«Она утонула...». Правда о «Курске», которую скрывают Путин и Устинов Издание второе, перерабо - Кузнецов Борис Григорьевич - Страница 8

По мнению Рязанцева, всплывающая спасательная камера нужна на АПЛ проекта 949А не подводникам, а… конструкторам. Дело в том, что в кормовой части этой подводной лодки располагается тяжелое оборудование ядерной энергетики и межотсечных переборок реакторного отсека. Чтобы уравновесить кормовую и носовую части АПЛ, на носу необходимо разместить такую же весовую нагрузку, как и на корме.

В носовой части подводной лодки тяжелого оборудования нет. Конструкторы АПЛ нашли решение этой проблемы. В 1-м отсеке под арсеналом боевых торпед они разместили одну из групп аккумуляторной батареи, а центральный пост АПЛ расположили во втором отсеке. В носовой части, в легком корпусе, поместили часть контейнеров с ракетами. Таким образом, центральный пост, откуда происходит управление всей подводной лодкой и где сосредоточено около 60 % экипажа, расположился на пороховой бочке: с правого и левого бортов ЦП окружают контейнеры с ракетами, на носу, за переборкой ЦП находится склад боевых торпед, а под ЦП размещена вторая группа аккумуляторной батареи.

Расположение контейнеров с ракетами в подводных лодках проекта 949А.

В мировой практике подводного кораблестроения пост управления подводной лодкой не располагается в рискованной зоне оружия и технических систем. Любая нештатная ситуация с торпедами, ракетами или аккумуляторной батареей на АПЛ проекта 949А приводит к выводу из строя главного командного пункта! Только советские и российские конструкторы АПЛ располагали и располагают аккумуляторную батарею подводной лодки под боевыми торпедами. Любой взрыв водорода в аккумуляторной батарее может привести к детонации боевых торпед. Аккумуляторные батареи подводных лодок взрываются часто, но конструкторы подводной лодки проекта 949А на это не обратили внимания.

При залповой стрельбе для предотвращения повышения давления в 1-м отсеке нужно открывать переборочные двери или переборочные захлопки системы вентиляции между 1-м и 2-м отсеками. Таким образом, происходит разгерметизация 2-го отсека. Конечно, не все конструктивные недостатки находятся в причинной связи с гибелью корабля и экипажа, но следствие даже не касалось этих вопросов.

При передаче нового подводного корабля в состав ВМФ проводятся швартовые[8], ходовые[9] и государственные испытания[10]. На совмещение этих испытаний наложен категорический запрет. Но при приемке «Курска» Главком ВМФ отменил собственный приказ — ходовые испытания были совмещены с государственными. С согласия Главкома ВМФ такое совмещение было разрешено.

Спуск на воду подлодки «Курск». Кораблю еще предстоят швартовые и государственные испытания.

В России сохранилась советская система получения вооруженными силами от ВПК различных видов вооружений. В Главном штабе ВМФ и на всех флотах созданы специализированные управления, а на предприятиях судостроения есть военные специалисты — военпреды. При приемке новых образцов корабельной техники приказом Главкома ВМФ создается государственная комиссия, в которую включаются специалисты флота и флагманские специалисты соединений кораблей. Естественно, в состав комиссий включаются военпреды.

За всю историю советской и российской госприемки случаев непринятия кораблей госкомиссиями не было. Даже если корабль передавался на баланс ВМФ с недоделками и недостатками, акты приемки подписывались, корабль включался в состав флота, а недостатки устранялись за счет средств, выделенных на строительство других кораблей.

Я уделяю так много внимания вопросам приемки кораблей отнюдь не случайно.

День подписания акта государственной комиссии о приемке «Курска» — 30 декабря 1994 года — стал первым актом преступной халатности, которая шесть лет спустя привела к гибели корабля и 118 моряков российского Военно-морского флота.

Государственная комиссия начала работать 1 ноября 1994 года. За 60 дней деятельности комиссии крейсер только 6 дней находился в море, 12 дней «устранялись» выявленные недостатки, остальное время выполнялись покрасочные работы. Подводная лодка не испытывалась на рабочей глубине погружения, не проверялись комплексы целеуказания и наведения, отдельные системы штурманского оборудования, гидроакустического комплекса и многие другие системы и механизмы.

Когда в августе 2000 года командование Северного флота осознало, что аварийный корабль лежит на дне Баренцева моря, надежды возлагались на спасательные аппараты АС-32[11] и АС-34. В ноябре-декабре 1994 года с построенным подводным крейсером эти аппараты не состыковывались. Если бы при государственных испытаниях была проверена возможность их присоса к комингс-площадке спасательного люка, то почти со стопроцентной вероятностью можно утверждать, что 23 моряка, находившихся в 9-м отсеке, остались бы живы.

Комплекс торпедной стрельбы 650-миллиметровыми перекисно-во-дородными торпедами не испытывался, контрольные стрельбы из него не проводились.

Я не знаю, кто утверждал акт приемки «Курска», Главкомом ВМФ тогда был адмирал флота Феликс Громов, один из главных виновников развала российского Военно-морского флота. Это при нем корабли продавались по цене металлолома и уводились за границу десятки судов. Это при нем преследовались адмиралы, которые противодействовали воровству на флоте. В состав 1-й флотилии подводных лодок Северного флота «К-141» принимал Михаил Моцак, бывший в то время контр-адмиралом и командующим этой флотилией. Именно он руководил боевой подготовкой основного и резервного экипажа. Это он — один из виновников гибели «Курска».

Но вернемся к расследованию уголовного дела.

Не могу не отметить некоторые концептуальные ошибки следствия. К участию в расследовании, впрочем, как и к работе правительственной комиссии, были привлечены лица и организации, которые проектировали и строили корабль, имели отношение к его эксплуатации и к боевой подготовке экипажа. То же самое касается специалистов ВМФ, которые служат, носят погоны и в той или иной мере зависят от руководства Военно-морского флота.

Почему в качестве экспертов не привлекли отставных подводников и специалистов в области военно-морского дела, например, бывшего руководителя спасательной службы ВМФ России контр-адмирала Юрия Сенатского[12], авторитет которого признан во всем мире? Благодаря конгрессам, в которых ежегодно участвует Санкт-Петербургский клуб моряков-подводников, я встречался с подводниками многих стран. Куроедов, например, известен единицам, а Сенатского знают все, кто так или иначе связан или интересуется спасением моряков в море. В период работы над делом «Курска» и над книгой я встречался с Юрием Константиновичем, получил от него немало ценных советов и рекомендаций. Впрочем, в списке «моих специалистов» — десятки действующих и отставных подводников, судебных медиков, водолазов-спасателей, которым я очень признателен за помощь.

Любое расследование — это прежде всего исследование события, которое произошло в прошлом, и лишь потом — юридическая квалификация событий и деяний. А любое исследование требует научной чистоты. Если в науке результат не достигнут или выводы исследования ошибочны, это может и не причинить вреда, особенно когда речь идет о научных теориях и фундаментальных исследованиях.

Более того, отрицательный результат научного эксперимента, скорее всего, приведет к новому открытию либо обозначит правильный путь. А за ошибками юристов часто стоят живые люди, и недобросовестность, необъективность следователя, судьи, прокурора, бездеятельность или ошибки адвоката могут сломать их судьбы. Неумышленные ошибки и заблуждения в юридической практике принято называть судебными ошибками, которые чаще хуже, чем преступления.