Бремя русских - Михайловский Александр Борисович - Страница 24

Когда нам принесли все что положено: кофейник, чашечки, два стакана и кувшин ледяной воды, Джордж продолжил свои расспросы:

– А как супруга, Билл, как ваши дети? – спросил он, осторожно прикасаясь губами к горячему и крепкому напитку.

– Да один я теперь, Джордж, – вздохнул я. – Оба сына погибли на войне, дочь вышла замуж, переехала в Джорджию, под Атланту, и там заживо сгорела вместе с поместьем, когда через их графство прошел этот людоед Шерман. А моей Александры не стало два года назад, после чего я и уехал в Европу. Будь она жива, она бы никогда не бросила нашей Южной Каролины, да и я тоже. Ведь это родина и моих, и ее предков, которые жили на той благословенной земле, начиная с середины позапрошлого века. Но без нее мне все там опостылело.

Джордж по-дружески приобнял меня за плечи. Мы с ним были очень близкими друзьями в университете, часами обсуждали все подряд, от теории Адама Смита до политических трудов Джона Локка, от поэзии Овидия до бокса, в котором Бокер был чемпионом нашего выпуска 1844 года.

Когда мы только что приехали в университет, то оказалось, что второкурсники любят издеваться над первокурсниками. И так как мы с Джорджем были неплохими боксерами, то второкурсники после пары попыток нас побить стали держаться подальше. А когда мы стали второкурсниками, то сами не били первокурсников и другим не давали это делать, чем я до сих пор горжусь.

– Как жаль… – сказал он с сожалением. – Помню твою Александру – такая красивая была невеста. А что случилось? Она заболела?

– Заболела? Как бы не так! – со злостью сказал я. – Если и заболела, то эта болезнь называлась Реконструкция. Ее изнасиловала и убила толпа пьяных негров, когда она возвращалась из поездки к подруге в Спартанбург.

Глаза Джорджа сделались круглыми от ужаса:

– Бедняга! – воскликнул он и вскочил со стула, невольно привлекая к себе внимание. – Их нашли?

– Нашли, – с горечью ответил я, – но суд янки их оправдал. Судья сказал, что нет доказательств их вины, хотя свидетели видели этих негров рядом с местом преступления в окровавленной одежде. Да и сами они, не стесняясь, хвастались своим мерзким поступком перед дружками. Но ты знаешь, что нет правосудия, когда судья – «саквояжник», а присяжные – кто не «саквояжник», тот негр…

– «Саквояжник»? – не понял меня Джордж. Я тяжело вздохнул:

– Так мы называем тех, кто приехал с севера сделать на нашей беде легкие деньги. Ведь право голоса теперь только у них и у негров. И в суде выиграть у негра или «саквояжника» почти невозможно. Это Реконструкция, Джордж. Время, когда на трупе павшего льва пирует стая шакалов.

Джордж задумался. Впрочем, я тоже не был с ним до конца откровенным и не рассказал конца всей этой истории. Выслушав приговор, я продал свое имение и забрал все деньги из банка. Впрочем, денег оставалось совсем немного, ведь все, что было у меня в Локхартском Национальном банке, прогорело вместе с Конфедерацией. Потом я взял свою двустволку и подкараулил сначала одного, а потом и второго насильника. Больше они никого не убьют и не изнасилуют – заряд волчьей картечи в брюхо это гарантирует.

После чего я немедленно отъехал в Чарльстон, откуда и отправился во Францию первым же пароходом. Может, я в розыске, а может, никто и не знает, что этих двух ублюдков застрелил именно я.

Джордж вздохнул:

– А наша пресса писала, что на юге все хорошо, и что восстановлены законность и демократия…

– Так и писали? – с сарказмом спросил я.

– Да, Билл, – сказал Джордж, – так и писали. И еще добавляли: зря наше правительство так мягко с ними, этими мятежниками, обращается…

– Джордж, – сказал я, – по сравнению с вашими газетчиками – женщины легкого поведения честны аки ангелы. Ведь они не способны сделать старость – молодостью, а черное – белым. Газеты же только и предназначены для того, чтобы лгать, лгать, лгать, во имя интересов своих хозяев. Чем ужаснее ложь, чем чаще она повторяется, тем быстрее поверят в нее разные легковерные простаки. Слушай…

Тут я не выдержал и рассказал ему все, что происходило до войны между Штатами, во время нее и после. Джордж сидел бледнее луны, и все время повторял:

– О, Билли! Неужели так все и было?! Какой ужас!

Потом мы обнялись, и Джордж сказал:

– Билли, я здесь по просьбе президента Хейса, и мое поручение почти выполнено. Так что в ближайшее время я, наверное, уеду. Сегодня у меня деловой ужин, а завтра вечером у меня свободное время. Давай встретимся еще раз здесь, в это же время!

На том мы и расстались. Джордж всегда был типичным северянином, упрямым и недоверчивым. Но при этом у него присутствовало ярко выраженное чувство справедливости. Похоже, что семена упали на благодатную почву, и он начнет наводить справки. Я даже догадываюсь у кого…

Вчера вечером я встретился с моим другом Алексом Тамбовцевым. Я думал, что эта встреча будет прощальной – договор подписан и передан в Вашингтон, нерешенных вопросов больше нет. И я запросил отпуск до следующего назначения. И как только я получу «добро» из Вашингтона, то поеду в Карлсбад, куда моя любимая супруга поехала на воды. Одно письмо я уже получил – она пишет, что город очень красивый, но что ей очень не хватает той сердечности, к которой она привыкла в Петербурге. А еще она очень скучает по мне.

Я рассказал об этом Алексу, и тот обещал зарезервировать мне купе в венском экспрессе, который отбывает в среду, третьего октября. А если я получу разрешение уехать быстрее, то меня отправят на поезде в воскресенье, тридцатого сентября. Письмо жене он взял, пообещав, что оно будет отослано в Карлсбад как можно скорее.

За ужином, вновь обильным, я рассказал Алексу про моего друга и про то, что тот мне сообщил про жизнь на Юге и про Реконструкцию. Алекс задумался, подошел к книжной полке и достал книгу под названием «Gone with the Wind» – «Унесенные ветром».

– Про что она? – спросил я, с любопытством разглядывая толстый том в потрепанной картонной обложке. Я обратил внимание, что у книги не хватало титульной страницы. Заметно, что ее уже много раз читали – корешок был потрепан, страницы засалены и покрыты пятнами.

– Это про Юг, про Гражданскую войну, про то, что было после, – сказал он.

– Так что ж получается, – спросил я, – все то, что мне рассказал мой старый университетский друг – это правда?

– Увы, Джордж, так оно и есть, – ответил Алекс. – Почитайте. Впрочем, вот вам еще одна книга из моей библиотеки.

Эта книга была напечатана на белой бумаге и вставлена в папку. На первой странице значилось «Fourteen Months in the American Bastiles» – «Четырнадцать месяцев в американских Бастилиях». Само название книги меня весьма и весьма удивило. Но вот имя автора – Фрэнк Ки Хауард – мне было абсолютно незнакомо.

– Кто это написал? – с интересом спросил я.

Алекс грустно усмехнулся и ответил мне вопросом на вопрос.

– Джордж, – спросил он, – вы знаете песню «The Star-Spangled Banner» («Знамя, усыпанное звездами»)?

– Да, – кивнул я, – конечно, кто ж ее не знает? Ее написал Фрэнсис Скотт Ки.

– Так вот, Джордж, – сказал Алекс, – Фрэнк Ки Хауард – его внук. Он был редактором одной из балтиморских газет. Когда по приказу Линкольна перед мерилендскими выборами 1861 года бросили в тюрьму многих сторонников Конфедерации, а также тех, кого подозревали в симпатиях к Югу. Им по приказу Линкольна было отказано в праве на предъявление обвинения и скорый суд. Их просто без суда посадили в разные тюрьмы и лагеря, где многие из них умерли.

– Такого просто быть не может! – возмущенно воскликнул я. – Это право гарантировано нам Конституцией!

– Да, – ответил мне Алекс, – но Линкольн своим указом просто отменил это право. Видите, как все просто. Один указ президента – и ваша хваленая конституция превращается в стопку бумаги, пригодной только для подтирки, пардон, в туалете.