Война сердец (СИ) - "Darina Naar" - Страница 140

Роксана ухмыльнулась, рассматривая себя в зеркало, приделанное над каминной полкой. А что? Она ещё красива, могла бы выйти замуж и в третий раз. Если в скором времени избавится от дочерей, можно будет подумать и о себе. А если, благодаря Эстелле, Арсиеро не получит кресло рехидора, то какой с него прок? Возможно, она ещё встретит счастье, главное, чтобы никто не нарушил её планы. О, с каким удовольствием она бы опять овдовела!

Погружённая в такие мысли, Роксана поднялась наверх, унося с собой недопитую бутылку бренди.

Спустя энное количество часов, измученная Эстелла села на кровати. Свеча потихоньку превращалась в огарок. Скоро она погаснет, заключив девушку в объятия темноты. К еде, принесённой Роксаной, Эстелла не притронулась. Есть не хотелось, да и мало ли что мать туда насыпала.

— Данте... — позвала девушка пустоту. — Данте, любовь моя, что с тобой сделали? Где же ты, мой милый?

Вдруг она почувствовала, как что-то обожгло ей руку. Обручальное колечко, скрученное из волос Данте, мерцало. Девушка прижалась к нему губами — губы будто огнём опалило. Во рту остался солоноватый привкус.

Эстелла с ужасом увидела, что из кольца капает кровь.

— Данте! Данте! — Эстелла закричала, ощутив боль во всём теле. Скрутилась в комок и заскулила, как раненная собачка. Боль не уходила, и кровь продолжала литься из кольца. Эстелла не понимала что происходит, её знобило, трясло, как в лихорадке, и вся кожа будто покрылась пузырями. Эстелла тёрла кожу, убеждалась, что на ней ничего нет, но боль не отступала. Так прошло пару часов. Эстелле они показались вечностью. Наконец, боль утихла, хотя кольцо всё также кровоточило. Эстелла так обессилила, что не могла даже шевелиться. Затем она услышала шаги — кто-то топтался под дверью.

— Кто тут? — спросил глухой голос снаружи. — Отзовитесь, иль я решу, будто в доме призраки!

Эстелла узнала Либертад. Так она, Эстелла, в особняке? Но почему тогда остальные члены семьи не вызволят её отсюда?

Девушка кое-как сползла с кровати и добралась до двери. Сев у порога на пол, приложила ухо к замочной скважине.

— Либертад? Либертад, это ты?

— Кто это?

— Это я, Эстелла.

— Сеньорита Эстелла? — кажется, горничная обалдела, ибо голос её звучал как-то задушено. — Ох, ты, боже ж ты мой! Чего это вы там делаете? Я ведь решила, будто тут привидение.

— Нет, это я. Мама меня здесь заперла.

— Как это заперла? А мы думали... Точней, она сказала, что вы убёгли, ну, после того, как вас в отключке притащили со свадьбы сеньориты Сантаны.

— Нет, я здесь. Либертад, у тебя есть ключ?

— Нет.

— Либертад, миленькая, помоги мне! — взмолилась Эстелла. — Мне надо отсюда выбраться, мне надо узнать про Данте.

Служанка вздохнула.

— Ох, забудьте об этом, сеньорита. Его дело труба.

— Что ты говоришь?

— Так и есть, — зашептала Либертад скороговоркой. — Когда в такое дело влезает церковь, тут уж пиши пропала. Ваша мать даже епископа подключила. Конец вашему мальчику, не выберется он оттудова. Эти святоши хотят его убить.

Вместо ответа Эстелла закричала, царапая стену ногтями. До последнего она не верила россказням Роксаны, надеясь, что мать специально издевается, и на самом деле с Данте всё хорошо. Но слова Либертад буквально вырвали Эстелле сердце.

— Тише, не кричите! — уговаривала Либертад. — Я не знаю, где искать ключи, но думаю, лучше всего будет мне пойти да разбудить Эстебана, вашу бабушку, сеньора Арсиеро. Никто ж ведь не знает, что вы в доме. Ежели они узнают, что сеньора Роксана вас закрыла, ох, и скандал будет! Только не кричите. Погодите, я скоро ворочусь и приведу с собой кого-нибудь. Ждите меня, слышите?

— Угу...

Минут через двадцать за дверью эстеллиной каморки раздался шум. БРЯМС — замок отлетел в сторону. В проёме выросли: Либертад, заспанная и испуганная бабушка Берта в длинной ночнушке и белоснежном колпаке и дядя Эстебан, который держал в руке топор — именно им он и сломал дверь. Эстелла, скуля, лежала на полу в позе улитки.

— Вот она, я ж говорила, мне не приснилось, — сказала Либертад.

У бабушки и Эстебана челюсти отвисли.

— Эстелла, это как же понимать? Чего это такое? — всплеснув руками, Берта бросилась поднимать внучку с пола и снимать с её рук и ног верёвки.

— Она сказала мне через дверь, будто бы это сеньора Роксана её тут закрыла, — объяснила Либертад.

— Вот дрянь! — не сдержался Эстебан.

— Всегда знала, что эта женщина чудище, но чтоб настолько... Кажется, у девочки истерика, — Берта похлопала Эстеллу по щекам, приводя её в чувства. Но та, вся дрожа, никого не узнавала.

— Данте... Данте... — звала она надрывно.

— Это она такая сделалась, потому что я, дура, ляпнула про того мальчика, — сообщила Либертад виновато. — Она спросила, а я и сказала как есть, что, мол, труба ему. Я ж не знала, что такая реакция будет. До этого она была более-менее нормальной. Хоть говорила разборчиво.

Эстебан покачал головой .

— Что за проклятие в нашей семье? Почему мы все несчастны? — пробормотал он. — Вот и Эстелла влюбилась в того, в кого не следовало.

— Ежели вы имеете ввиду того человека, то он самый настоящий злой колдун! Про таких в детских сказках пишут! — воскликнула бабушка Берта. — Я ж там была, я всё видала. Из него искры сыпались, а потом он помахал руками над Луисом, и тот загорелся. А ещё тот человек бросил крест на пол прямо в церкви, не побоялся никого, даже падре Антонио. А потом начался пожар. Так страшно было! В общем, я даже рада, что так вышло. Туда ему и дорога! Скорей бы всё закончилось. Было б гораздо хуже, ежели б он однажды чего-нибудь сделал гадкое с моей девочкой. От такого человека можно всего ожидать. Колдовство — страшная штука. Ну ничего, как-никак она ещё молодая, вся жизнь впереди, поплачет да успокоится. Я на стороне здравого смысла. Я желаю внучке счастья, а с тем человеком её ждала бы беда. Погорюет чуток да выйдет замуж за Маурисио Рейеса. Прекрасный мужчина, умный, добрый, воспитанный, без всяких заскоков да извратов. А тот, другой, он её просто околдовал и всё. Может и опоил чем-то, кто ж знает? Не зря она в таком состоянии. Ну ничего, мы с этим справимся.

Эстебан, подняв Эстеллу на руки, понёс её наверх. Берта и Либертад молча шли следом. У обеих на лицах читалось облегчение.

Данте с трудом разомкнул веки. Увидел тусклый огонёк — то светился факел на стене напротив. Юноша не чувствовал ни рук, ни ног из-за кандалов и цепей на запястьях, щиколотках и шее, которыми он был прикован к стене.

Это безумие длилось уже два месяца: пару раз в неделю тюремный конвой выводил Данте из его темницы в другое помещение башни, что носило название «Камера раскаяния» и уходило под землю этажей на десять, и оставлял там наедине с очередной фантазией больного инквизиционного мозга.

Как-то (это напоминало кошмарный, бесконечный сон), его окунали головой в бочку с ледяной водой, заставляя задыхаться от недостатка кислорода. При экзекуции присутствовал и падре Антонио. Каждый раз, когда узника за волосы вытягивали из воды, священник, сладенько улыбаясь, вопрошал: не отрёкся ли Данте от ереси и не желает ли он встать на путь раскаяния. Данте испытывал только злобу от невозможности вырваться из оков и хватки тюремных надзирателей и надавать святоше пинков за его лицемерие. Отрекаться от своего Я он не собирался, поэтому просто молчал.

В другой раз его усадили на кресло с острыми шипами, которые вонзались в кожу при любом движении. Тюремщики нагревали железное кресло так, что шипы раскалялись до красна, и Данте чувствовал, как они вбуравливаются ему под кожу, расплавляя её, точно воск.

Иногда пытки продолжались по нескольку часов, иногда по нескольку дней. Падре Антонио являлся на каждую. Он надеялся сломать Данте, склонив его к вере, и даже обещал: если тот покорится, его не будут пытать и позже отпустят на свободу. Данте был непреклонен, и священник негодовал, потрясая крестом и уверяя, что даже в ад душу Данте не возьмут.