объяснил, что нужно сделать. Тот не думал, просто пошел за мной, потому, что я пообещал ему остальную бутылку. Он разбил этому толстому уроду нос и кажется, выбил зуб, сам не понимая, зачем это делает, тупой, никчёмный алкаш. Он получил свою бутылку и уполз к таким же, как он.

Вадя меня не сдал. Хороший он был друг, честно. Но я всё равно как-то попался, не помню как. Помню, на меня орали родаки этого толстого дебила. Его отец отпиздил меня, а мамаша, такая же толстая, выла, что я уголовник, что меня надо сдать в приют, что мне не место среди нормальных. Сколько раз я это слышал? С рождения. Потом на меня орала собственная мать и отчим. Помню, как стоял на кухне, слушал всё это и подумал «Заебали». На плите закипал чайник, он уже начал свистеть. Я схватил его за ручку и швырнул в стену. И заорал «Отъебитесь».

А через неделю оказался здесь, в интернате номер семнадцать. «Из тебя никогда ничего хорошего не получится, так хоть нам жизнь не порти» вот что сказала мне моя мамаша на прощание. С тех пор я её не видел и не хочу.

Я привык к интернату, привык к тому, что я урод. Здесь таких полно, я просто самый сильный. Такова была жизнь всё это время – есть сильные, есть слабые.

Но теперь был Макс. И с этим что-то надо было делать.

Я всё лежал и смотрел на светлеющий прямоугольник окна, расчерченный рамой. Что? Как?

Этим летом я решил, что хватит дрочить, и пора уже стать мужчиной. Пацаны за это дело такие сказки рассказывали, особенно Вовчик. Я внимательно посмотрел порнуху, прочитал несколько журналов. Всё было как-то убого. Точнее… Ну не интересней, чем скажем, «В мире животных». Но бля, мне уже шестнадцать, и ходить девственником было как-то западло. Тем более, что все говорили, мол, психозы и прыщи – это от недотраха. Прыщей у меня не то, чтоб много (если с тем же Рэем сравнивать) а вот психовал я жутко.

Летом у нас тут был типа лагерь. В основном для тех же, кто учился. Ну, конечно, так посвободней режим и всё такое. Как раз был ремонт и я подрабатывал. Вот и повод нашелся, подкатить к одной девке. Ну то есть девка как девка – сиськи там, всё такое. Я в медпункт зашел, карточку её посмотрел – вроде никаких венерических. Ну волосы белые, крашенные, почти как у всех тут, ноги не кривые – типа красивая.

На солнце я обгораю моментально, потом облезаю и всё, нихрена не загораю. Я зашел попросить у неё крем от загара, потом предложил прийти вечером. Там мужики из бригады сидели, пили водку и пиво, меня они звали с собой. Бригадир, хороший мужик, бывший детдомовец, тоже учил меня всяким строительным штукам, говорил «Математика-физика в жизни нафиг не сдалась, а вот если мужик умеет плитку класть и окна пластиковые вставлять, то с голоду он не сдохнет». Директору в кабинет окно я вставлял, так-то. Вот собственно этой дуре, Ленка, что ли, её звали, я и предложил к нам прийти. Она конечно согласилась, ну ещё бы, такая честь, сам Стас Комнин зовёт.

Вовчик посоветовал в первый раз немного выпить, чтоб быстро не кончить. Ага, хуй там. Я её споил немного, чтоб не ломалась, в комнату отвёл. Помацал немножко. Нихрена хорошего. Но сама мысль о сексе меня возбуждала. Она ко мне лизаться полезла, но это уже совсем лишнее было. Презиками я тоже заранее запасся, раздел её, разделся сам, ну и…

Ну и нихрена хорошего не было. То есть довольно приятно, но как то неудобно и вообще… Я трахал её, трахал и понял, что раньше устану, чем кончу. Пришлось выставить её из комнаты, сказать что перепил. Потом сидел, курил в форточку, злился. Тоже мне, блядь, удовольствие неземное.

В следующий раз я решил трахаться трезвым. Результат был тем же. Потом я поменял девушку. Нихуя. С Люськой вообще хуйня была мерзкая. Я ей шампанского купил, конфеток. Ну она, конечно, на отсос расщедрилась. Вроде ничего, если не смотреть. Но как дело доходило до «вставить» так у меня падал. Падал и всё. «Блядь, просто отсоси уже и всё» – в конце концов сказал я, но к тому времени я уже такой был злой и разочарованный, что хоть и кончил, ничего не почувствовал. «Да ты импотент» – сказала мне эта мымра прыщавая – «во прикольно». И я понимал, что эта шалава растреплет. Обязательно растреплет. «Что, пизда чешется?» – я схватил её за волосы, дёрнул на кровать так, что она башкой о стенку приложилась «так я помогу вот этим». В руках у меня была бутылка из под шампанского. «Знаешь, где эта штука у тебя будет? До самого донышка засуну, тебе на всю жизнь хватит, никакого хуя не захочется. И тебя никто не захочет, потому что…» Тут я разбил бутылку о пол «Я из тебя знаешь, кого сделаю? Ислам примешь, паранжу носить будешь» и ткнул ей «розочкой» в лицо. Она завизжала и начала клясться, что никому, никогда, ни за что… «Смотри, сука, если я хоть слово услышу – я знаю, кто ответит». Думаю, она девкам рты затыкает на эту тему с тех пор, потому что никто не помнит, чтоб я слова не держал.