Любовь без поцелуев (СИ) - "Poluork" - Страница 25

Спирит так красив… Длинные, вьющиеся тёмные волосы доходят до середины спины и всегда выглядят нерасчёсанными. На лице всегда какая-то потусторонняя мечтательность, но улыбка хитрая и жесткая – Тёмный Арлекин, прямо как с лейбла его любимой группы. Глаза у Спирита тёмно-серые, прозрачные и глядеть в них можно бесконечно. Мы давно уже не любовники, у него своя жизнь, у меня своя, мы друг друга никогда не ревнуем и не осуждаем, но, всё равно, он мне слишком близок, он часть моей жизни. Ещё ни один человек, кроме него, не вызывал во мне чего-то большего, чем просто влечение и интерес. Я не верю в существование любви, это дешёвая сказка для житейской рутины, но Спирит – он для меня больше, чем другие. После Мигеля у меня никого не было и желание вспыхивает снова, когда я вижу, как Спирит распускает волосы и откидывает голову назад. Сажусь рядом и оттягиваю воротник дешёвой футболки с логотипом какой-то пиццерии, чтоб увидеть ямку между ключиц. Целую её и он вздрагивает, замирает.

– Всё потом, – шепчу я, – отца не будет ещё три часа…

Он понимает, ему не нужно ничего говорить, объяснять, подсказывать. Мы целуемся жёстко, страстно, я то уступаю ему, чувствуя его язык у себя во рту, то перехватываю инициативу. Стягиваю футболку, валю на кровать, прижимаю его запястья к шёлковому покрывалу, отрываюсь от губ, веду языком дорожку по шее вниз, постоянно прикусывая бледную, прохладную кожу. Прихватываю зубами уже затвердевший сосок и Спирит стонет – боже, как давно я не слышал этого, забыл, как меня это заводит – эти его стоны, этот его полуоткрытый рот, когда он подчиняется мне, моим ласкам. Продолжаю целовать его соски, спускаюсь ниже, обвожу языком пупок, он снова вздрагивает, как будто его током прошибает – дааа, ты так любишь, я помню… Начинаю расстёгивать ему джинсы. Тут он приходит в себя и теперь он сверху – раздевает, ласкает меня. Это стало камнем преткновения в нашем сексе – я хотел доминировать, он тоже. Иногда я ему это позволял, только ему одному. Но сегодня всё будет по-моему. Даю ему стянуть с себя джинсы вместе с трусами, хватаю за волосы и недвусмысленно тяну вниз. Ловлю взгляд и понимаю, что он согласен. Улыбка – хитрая, слегка безумная – и его губы накрывают мой давно стоящий член. «Даааа», – шепчу я, чувствуя его язык, медленно скользящий от основания до самой головки. Спирит потрясающе делает минет, а мне он его делает почти с четырнадцати лет и знает, как сделать так, чтоб я выбросил из головы все печальные мысли и изгибался, цепляясь одной рукой за покрывало, другой впиваясь в его роскошные волосы. Да, ещё, ещё… Э, нет, я знаю, чего ты, коварный хитрюга, добиваешься. От полной программы ты сегодня никуда не отвертишься! С сожалением отрываю Спирита от себя, поднимаюсь, обнимаю, целую его в губы, в шею, прикусываю ключицы, опутываю сетью лёгких, жгучих ласк, наконец, расстёгиваю джинсы и стягиваю, бросая подальше. Он лежит подо мной, такой красивый, стройный, бледный, ещё более бледный на моём блестящем тёмно-красном покрывале, с разметавшимися тёмными волосами, с припухшими губами, с потерянным, мечтательным взглядом, уже совсем распалённый, готовый мне отдаться… Хотя дома мне редко удаётся заняться сексом, презервативы и детское масло, заменяющее мне смазку, я всегда держу возле кровати. Втискиваю в него сразу два пальца, он вздрагивает уже от дискомфорта, но не сопротивляется, на сегодня он признал моё главенство. Подожди, подожди, мой хороший, я тоже помню, где и как сделать тебе хорошо… И вот, наконец, он вздрагивает уже от удовольствия, начинает сам подаваться навстречу моим движениям. Сейчас-сейчас... Надеть презерватив – три секунды. А помнишь, как мы учились надевать его вместе с тобой, помнишь, как это было давно – и стыдно, и сладко? А сейчас ещё лучше, ещё слаще, потому что ты для меня – мой друг, такой узкий, такой горячий, такой послушный, ты редко таким бываешь, ни с кем, только со мной, ты же больше ни для кого не раздвигаешь ноги, открывая доступ к самому сокровенному, никому больше не поддаёшься так, да? Я нахожу нужный ритм и мир исчезает, остаюсь только я и он, слившиеся в одно счастливое безумие. Я кончаю первым, выхожу из него и, не давая ему опомниться, опускаю лицо между его, по-прежнему широко разведённых, ног. Он уже близок, он уже готов и я подарю ему оргазм – сладкий, ошеломительный – я могу. Беру напряженный член в рот, заглатываю поглубже и, в то же время, пальцами вновь нахожу внутри него заветную точку. Несколько сильных, резких движений губами – и Спирит хватает меня за волосы, вдавливая член до самого горла и кончает со стонами, всхлипом и моим именем – «Мааакс…», господи, как давно я этого не слышал от него, вот этого самого страстного шёпота, господи, как мне нравится, когда любовник шепчет моё имя в момент оргазма, это значит, что в этот пронзительный миг для него существую только я… Это так восхитительно, так интимно. Так же, как дать кому-то кончить себе в рот. Обычно я такое редко позволяю и, тем более, не глотаю, но это же Спирит. С ним я даже презервативом не всегда пользовался.

Некоторое время мы лежим, обнявшись, отдыхая. Спирит молчит, только улыбаясь, смотрит мечтательно и на меня, и сквозь меня, перебирает мои волосы.

– Но ты не думай, – наконец говорит он мне, – привыкать к таким делам. А то…

– А то что?

– А то тебе придётся ещё привыкать к тому, что нравится мне, а это сложнее.

– А вот об этом точно не мечтай, – я глажу его по лицу, по слипшимся ресницам, – Спирит всегда плачет во время оргазма. Помню, поначалу меня это пугало, я боялся, что делаю ему больно. Хотя делать больно – это его прерогатива. Да, он любит все эти дела – связывание, наручники, ошейники, плётки… А ведь, глядя на него, ни за что не подумаешь. Я бы и не поверил, если бы он мне не показал свои игрушки. Это у него началось чуть больше года назад, как раз тогда, когда мы перестали быть любовниками. Он встретил какого-то мужика, старше его лет на пятнадцать, который его научил таким играм. Он и мне предлагал поиграть, обещая, что всё это исключительно для обоюдного удовольствия, но я всегда твёрдо отказывался. Ещё не хватало, чтоб меня связали и рот заткнули. А себя Спирит связать не даст даже мне. Это сильнее его и сильнее меня. Но осуждать его любовь к таким вещам я не могу. В конце концов, он действительно никого ни к чему не принуждает и не насилует. Хотя, конечно, хрупкий шестнадцатилетний Спирит с плёткой – это то ещё зрелище, правда, совсем не смешное. В такие минуты его внутренняя сила, обычно скрытая мечтательностью, проявляется особенно ярко. Меня это в нём безумно восхищает, но поддаваться этому я не хочу. Наверное, в мире нет человека, которому я бы мог полностью поддаться.

Наконец, мы встаём и идём в душ. Потом едим принесенную Спиритом пиццу и, в очередной раз, обсуждаем мой отъезд.

– Если что – пиши, – в десятитысячный раз говорит мне Спирит, – я всё брошу и приеду за тобой. Плевать на всё! Слушай, я лучше тебя знаю, что такое стадо злобных дегенератов, запертых в одном помещении. Блин, я жалею, что не могу поехать с тобой.

– И хорошо, что не едешь. С кем я тогда буду связь держать? – я жую пиццу, но мне, действительно, невесело – эгоистичное желание иметь Спирита возле себя постоянно грызло меня всю предыдущую неделю, изобретая всяческие предлоги, почему бы он мог оказаться со мной в том интернате. Впрочем, какая глупость. И меня туда запихивают нелегально, по большой просьбе отца. И всё равно…

– Прорвусь. Блин, время!

Про время мы вспомнили как раз – с моим отцом Спирит разминулся лишь на несколько минут. Он увидел недоеденную пиццу, разразился речью о том, что я трачу деньги исключительно ему назло, покупая всякую несъедобную дрянь, после чего унёс почти половину пиццы к себе и доел. Я же заперся и занялся делами – распечатывал пачки с сигаретами, переливал коньяк в большой флакон из-под одеколона, перешнуровывал ботинки с секретом и пытался сообразить, что ещё может мне облегчить жизнь в тех неуютных краях. Мой чудесный американский шокер, привезенный братом Спирита, у меня отобрали, никаким оружием я не владел. И вообще, на каждый чих платков не напасёшься, буду смотреть по обстоятельствам.