Супермен (сборник) - Фолкнер Уильям Катберт - Страница 50

— Вы в этом уверены, мисс Фарли? Дело в том, что корреспондент «Ассошиэйтед Пресс» видел вас сегодня утром в аэропорту Рузвельта. Он навел справки, и ему сказали, что вы прилетели из Фэрфилда. Мне звонили из моей газеты: прежде чем давать сообщение, они хотят узнать все как есть и потому поручили мне поговорить с вами. Ведь вы чемпионка, и людям небезразлично…

Чемпионка. Флоренс охватило отчаяние, она попала в ловушку, в сети, ей нельзя сделать ни малейшего движения, нельзя пошевелить пальцем, без того чтобы это вызвало самые серьезные последствия. Она очень дорожила памятью о детстве, о той своей жизни среди полей. Те счастливые и безмятежные дни были так непохожи на ее теперешнюю жизнь в зените славы, полную борьбы и тревог. И все ее детство было связано с тетей Сузи, которая олицетворяла ту жизнь, уже такую далекую. Да, эти воспоминания были поистине дороги Флоренс, те люди и та земля были чем-то подлинным, и она понимала, что маленький уютный Милвилл навсегда останется для нее домом. Но обсуждать это с кем-то Флоренс не хотела, ей было бы обидно, если бы о тете Сузи стали кричать газеты и несчастная старуха, умиравшая в милвиллской больнице, стала бы действующим лицом в яростной драме чемпионата. Ну что ж, подумала Флоренс, вот мышеловка и захлопнулась. Они долго стояли молча. Робинсон терпеливо ждал, смотрел на нее и думал, что эта девушка, конечно, очень устала.

Наконец она кивнула.

— Да, Джимми, это была я. Есть такой городок — Милвилл, там живет моя тетя. Она тяжело больна, а я… я очень люблю ее. Ей сделали операцию, и едва ли она выживет. Я должна была съездить туда и кое о чем договориться.

Восхищение Робинсона было настолько искренним, что Флоренс сразу стало легче. Его взгляд и тот тон, которым он заговорил, были для нее первой радостью за несколько дней.

— О, мисс Фарли! Подумать только, во время чемпионата… Не многие теннисистки рискнули бы таким титулом, как вы! Нет, не многие… Но, надеюсь, больше вы туда не поедете?

— Не знаю. Сегодня — уже нет. Мне нужно отдохнуть, завтра у меня будет тяжелый матч. А после… Это будет зависеть от состояния тети. Если оно не улучшится, то мне, наверно, снова придется ехать.

— Как? Накануне финального матча? А утром вернетесь — и на корт? Но ведь проигрыш в субботу был бы для вас…

В его голосе появилась нотка, означавшая: ну нет, после таких перелетов даже великая Флоренс Фарли едва ли сумеет победить. Что ж, сказала себе великая Флоренс Фарли, он, пожалуй, прав. Если она выйдет на корт после еще одной такой ночи, победы ей не видать. И все же…

— Не знаю, Джим. Если она… если тетя будет во мне нуждаться, то мне, наверно, придется лететь. Но послушайте, Джим, вы не могли бы сделать так, чтобы все это не попало в газеты? Если вы об этом позаботитесь, я буду вам страшно признательна. Понимаете, не хочется припутывать семейные дела к чемпионату.

Джим Робинсон был несколько ошеломлен, ему даже не по себе стало от такой глубины ее чувств. Конечно, он всегда знал, что Флоренс Фарли — девчонка что надо. Он всегда говорил, что таких, как она, днем с огнем не сыщешь. Но рисковать в заключительном матче — нет, это уж слишком. У Робинсона даже язык стал заплетаться.

— Я понимаю, мисс Фарли, я понимаю, каково вам. Все ясно, я поговорю с боссом, он мировой парень. «Мейл» не проболтается, будьте уверены. А что касается субботы — желаю вам удачи!

— Спасибо, Джим, — сказала чемпионка. — Боюсь, что только на свою удачливость я и могу рассчитывать.

Флоренс поднималась по ступенькам клуба, а он смотрел ей вслед. И вправду, думал он, ей осталось надеяться разве что на удачливость.

Джим Робинсон сдержал свое обещание в утреннем номере «Мейл» не было ни слова о том, какой тяжелой выдалась для Флоренс Фарли эта неделя. Но две другие газеты, не отличавшиеся такой чуткостью, собрали немного слухов, немного фактов и сообщили, что Флоренс Фарли, чемпионка мира, совершила полуночный перелет над Америкой, чтобы посидеть у постели умирающей родственницы, и дальнейшее участие мисс Фарли в чемпионате теперь под вопросом.

Когда на следующее утро Флоренс вышла на корт, большая часть болельщиков уже все знала и ее встретили внезапной бурей аплодисментов — какой контраст с вежливостью и легкой небрежностью, с которыми ее приветствовали накануне! Но и эти аплодисменты даже близко не могли сравниться с тем, как ее встретили в субботу, когда она появилась на корте, чтобы померяться силами с единственной в стране опасной соперницей, после нового путешествия в Милвилл, где врач сказал ей, что ее тетя проживет еще от силы несколько часов. Флоренс, которая никогда не задерживалась и на пять секунд, в ту субботу опоздала на добрых полчаса. Судья проявлял признаки нетерпения, каждые три минуты звонил в клуб — узнать, не появилась ли наконец чемпионка. Соперница Флоренс нервно вертелась в кресле. На трибунах, однако, все молчали и терпеливо ждали. Болельщики уже прочли в газетах о том, что этой ночью чемпионка снова навестила свою умирающую тетку. Оторвавшись от газеты, люди покачивали головами, говорили друг другу, что Флоренс Фарли, конечно, молодец, и как было бы здорово, если б она выиграла этот матч — да вот и она сама!

Но до чего же бледная и измученная! Это была совсем не та жизнерадостная Флоренс, что выбегала на корт, улыбнувшись перед телекамерами. Но при виде усталой чемпионки кто-то сразу же зааплодировал, и аплодисменты усиливались, пока не стали оглушительными — и это смутило Флоренс, хоть ей было и не привыкать к шуму. Она взглянула вверх, увидела улыбающиеся лица и лишь тут сообразила, что все это адресовано ей. И, глядя на кричащие рты, она уже понимала, что крики эти — ради того, чтобы ободрить и поддержать ее, Флоренс Фарли. Улыбка появилась на ее губах, и сердце ее радостно забилось при виде этого бурного проявления человеческих чувств, этого доброго порыва многотысячной толпы. Да и кто смог бы спокойно слушать такой радостный гул, кого не тронуло бы такое дружеское приветствие! Флоренс мгновенно забыла о том, что она измождена, выжата до предела, ее многодневную усталость как рукой сняло, и она выбежала на середину корта, охваченная восторгом, какого не переживала уже так давно…

И на трибунах заметили эту перемену. Когда она выиграла жеребьевку и ступила на линию подачи, волна аплодисментов взметнулась вновь, и Флоренс долго не могла начать — просто из сочувствия к сопернице. Судья встал с кресла и поднял вверх обе руки, чтобы утихомирить трибуны, — но тщетно. Никто не обращал внимания, никто не заметил и того, что Флоренс, ожидая тишины, нервно била мячом о землю. Ее сопернице, стоявшей по ту сторону сетки, было куда как невесело — на ее глазах чемпионка Фарли, давно утратившая симпатии публики, вновь их обретала. А это вполне может повлиять на ход матча.

Так и случилось. Флоренс, к которой вновь вернулись ее энергия и необыкновенная точность движений, ударила справа — и соперница ее не добежала до мяча нескольких ярдов. И снова — гул на трибунах. «Ну, — говорили друг другу болельщики, — кто сказал, что Флоренс Фарли уже сдает? Неслабый удар, а?» Ничто на свете не смогло бы поддержать Флоренс так, как этот шум. Когда теннисистки поменялись местами, чемпионка сбросила свой легкий желтый свитер — и в тот же момент улетучились последние остатки ее усталости. Флоренс играла умно и точно, где нужно — нажимала, где нужно — хитрила. Болельщики смотрели как завороженные, и в каждом ее ударе видели новое свидетельство благородства и смелости девушки, которая «рискнула своим титулом и отправилась в такой дальний путь, чтобы навестить больную мать… или, кажется, тетку… нет, вы видели этот удар слева? Кто, кроме нее, так сможет?»

На следующее утро газеты сообщили: «Самая популярная чемпионка Америки, мисс Флоренс Фарли из Гринвуд-Хайтс, Нью-Йорк, вчера одержала блестящую победу, пятый раз подряд доказав свое право на высокий спортивный титул. Восторг десяти тысяч болельщиков не поддается описанию…»

Что ж, газеты не лгали.