Тайная жизнь генерала Судоплатова. Книга 1 - Судоплатов Андрей Павлович - Страница 31

Десятым выступил Гессельберг. Как ни странно, именно он меньше всего «поливал» отца, но именно его выступление отец запомнил, приписав ему слова других выступавших. Гессельберг всего лишь присоединился к предыдущим выступающим и к их предложению об исключении отца из партии.

Потом говорил Самуил Перевозников, ближайший помощник Якова Серебрянского, резидент «Группы Яши» в Шанхае, недавно вернувшийся из-за границы. Ему самому оставалось находиться на свободе считанные дни. В своем выступлении он повторил все вышесказанное: не разоблачал врагов, пользовался поддержкой Шпигельгласа, обижал Нагибина, защищал Горожанина, был на вечере у Слуцкого, сошелся с Пассовым, дружил с Раисой Соболь и Каминским. В заключение предложил исключить отца из партии.

Двенадцатым выступал уже названный Пудиным в качестве обиженного отцом Сенькин, который заявил, что в отделении отца сложились ненормальные отношения, что отец не руководит, а командует, что он не интересуется работой и использует людей не по прямому назначению, что он высокомерен, поддерживал линию Пассова на удаление новых работников из отдела, и предложил исключить его из партии.

Последним выступал Эпштейн. Повторив ставший уже традиционным набор обвинений (Горожанин, Бысгроле-тов, Соболь, Каминский), он добавил, что отцу покровительствовал бывший секретарь парткома Долматов, в связи с чем также предложил исключить отца из партии.

После всех выступлений слово дали отцу. В свое оправдание он сказал, что не знал о «троцкистском прошлом» Горожанина, что не разоблачал врагов, так как был занят подготовкой к «большому оперативному делу» (очевидно, имел в виду ликвидацию Коновальца), что у Слуцкого на квартире был всего два раза: на Новый год и когда тот болел.

Затем вновь выступил Леоненко, который произнес заключительное слово. Подводя итог обсуждению, он поставил на голосование единственное прозвучавшее предложение: исключить Судоплатова из партии.

Принятое постановление гласило: «За притупление большевистской бдительности, выразившееся в том, что Судоплатов, работая на протяжении ряда лет в отделе, находясь в близких взаимоотношениях с бывшим начальником отдела Слуцким, бывшим зам. начальника отдела Шпигельгласом, бывшим сотрудником 5-го отдела Соболь и ее мужем Ревзиным, не пытался и не сумел разоблачить их как «врагов народа».

Находился в близких отношениях с ныне разоблаченным «врагом народа» Горожаниным, с которым работал до прихода в ИНО на Украине, когда парторганизация разоблачила Горожанина как скрытого троцкиста, Судоплатов выступил в защиту Горожанина.

Не принял мер к разоблачению эсера, белогвардейца Быстролетова, материалы о котором находились у Судоплатова с 1933 года, и он, Быстролетов, работал в отделе в 1937 году и привлек Судоплатова к оформлению газеты.

За то, что не принял активного участия в борьбе парторганизации за очищение отдела от предателей и шпионов, пробравшихся в отдел, за использование служебного положения в личных целях Судоплатова Павла Анатольевича из рядов ВКП(б) исключить».

Подписал протокол секретарь парткома 5-го отдела Леоненко.

Следующий документ относится к 14 июля 1939 года. Это протокол заседания бюро парткома НКВД, в котором указывается, что член ВКП(б) Судоплатов, работая в парторганизации № 5, допустил ряд грубых политических ошибок, однако было решено ограничиться выговором с занесением в учетную карточку «за притупление политической бдительности» по двум причинам: во-первых, зная, что к Шпигельгласу поступили материалы, изобличающие его как японского шпиона, и что Шпигельглас дал Ярикову указание подобрать материалы, его реабилитирующие, не сообщил об этом, во-вторых, потому, что Судоплатов и его жена Каганова находились в близких отношениях с «врагом народа» Ревзи-ным. Решение подписал секретарь парткома НКВД Горбулин. И только 18 января 1941 года выговор был снят.

Со многими из вышеперечисленных лиц мой отец так или иначе был связан по роду своей деятельности в органах. Когда уже сейчас, спустя долгие десятилетия после свершившихся адских репрессий, извлекаешь на свет Божий из бывших сверхтайных архивов список этих лиц или другие, похожие своей роковой судьбой списки, то вдруг ощущаешь, что все они, сцепленные крепко между собой и последовательно, логично, друг за другом приводимые в движение единым движком, — неотъемлемые части страшного механизма, осознанно управляемого одним мощным рычагом на одном своем — «командном» — конце, другом же — «рабочем» — слепо разрушающего вокруг себя все живое. Каждое имя из этого списка тянет за собой другие имена, а те — еще и еще… до бесконечности!

Волна массовых репрессий буквально с головой накрыла страну и даже вышла далеко за ее пределы. 12 июня 1938 года начальник Управления НКВД по Дальневосточному краю тридцативосьмилетний генерал Генрих Самойлович Люшков, в сопровождении заместителя начальника Разведотдела краевого УНКВД К. Н. Стрелкова, вышел в полосе 59-го Посьетского погранотряда к государственной границе для встречи с агентом. Залегший на расстоянии трехсот метров от «места встречи» Стрелков уже никогда больше не увидел своего начальника.

В ночь с 12 на 13 июня 1938 года Г. С. Люшков перешел государственную границу и сдался японским оккупационным властям Маньчжурии. Люшков сбежал, опасаясь того, что молох сталинских репрессий затронет и его, кадрового чекиста с 1919 года.

Позднее и Рихард Зорге так прокомментировал «дело генерала Люшкова»: «Я придерживаюсь мнения, что Люшков перебежал не потому, что был недоволен действиями советского руководства или совершил какой-либо недозволенный поступок, а потому, что сам опасался оказаться жертвой чисток, которые прокатились по рядам ГПУ. Я полагаю, что именно Люшков своему дезертирству придал политическую окраску».

И сегодня, когда мы знаем немного больше о «деле Люшкова», остается согласиться с выводом известного советского разведчика: наученный горьким опытом кремлевских калифов на час от НКВД — Ягоды, Молчанова, Балицкого, Леплевского и других, Люшков не стал дожидаться момента, когда будет брошен в лубянские подвалы «за ненадобностью»…

Между тем сбежавший от своих коллег Люшков попал в руки японских спецслужб, и те решили использовать его в подготовке покушения на самого Сталина. Ведь кто еще мог в деталях описать маршруты поездок, привычки, систему охраны Сталина лучше человека, который до 1937 года работал в центральном аппарате НКВД на весьма высоких должностях. Кто, как не он, мог пообещать своим новым хозяевам, что исполнению террористического акта против Сталина кое-кто в руководстве НКВД и других учреждений окажет необходимую поддержку. Одним словом, с помощью Люшкова японцы приступили к подготовке покушения на Сталина. Основными исполнителями этой акции должны были стать белогвардейцы, коих в те дни в Маньчжурии было предостаточно. Из Турции они собирались перебраться на территорию СССР, чтобы выйти в районе Сочи. Там через подземную канализацию проникнуть в павильон в Мацесте, где обычно Сталин принимал ванны. Для убийства Сталина предназначались специальные разрывные пули. Возвращение террористов план не предусматривал, таким образом, все они шли на добровольную смерть.

Японский исследователь Хияма Есиаки в своей книге «Японские планы покушения на Сталина» отмечал, что это покушение было предотвращено советскими спецслужбами уже на самой ранней стадии развития. И все благодаря агенту НКВД — некоему Борису Бжеманьско-му, переводчику из МИДа Маньчжоу-гоу, действовавшему под кличкой Лео. Однако версию японского исследователя опровергает наш отечественный историк А. Рыбин, который пишет:

«Была ли у террористов в Мацесте возможность расстрелять Сталина разрывными пулями? Никакой. Внутренняя охрана насчитывала около двухсот сотрудников. Внешнее кольцо в лесной местности составлял отряд пограничников. Возглавляли охрану Сталина комиссары Н. Власик, В. Румянцев и А. Богданов. Хвостовая группа сопровождения была еще до войны вооружена автоматами. Конкретно в ней находились Раков, Кузнецов, Кирилин, Кузьмичев и Мельников.