Европейцы - Джеймс Генри - Страница 39

— Вы слишком осторожны, — сказала Гертруда, — слишком дипломатичны.

— Не затем я приехал сюда, — вскричал молодой человек, — чтобы кто-то из-за меня стал несчастным!

Гертруда постояла несколько секунд, озираясь в благоухающем ночном мраке.

— Я сделаю все, что вы пожелаете, — сказала она.

— Например? — спросил, улыбаясь, Феликс.

— Уеду отсюда. Я сделаю все, что вы пожелаете.

Феликс смотрел на нее с благоговейным восторгом.

— Да, мы уедем, — сказал он. — Но сначала мы восстановим согласие.

Гертруда снова стояла, озираясь по сторонам, и вдруг у нее вырвалось из глубины души:

— Почему из-за них всегда чувствуешь себя виноватой? Почему все должно даваться с таким трудом? Почему они не могут понять?

— Я заставлю их понять! — сказал Феликс. Он продел ее руку в свою, и они еще с полчаса бродили по саду и говорили.

Феликс подождал два дня, предоставляя Шарлотте возможность просить за него, а на третий день стал искать встречи с дядей. Дело было утром, мистер Уэнтуорт сидел у себя в конторе, и Феликс, войдя к нему, застал там и Шарлотту, о чем-то совещавшуюся с отцом. После разговора с Феликсом Шарлотта не отходила от мистера Уэнтуорта ни на шаг. Твердо решив, что ее долг передать ему слово в слово страстную просьбу кузена, она следовала за отцом словно тень, чтобы он оказался поблизости в ту минуту, как она соберется с духом и сможет приступить к разговору. У бедняжки Шарлотты, естественно, не хватало духу заговорить с ним на эту тему, особенно когда ей приходили на память кое-какие предположения Феликса. День за днем все крепче заколачивать гроб, где лежит приготовленное для погребения непризнанное, но милое вам дитя вашего заблудшего сердца, — занятие во всех случаях не из приятных, и оно не становится легче оттого, что дерзкие непонятные слова разговорчивого иностранца вызвали из царства теней призрак удушенной вами былой мечты. Что имел в виду Феликс, заявив, будто мистер Брэнд не так уж теперь стремится к этому браку? Приунывший на самом законном основании поклонник ее сестры ничем перед ней не обнаруживал, что он дрогнул. Шарлотта трепетала с головы до ног, когда нет-нет да и позволяла себе на миг поверить, что, быть может, мистер Брэнд втайне дрогнул; а поскольку ей казалось, что слова Феликса обретут большую силу, если она повторит их отцу, то она дожидалась только минуты, когда к ней возвратится наконец спокойствие. Однако сейчас она сетовала мистеру Уэнтуорту на то, как она обеспокоена, и даже принялась перечислять все, что ее беспокоит, когда вошел Феликс.

Оторвавшись от чтения бостонских «Известий», мистер Уэнтуорт сидел, положив нога на ногу, обратив к дочери праведное бесстрастное лицо. Феликс вошел в комнату, улыбаясь, как бы всем своим видом говоря, что ему надо сообщить что-то важное, и дядя смотрел на него так, словно он ожидал этого и вместе с тем хотел бы предотвратить. Феликс с его необыкновенным даром красноречия стал постепенно внушать опасения своему дяде, который все еще не мог прийти к твердому мнению насчет того, как держаться с племянником. Впервые в жизни мистер Уэнтуорт стремился уклониться от ответственности; он всей душой желал, чтобы ему не пришлось решать, как следует относиться к легкомысленному витийству Феликса. Он жил в вечном страхе, что племянник выманит у него согласие на одно из своих сомнительных предложений; и внутренний голос подсказывал старому джентльмену, что самый надежный путь — не пускаться с Феликсом в рассуждения. Мистер Уэнтуорт надеялся, что приятный эпизод, каковым являлся визит племянника, благополучно минует, не заставив его проявить еще большую непоследовательность.

Феликс посмотрел с понимающим видом на Шарлотту, потом на мистера Уэнтуорта и снова на Шарлотту. Мистер Уэнтуорт обратил к племяннику свое благородное с нахмуренными бровями чело и разгладил верхний лист «Известий».

— Мне полагалось бы явиться с букетом, — сказал, смеясь, Феликс. — Во Франции так принято.

— Мы не во Франции, — ответил мистер Уэнтуорт сдержанно, между тем как Шарлотта смотрела на Феликса не отрывая глаз.

— Да, по счастью, мы не во Франции. Боюсь, мне пришлось бы там во много раз хуже. Шарлотта, голубушка, вы оказали мне милую услугу, о которой я вас просил? — И Феликс склонился перед ней в легком поклоне, как будто кто-то его ей представлял. Шарлотта смотрела на него чуть ли не с испугом, а мистер Уэнтуорт подумал: вот оно начинается, сейчас Феликс пустится с ним в рассуждения.

— А для чего букет? — спросил он, желая отвлечь внимание собеседника.

Феликс смотрел на него улыбаясь.

— Pour la demande!^[66] — Придвинув стул, Феликс с какой-то нарочитой торжественностью сел, держа в руке шляпу. Он снова повернулся к Шарлотте. — Шарлотта, душа моя, голубушка, — пробормотал он, — вы не предали меня? Не перекинулись на другую сторону?

Шарлотта поднялась, и, хоть по ней это было не видно; у нее все внутри дрожало.

— Вы сами должны говорить с отцом, — сказала она. — Вы достаточно для этого умны.

Феликс тоже поднялся, он попросил ее остаться.

— Мне легче говорить, обращаясь к публике, — заявил он.

— Надеюсь, речь пойдет не о чем-нибудь неприятном? — сказал мистер Уэнтуорт.

— Речь пойдет о моем счастье! — Феликс положил шляпу и снова сел, зажав коленями стиснутые руки. — Мой дорогой дядя, — сказал он, — я жажду всей душой жениться на вашей дочери Гертруде. — Шарлотта медленно опустилась на стул, а мистер Уэнтуорт сидел и смотрел прямо перед собой застывшим от изумления взглядом, и свет, который сквозил в его лице, могла бы испускать глыба льда. Он все смотрел и смотрел и не произносил ни слова. Феликс, по-прежнему стиснув руки, откинулся назад. — А! Вам это не по душе. Этого я и боялся. — Он густо покраснел, и, заметив это, Шарлотта сказала себе, что первый раз видит, как Феликс краснеет. Она и сама, глядя на него, покраснела, подумав, что, должно быть, он ужасно влюблен.

— Это очень неожиданно, — сказал наконец мистер Уэнтуорт.

— Разве вы ни о чем не догадывались, дорогой дядя? — спросил Феликс. — Это только доказывает, что я вел себя крайне благоразумно. Да, так я и знал, что вам это будет не по душе.

— Это очень серьезно, Феликс, — сказал мистер Уэнтуорт.

— Вы считаете, что я нарушил законы гостеприимства! — воскликнул, снова улыбаясь, Феликс.

— Нарушили законы гостеприимства? — медленно повторил его дядя.

— Феликс и мне это говорил, — добросовестно подтвердила Шарлотта.

— Ну конечно же, вы так считаете. Не отрицайте! — продолжал Феликс. — И я, безусловно, их нарушил. Единственное, что я могу сказать в свое оправдание: грех это, пожалуй, простительный. Я просто совершенно потерял голову; тут уж ничего не поделаешь. Хоть вы и отец Гертруды, не думаю, дорогой дядя, что вы представляете себе, до какой степени она обворожительна. У нее все задатки необычайно, я бы даже сказал, неповторимо обворожительной женщины.

— Меня всегда заботило, как сложится ее судьба, — сказал мистер Уэнтуорт. — Мы всегда желали ей счастья.

— Вот оно, ее счастье! — заявил Феликс. — Я сделаю ее счастливой. И она так думает. Неужели вы этого не видите?

— Я вижу, что она очень изменилась, — заявил мистер Уэнтуорт, и бесстрастный, невыразительный тон, каким это было сказано, открыл Феликсу всю глубину его протеста. — Возможно, она, как вы говорите, становится обворожительной женщиной, только и всего.

— В душе Гертруда такая серьезная, такая верная, — мягко сказала Шарлотта, устремив взгляд на отца.

— У меня сердце радуется, когда вы ее хвалите! — вскричал Феликс.

— У нее очень своеобразный характер, — сказал мистер Уэнтуорт.

— И это тоже похвала! — подхватил Феликс. — Я понимаю, я совсем не тот муж, о каком вы для нее мечтали. У меня нет ни состояния, ни положения в обществе. Я не могу предоставить ей достойное ее место в свете. Место в свете, где она могла бы проявить свои таланты, — вот что ей нужно.