Война сердец (СИ) - "Darina Naar" - Страница 368

— Клема исправит только могила, — скептически заметил Данте, когда Эстелла вслух зачитала ему письмо Берты. — Зря твоя сумасшедшая подружка с ним связалась. А Табиту я знаю.

— Вот как? — мигом набычилась Эстелла, пихнув письмо в комод. — Откуда это ты её знаешь? Тоже к ней бегал?

— Эсте, ну не ревнуй. Я к ней не бегал. Она жила в «Лас Бестиас», и некоторое время мы с ней встречались. Это ещё было до тебя, — поспешно добавил Данте, увидев тень на лице Эстеллы. — Ну, Эсте, не злись. Я же не евнух, и до тебя у меня были другие женщины, и ты об этом прекрасно знаешь. У мужчин есть определённые потребности. Так вот, Табита. Она никогда не работала в борделе. Как её туда занесло?

— Все они одного поля ягоды, — пробурчала Эстелла.

— Обожаю, когда ты ревнуешь! — хитро сверкнул Данте глазами.

— Смотри, как бы я тебе не врезала, обожает он!

Данте рассмеялся, задорно взмахивая волосами, и больше речь о Табите не заводил. Но про себя решил, что Клем совсем без мозгов, похоже, сидение в башне забрало у него последние.

Но сама Табита не преминула о себе напомнить. Данте аж чуть не лопнул от злости, когда посыльный вручил ему увесистый пергаментный конверт, подписанный размашистым почерком, — послание из Ферре де Кастильо. К счастью, Эстелла в этот момент находилась в салоне мод — контролировала выставку новых тканей, что сооружали в витрине приказчицы, и Данте не знал кого и что за это благодарить. Если бы Эстелла увидела конверт, она бы захотела узнать его содержимое, а узнав, взвыла бы от ревности.

У Данте дым с волос повалил от гнева, когда, раскрыв конверт, он обнаружил внутри портрет Эстеллы, разрисованный красными чернилами и истыканный иголками. Письмо, прицепленное к нему, гласило:

«Здравствуй, дорогой мой дружок. Ты наверняка удивишься, что я тебе пишу, но я узнала от Клема, будто ты у нас теперь богатеем заделался, важной птицей стал, а вот про любовь всей своей жизни позабыл. А я вот решила о себе напомнить, выудила у Клема твой адрес и вот тебе и пишу. Ты ж ведь не можешь не помнить свою Табиту. А ещё ты должен знать, что всё, чего происходит в моей жизни, — это по твоей милости. Ежели б ты не променял меня на ту богатую курицу, я б и не сунулась в бордель. Но я не держу на тебя зла, мой птенчик. Здесь не так уж и плохо. Девочки хорошие, клиенты как и везде — тупые извращенцы. А вообще у нас тут полная свобода теперь. Донья Нэла как вышла замуж за сеньора Нестора и стала заправлять в гостинице, так и бросила «Фламинго» на Томасу. А та ведь жутко ленивая. Она любит только пожрать да поспать. Хозяйка борделя из неё, как из меня кузнец. В общем мы тут прохлаждаемся и делаем чего хотим. Я даже подружилась с Коко и Маргаритой, а они такие дуры, но зато тебя, видать, хорошо знают. С таким восторгом о тебе вспоминают, особенно Коко. Так бы и дала ей в глаз, нечего на моих мужчин губы раскатывать. Я ведь знаю, птенчик, ты любишь меня, а та кура, с которой ты связался только из-за денег, и в подмётки мне не годится. Ты шустрый, однако, и правильно, ведь без денег в наше время никуда. Так что я решила тебе помочь остаться богатым вдовцом как можно быстрее. Я тут давеча нашла портрет твоей благоверной в вещах у Коко. Она сказала, будто ты его сам нарисовал и, видимо, забыл у неё. И я подумала, было б неплохо наслать на эту курицу порчу. Пошла тут к местной бабке и она меня научила, чего делать надо, чтоб соперница померла в ближайшие два дня. Кучу денег отвалила, и всё сделала, как она велела. Так что скоро ты станешь вдовцом, мой птенчик, и мы снова будем вместе. Не забудь потом сказать мне спасибо, представляю, как эта общипанная тебе осточертела! Я буду тебя ждать. За Клема не переживай. Как только мы с тобой помиримся, я его брошу. Целую. Твоя Табита».

То, что Данте пришёл в ярость от этого бреда сумасшедшей — это слабо сказано. Рыча, он пнул ногой бархатный пуф, что стоял у кровати, и тот отлетел к окну.

— Тварь! Идиотка! Вздумала мне присылать всякую чушь! И как Клема угораздило опять связаться с девкой, у которой мозгов меньше, чем у таракана? Да ещё и дал ей мой адрес! Чтоб вы все провалились! — вопил Данте, бегая по комнате туда-сюда.

Эстелла не должна это увидеть! Ещё ему не хватало ссориться с ней из-за глупой девки и безмозглого Клема.

Переведя дух, Данте спустился в большой кабинет. Разжёг камин и зашвырнул туда письмо с конвертом и изрисованным портретом. И долго смотрел, как их пожирает пламя.

Этот случай нисколько не омрачил их нежного счастья с Эстеллой. Данте ни словом не обмолвился о наглости Табиты и дурацкой посылке, а Эстелла теперь была уверена в его любви. Единственное, что огорчало её по-настоящему, — воспоминания о Кларисе. Та так и не подавала признаков жизни. Но Эстелла не могла простить её вероломства, из-за которого Данте чуть не лишился жизни. И от злости она даже выбросила волшебный медальон, что однажды дала ей Клариса. Эстелла швырнула его в городской фонтан, проезжая мимо на Жемчужине. Эту женщину она простит. Никогда!

====== Глава 55. Та любовь, что нам дана ======

Окончательное изгнание колонистов из Гаити в 1804 году поставило на уши всех. Волна революционных настроений катилась от Северной Америки до Центральной и незаметно добиралась и до Южной. И пока в североамериканских колониях горели города и шли освободительные войны, Ла Плата жила на пороховой бочке — её жаждали взорвать, но, не зная с какой стороны подойти, медлили.

Обитатели же дворца Фонтанарес де Арнау относились к этому по-разному. Йоланда витала в облаках счастья. Эстелла терпеливо ждала, когда ей разрешат снять траур. Данте мечтал о свободе, о шансе вырваться из удушающей его роскоши. Зато Лусиано и Ламберто круглыми сутками спорили: доберётся ли гаитянская революция до Ла Платы и как скоро; коснётся ли она высшей аристократии или минует её.

Несмотря на внешнее спокойствие, в Буэнос-Айресе печатались журналы и газеты провокационного содержания; либералы и оппозиционеры кучковались в кофейнях или в подпольных казино. Но пока их планы и заговоры не шли дальше фантазий.

Март ознаменовал приход осени, тёплой и влажной. Эстелла, наконец, сняла траур, и гардероб её вновь запестрел красками и экстравагантными туалетами. Ну а главным событием ближайших дней называлась свадьба Йоланды и Ламберто.

Данте радости не ощущал. Он впадал в панику от мысли, что придётся снова общаться с толпой аристократов, коих грозилось понаехать не менее пятисот человек. И эти люди будут его разглядывать, изучать пристально, ведь им известно, что он сын Ламберто.

Эстелла чувствовала себя не лучше. На толпу ей было плевать (она любила внимание), но ей было скучно. Жизнь тянулась однообразно, без ярких впечатлений. Даже салон мод Эстелле надоел, хотя там была клиентура и куча заказов, но она уже подумывала, на кого бы свалить управление салоном. Её угнетала любая ответственность, и она сама себя ругала за это. Ну почему она такая непостоянная? Они с Данте и в этом похожи, хотя тот более постоянен в убеждениях и увлечениях.

Но теперь Ламберто насел на него с пожеланиями найти себе занятие. Может, он пойдёт учиться в Университет или придумает себе дело? Ламберто был готов помочь и советами, и финансами, но Данте тщательно избегал давать ему ответ — не лежала душа его ни к чему. Политика, торговля и науки его не интересовали; из книг он любил лишь приключенческие или фантазийные истории, возбуждающие его больное воображение. Из иного привлекали его только животные. Но лечить он их не умел, ловить не хотел, и единственное желание, что у Данте возникало — скакать на Алмазе куда глаза глядят, ощущая как ветер треплет волосы. И ещё любить Эстеллу. Но если он признается в таких желаниях, Ламберто поднимет его на смех, а то и разозлится и обзовёт лентяем. Но лентяем Данте не был — он бы с радостью занялся чем-нибудь, если бы придумал чем.

Пока идей не появлялось, и Данте целыми днями шарахался по дворцу, как волк в неволе. Волку страстно хотелось в лес. Поваляться в траве, спать под деревом и купаться в реке, но отныне он носил шёлк и бархат, запонки, ремни, пряжки да шнурки на одежде — признаки аристократизма. И это его угнетало.