Плач - Сэнсом К. Дж. - Страница 9

— Признаюсь, мастер Шардлейк, иногда я не чувствую уверенности, что вы расположены к этому делу должным образом. А этот наглый юноша… — Она сердито покачала головой.

— Мадам, — ответил я, — вы можете быть уверены, что я буду отстаивать ваше дело со всем рвением, на какое способен. Но моя обязанность — рассмотреть для вас альтернативы и предупредить об издержках. Конечно, если вы мною не удовлетворены и хотите передать дело другому барристеру…

Изабель непреклонно покачала головой:

— Нет, сэр, не бойтесь, я оставлю его у вас.

Я уже не один раз делал ей подобное предложение, но странное дело — самые тяжелые и враждебно настроенные ко мне клиенты больше всего не хотели уходить от меня, словно назло стремились довести меня до ручки.

— Впрочем… — заколебалась вдруг моя собеседница.

— Да?

— Я думаю, вы не до конца понимаете моего брата. — На ее лице появилось выражение, какого я еще не видел. Несомненно, в нем был страх — страх, который исказил ее лицо, придав новые черты. На секунду Изабель стала просто испуганной старой женщиной. — Если б вы знали, сэр, — тихо продолжила она. — Если б вы знали, какие страшные вещи совершил мой брат…

— Что вы имеете в виду? Он что-то сделал вам?

— И другим, — свирепо прошипела миссис Слэннинг, к которой вернулась ее злоба.

— Какие вещи, мадам? — настаивал я.

Но Изабель решительно замотала головой, будто пытаясь вытряхнуть из нее неприятные мысли, и глубоко вздохнула:

— Это не важно. Они не имеют отношения к данному делу.

Она повернулась и быстро вышла из комнаты. Льняные крылышки ее капора сердито рассекали воздух за ней.

Домой я вернулся в седьмом часу. В семь должен был прийти мой друг Гай — поздновато для ужина, но он, как и я, работал допоздна. Как обычно, Мартин услышал, как я спешился, и ждал в прихожей, чтобы принять у меня робу и шапку. Я решил пойти в сад и немного насладиться вечерним воздухом. Недавно я устроил в конце сада небольшую беседку с несколькими стульями, где можно было посидеть и полюбоваться цветочными клумбами.

Тени уже удлинились, а вокруг улья все еще жужжали несколько пчел. На деревьях ворковали вяхири, и я откинулся на спинку стула. Я заметил, что во время разговора с Изабель Слэннинг совсем забыл про сожжение — такова была сила ее личности. Молодой Николас задал ей неглупый вопрос о том, куда она денет роспись. Ее ответ оказался еще одним доказательством того, что для этой дамы самым важным было просто выиграть тяжбу. Я снова подумал о странном замечании в конце разговора — о каких-то страшных вещах, которые якобы совершил ее брат. Во время наших встреч она обычно ничего так не любила, как обвинять и унижать Эдварда, но этот прилив страха был чем-то новым.

Я обдумал, не стоит ли втихую поговорить с Филипом Коулсвином о наших клиентах. Но это было бы нарушением профессиональной этики. Мой долг, как и его, — всеми силами отстаивать интересы своего подопечного.

Мои мысли снова вернулись к ужасам утра. Огромный помост, наверное, уже убрали вместе с обугленными столбами. Я подумал о Коулсвине, сказавшем, что любой из нас теперь может подвергнуться тому же, и задал себе вопрос, нет ли у него самого опасных связей среди радикалов. А мне нужно избавиться от моих книг, пока не истек срок амнистии, вспомнил я и посмотрел на дом. Через окна столовой было видно, как Мартин зажигает восковые свечи в канделябрах, накрывает стол льняной скатертью и выкладывает мое лучшее серебро, тщательно выравнивая приборы.

Вернувшись в дом, я пошел на кухню. Там царил переполох. Тимоти поворачивал над плитой большую курицу, Джозефина, стоя у края стола, раскладывала салаты на тарелки, стараясь, чтобы все выглядело красиво, а у другого края Агнесса Броккет заканчивала приготовление миндального марципана. Когда я вошел, обе служанки сделали книксен. Агнесса была пухленькой женщиной за сорок с каштановыми волосами под чистым белым чепцом и с милым личиком. Впрочем, была на нем и грусть. Я знал, что у Броккетов есть взрослый сын, с которым они почему-то не видятся — Мартин как-то упомянул это в разговоре, но не вдавался в подробности.

— Похоже на блюдо для пира, — сказал я, глядя на марципан. — Должно быть, стоило вам большого труда.

Агнесса улыбнулась:

— Мне самой приятно готовить хорошее блюдо, сэр, как, наверное, скульптору приятно доводить до совершенства статую.

— Плоды его труда живут дольше. Но твои, возможно, приносят больше удовольствия.

— Спасибо, сэр, — ответила она. Миссис Броккет ценила комплименты. — Джозефина помогла, правда, дорогая?

Вторая служанка кивнула, неуверенно улыбнувшись мне. Я посмотрел на нее. Ее приемный отец, жестокий мерзавец, раньше служил у меня стюардом, и когда я буквально прогнал его из дома год назад, Джозефина осталась. Отец много лет запугивал и подавлял ее, но когда он исчез, дочь постепенно перестала быть робкой и запуганной. Она также стала следить за своей внешностью: теперь ее распущенные светлые волосы блестели, а лицо округлилось. Она стала хорошенькой молодой женщиной. Проследив за моим взглядом, Агнесса снова улыбнулась.

— Джозефина ждет не дождется воскресенья, — лукаво проговорила она.

— Вот как? Почему же? — поинтересовался я.

— Маленькая птичка нащебетала мне, что после церкви она пойдет гулять с молодым мастером Брауном, который служит в одном доме в Линкольнс-Инн.

Я посмотрел на Джозефину:

— У кого же?

— У мастера Хеннинга, — краснея, ответила девушка. — Он живет при конторе.

— Хорошо, хорошо. Я знаю мастера Хеннинга, он прекрасный юрист. — Я снова повернулся к Агнессе: — Мне нужно сходить помыться, прежде чем придет гость. — При всем своем добродушии Агнесса умела быть немного деспотична, а я не хотел дальше смущать Джозефину. Но я был рад — девушке давно уже было пора завести молодого человека.

Когда я вышел из кухни, вернулся Мартин. Он поклонился:

— Стол накрыт, сэр.

— Хорошо. Спасибо.

На секунду я поймал взгляд Джозефины, брошенный на него, и это был неприязненный взгляд. Я и раньше пару раз замечал подобное и был озадачен этим, поскольку Броккет всегда казался мне хорошим управляющим для младших слуг.

Гай Малтон пришел в начале восьмого. Мой старый друг был медиком, а до ликвидации монастырей — бенедиктинским монахом. Он имел мавританские корни. Сейчас ему было уже за шестьдесят, его смуглое лицо покрывали морщины, а волосы совсем поседели. Когда он вошел, я заметил, что он ссутулился, что иногда бывает с людьми высокого роста в старости. Гай выглядел усталым. Несколько месяцев назад я намекнул ему, что, возможно, пора подумать об уходе на покой, но он ответил, что еще вполне крепок и, кроме того, не знает, чем заняться без работы.

В столовой мы вымыли руки у кувшина, заткнули за воротник салфетки и уселись. Гай восхищенно обозрел стол.

— Твое серебро так весело блестит при свечах! — сказал он. — Нынче все у тебя в доме выглядит прекрасно.

Постучав в дверь, вошел Мартин. Стюард расставил тарелки с салатом, травами и тонко нарезанными кусочками свежего лосося из Темзы, а когда он удалился, я сказал своему гостю:

— Ты был прав, они с Агнессой оказались просто находкой. Его прежний наниматель дал ему прекрасную рекомендацию. Но знаешь, мне всегда с ним неловко. Он так непроницаем…

Гай грустно улыбнулся:

— Помню, в мальтонском монастыре у нас был такой же стюард. Но это был отличный парень. Просто он считал, что никогда не следует фамильярничать с вышестоящими.

— Как дела у Святого Варфоломея? — спросил я.

Старая больница для бедных, одна из немногих в Лондоне, закрылась, когда король ликвидировал монастыри, но несколько добровольцев вновь открыли ее, чтобы обеспечить хоть какой-то уход за больными. Одним из этих добровольцев был Гай. С чувством вины мне вспомнилось, что когда три года назад умер мой друг Роджер, я пообещал его вдове продолжить его работу по открытию новой больницы, но потом началась война, все страдали от налогов и обесценивания денег, которое так и продолжалось с тех пор, и никто не хотел жертвовать на больницу.