Европейцы - Джеймс Генри - Страница 40

— Место, где она могла бы выполнить свой долг! — заметил мистер Уэнтуорт.

— Ах, как прекрасно она его выполняет… свой долг. Как глубоко она его сознает! — воскликнул с сияющим лицом Феликс. — Но что-что, а для этого, дорогой дядя, у нее будут все возможности. — Мистер Уэнтуорт и Шарлотта смотрели на него с таким видом, будто перед ними петляла борзая. — Конечно, со мной она зароет свои таланты в землю, они так и останутся под спудом, — продолжал Феликс. — Увы, я и есть этот спуд. Знаю, что я вам более или менее по сердцу, вы не раз давали мне это понять; но вы считаете, что я легкомысленный, что у меня нет ни гроша за душой и что я вел себя весьма неприглядно. Вы правы, правы, тысячу раз правы. Кем я только не был — скрипачом, художником, актером… и все же: во-первых, думаю, вы преувеличиваете, вы приписываете мне то, что на самом деле мне не свойственно. Да, я богема, но в кругу богемы я всегда слыл джентльменом; мне жаль, что здесь нет моих старых camarades,^[67] они бы вам подтвердили. Я любил свободу, не спорю, но никогда не употреблял ее во зло. В смертных грехах я неповинен; я не посягал ни на имущество ближнего, ни на его жену.^{24} Так что, видите, дорогой дядя, как обстоит дело. — Не видеть мистер Уэнтуорт не мог, его холодные голубые глаза смотрели очень пристально. — Ну и, кроме того, c'est fini!^[68] Все это позади. Je me range.^[69] Взялся за ум. Как оказалось, я могу заработать на жизнь — и весьма сносную странствуя по свету и рисуя плохие портреты. Спору нет, профессия не слишком завидная, но вполне почтенная. Этого вы ведь не станете отрицать. О чем бишь я… так вот, я сказал: странствуя по свету. Этого я тоже не стану отрицать; боюсь, таков уж мой удел — странствовать в поисках приятных моделей. Под приятными я разумею тех, кто падок слегка на лесть и готов расщедриться. Гертруда утверждает, что охотно будет сопровождать меня в моих странствиях и занимать во время сеансов мои модели. Ей это даже представляется заманчивым; и уж раз об этом зашла речь, то, в-третьих, я Гертруде нравлюсь. Вы только вызовите ее на разговор, и она сама вам это скажет.

Язык Феликса явно двигался слишком быстро, и воображение слушателей за ним не поспевало; от потоков его красноречия, как от раскачивающейся в водах глубокого спокойного озера лодки, расходились круги молчания. Но и тогда, когда сам Феликс тоже замолкал и сидел в ожидании ответа, устремляя глаза то на отца, то на дочь, он все равно как бы продолжал говорить, убеждать и своей сияющей нетерпением улыбкой, и взлетом бровей, и выразительным ртом.

— Нет, дело не в том, что у вас нет средств, — сказал, прерывая долгое суровое безмолвие мистер Уэнтуорт.

— Как чудесно это слышать от вас! Но ведь и не в том, что у меня нет характера — потому что характер у меня есть: не скала, конечно, а какой-то осколочек, но на него вполне можно положиться.

— Папа, мне кажется, надо сказать Феликсу, что все дело в мистере Брэнде, — проговорила с бесконечной мягкостью в голосе Шарлотта.

— Нет, не только в мистере Брэнде, — заявил мистер Уэнтуорт внушительно. Он долго, глядя на свое колено, молчал. — Мне трудно это объяснить. — Очевидно, ему очень хотелось быть справедливым. — Все дело, как говорит мистер Брэнд, в нравственных основаниях, в том, хорошо ли это для Гертруды.

— Что может быть лучше? Что может быть лучше, дорогой дядя? — убеждал Феликс и как бы для большей убедительности встал и подошел к мистеру Уэнтуорту. Дядя его, который сидел, глядя все так же на свое колено, когда Феликс поднялся с места, перевел взгляд на ручку находившейся напротив него двери. — Что может быть лучше для девушки, чем выйти замуж за человека, которого она любит! — воскликнул Феликс.

Мистер Уэнтуорт увидел, что ручка двери повернулась и дверь приотворилась; она так и оставалась приотворенной, пока Феликс не изрек до конца сию отрадную истину. Однако, как только он договорил, дверь распахнулась, на пороге стояла Гертруда. Она казалась очень взволнованной, что-то сверкало во взоре ее милых, без блеска глаз. Она медленно, но с решительным видом вошла в комнату и, мягко прикрыв за собой дверь, обвела их всех взглядом. Феликс устремился к ней и предложил ей с нежной учтивостью руку; Шарлотта потеснилась, предоставляя ей место на диване. Но Гертруда заложила руки за спину и в сторону дивана даже не поглядела.

— Мы говорим о вас! — сказал Феликс.

— Я знаю, — ответила она. — Потому я и пришла. — И она обратила глаза на отца, который, в свою очередь, смотрел на нее очень пристально. Во взгляде его холодных голубых глаз светилось подобие просьбы, призыва образумиться.

— Хорошо, что ты здесь, — сказал он. — Мы как раз решаем твою судьбу.

— Зачем вам этим заниматься, — сказала Гертруда, — предоставьте это мне!

— Иными словами — мне! — воскликнул Феликс.

— Я предоставляю конечное решение воле более мудрой, чем наша, — проговорил старый джентльмен.

Феликс провел рукой по лбу.

— Но, en attendant^[70] решения мудрой воли, должен сказать, что у вашего отца нет доверия.

— Ты не доверяешь Феликсу? — нахмурилась Гертруда.

Отец и сестра впервые видели ее такой. Шарлотта, встав с дивана, подошла к ней, как бы желая ее обнять, но, устрашившись, так и не рискнула.

Мистер Уэнтуорт был, однако, неустрашим.

— У меня больше доверия к Феликсу, чем к тебе.

— Ты никогда мне не доверял, никогда! Не знаю почему.

— Сестра, сестра! — прошептала Шарлотта.

— Ты всегда нуждалась в руководстве, — заявил мистер Уэнтуорт. — У тебя трудный характер.

— Почему вы называете его трудным? Он мог бы быть легким, если бы вы этому не препятствовали. Вы не давали мне быть самой собой. Не понимаю, чего вы от меня хотели. И хуже всех был мистер Брэнд.

Шарлотта рискнула наконец прикоснуться к сестре. Она положила ей обе руки на плечо.

— Он так тебя любит, — сказала она почти шепотом.

Гертруда несколько секунд внимательно на нее смотрела, потом поцеловала.

— Нет, — сказала она. — Он меня не любит.

— Я никогда не видел тебя такой разгоряченной, — заметил мистер Уэнтуорт, чье негодование, если бы не его высокие принципы, было бы очень велико.

— Раз, по-твоему, я виновата, прости, мне жаль, — сказала Гертруда.

— Ты виновата, но не думаю, что тебе в самом деле жаль.

— Ей правда жаль, папа, — сказала Шарлотта.

— Я пошел бы даже еще дальше, дорогой дядя, — сказал Феликс, — позволил бы себе усомниться в том, что она виновата. Чем она перед вами виновата?

Мистер Уэнтуорт ответил не сразу. Несколько секунд помолчав, он сказал:

— Она не оправдала наших надежд.

— Не оправдала надежд? Ah voilà!^[71] — воскликнул Феликс.

Гертруда побледнела; она стояла, опустив глаза.

— Я сказала Феликсу, что уеду с ним, — сказала она.

— А! Вы иногда говорите бесподобные вещи! — воскликнул молодой человек.

— Уедешь, сестра? — спросила Шарлотта.

— Да, да, уеду; в одну далекую страну.

— Она просто пугает вас, — сказал, улыбаясь Шарлотте, Феликс.

— Уеду в… как… как она называется?.. — спросила, повернувшись на секунду к Феликсу, Гертруда. — В Богемию.

— Ты решила обойтись без всех предварительных действий? — спросил, поднимаясь с места, мистер Уэнтуорт.

— Vous plaisantez,^[72] дорогой дядя! — воскликнул Феликс. — Что же все это, как не предварительные действия?

Гертруда повернулась к отцу.

— Я оправдала ваши надежды, — сказала она. — Вы хотели, чтобы у меня был твердый характер. Что ж, он у меня достаточно для моего возраста твердый. Я знаю, чего я хочу; мой выбор сделан. Я решила выйти замуж за этого джентльмена.