«Бог, король и дамы» (СИ) - Белова Юлия Рудольфовна - Страница 12

— Но это даст слишком большое преимущество королевской власти, — недовольно проворчал кардинал.

— А чем вам не по душе нынешняякоролевская власть? Когда королева Франции ваша родная племянница?

— Мари так наивна, а здоровье Франциска так ненадежно, — пожаловался прелат.

— Гораздо больше вас должна пугать мысль, как бы мальчишки не восприняли нынешние распри слишком серьезно. Если же они будут проводить вместе все свое время, возможно, нам удастся избежать будущих бед.

Кардинал с сомнением покачал головой, но Броссар решительно повторил:

— Я буду поддерживать позицию мадам Екатерины. Их величества король и королева Наваррские также с ней согласились.

— Еще бы, такая честь для мелких корольков! — фыркнул Шарль де Лоррен.

— Вы можете думать о них, что угодно, но от этого Антуан де Бурбон не перестанет быть одним из первых принцев крови. Так что ваш брат, Шарль, остается в одиночестве.

— Ну, не совсем в одиночестве.

— А разве вы не собираетесь поддержать меня? — улыбнулся Броссар. — Мне казалось, с вами можно договориться.

Прелат рассмеялся:

— А вы и впрямь опасный человек, Броссар. Кто бы мог подумать. А, впрочем… так тому и быть. По рукам.

Когда через неделю шевалье де Броссар сообщил воспитаннику о поездке в Лош, поездке в сопровождении кузенов и свиты, Мишель одновременно обрадовался и испугался. Все-таки мальчик никогда прежде не посещал Лош и потому не знал, чего от подобной поездки ждать. Юный граф не верил, будто опекун и воспитатель способен совершить что-либо противное его интересам, но чувство страха почему-то не оставляло шевалье и он втайне вздыхал, что предпочел бы съездить в свое владение без кузенов. К сожалению, дело было сделано, многочисленная свита собрана и кортеж двинулся в дорогу под охраной целой роты швейцарцев, которой командовал молодой барон де Нанси, и десятка лотарингцев под командованием графа де Мейнвиля.

Сильные кони, нарядные носилки и пышные одеяния солдат привлекали к кортежу толпы народа, и Мишель с неожиданной радостью заметил, что придворные стали поглядывать на него с почтением. Главным основанием для подобной почтительности было то, что отпрыск младшей ветви дома Лорренов пригласил в свои владения сыновей двух королей, и его приглашение было принято. Второй причиной для почтительных восторгов стала собранная королевой-матерью свита. Господин де Броссар не торопил юных путешественников, поэтому поездка четырех кузенов была весьма приятна и познавательна, а придворные, всегда безошибочно чувствующие, куда ветер дует, перестали за глаза называть юного графа «этот провинциал», предпочитая именовать мальчика «его сиятельством» и «графом де Лош».

Мишель де Бар сиял, чувствуя, что жизнь вновь стала прекрасной. Даже то, что кузены именовали его Жоржем, более не расстраивало юного вельможу, и он чувствовал, что это имя гораздо больше подходит к окружавшему его столпотворению, блеску и веселью, чем скромное домашнее имя «Мишель». Дядюшка Гиз был не так уж и неправ. Впервые за последние пару недель Мишель подумал о дяде Франсуа с благодарностью.

И вот под воздействием всех этих событий движения Жоржа-Мишеля стали свободными и непринужденными, речи заискрились остроумием, в осанке и взгляде проявилось нечто, что толпа обычно считает неотъемлемым свойством принцев. Когда же невдалеке от Лоша опекун предложил графу и трем принцам пересесть из носилок в седла верховых лошадей, сеньор Лоша и Барруа замер в предвкушении чего-то восхитительного. И предчувствия мальчика не обманули. Пышные гирлянды, украшавшие ворота, радостные горожане в нарядных платьях, улыбки, крики приветствия, цветы… С радостным потрясением Жорж-Мишель обнаружил, что Лош это город, пусть и не такой огромный как Париж, но все-таки город, а не пять кривых переулков вокруг старой крепости Бар-сюр-Орнен.

Процессия медленно двигалась по улицам, а радостный и слегка пьяный от счастья юный сеньор жадно обозревал свои владения. В Лоше можно было увидеть все: грозные стены, нарядные дома горожан, богатые лавки, изящные церкви, огромный прямоугольный донжон и дворец, одна половина которого была украшена башенками и горгульями, а вторая выстроена в новомодном стиле с окнами-люкарнами и высокими трубами, совсем такими, как во владениях Омалей, Бретеев и дядюшки Гиза. Шевалье де Броссар, прекрасно понимавший чувства мальчика, рассказывал, что Лош успел побывать укрепленной крепостью могущественного и нечестивого графа Фулька Черного, королевской резиденцией, любовным гнездышком королевских фавориток, одной из самых страшных тюрем Франции, а иногда тем, другим и третьим одновременно. Маленький Беарнец возбужденно крутил головой, засыпал господина де Броссара вопросами и казался даже более радостным и счастливым, чем сеньор Лоша.

Когда волнение от встречи слегка улеглось, когда хозяин и его гости смогли переодеться, всем прибывшим был предложен роскошный обед, затем небольшая прогулка и дары обрадованных визитом сеньора горожан. Как казалось мальчику, Лош не уступал Парижу, а нарядный дворец — Лувру, и именно в Лоше Жорж-Мишель смог, наконец, удовлетворить свое ненасытное любопытство. Портрет и надгробие Агнесы Сорель, фрески Лодовико Моро, страшная деревянная клетка, в которой король Людовик XI держал несчастного кардинала Балю…

Если бы Мишель взглянул на господина де Броссара, то заметил бы добродушную и чуть насмешливую улыбку воспитателя, прекрасно знавшего, что за сотню лет, минувших с эпохи короля Паука, деревянная клетка давно сгнила, так что управляющий, не желавший разочаровывать юного сеньора, наверняка приказал соорудить новую. Мальчишки испуганно прижимали ладони к щекам, разглядывая свидетельство монаршей немилости, а маленький Бурбон предложил клетку сжечь, потому что даже медведя жалко туда сажать, а ведь медведь может съесть человека! Обрадованный этим проявлением слабости, сын герцога де Гиза заносчиво объявил, что враги недостойны жалости, но Александр де Валуа и Мишель де Лоррен совершенно неожиданно поддержали малыша. Господин де Броссар одобрительно улыбнулся, несколько обескураженный управляющий поспешил отдать необходимые распоряжения, а успокоенные скорой расправой над орудием пытки кузены смогли продолжить познавательную прогулку.

Рисунки бывшего правителя Милана шевалье Жоржа-Мишеля разочаровали, а изображения Агнесы Сорель удивили. Мальчик признавал, что любовница короля была очень хороша собой, однако могла бы стать воистину прекрасной, если бы не странная манера выбривать брови и лоб. Взглянув же на фрески Лодовико Моро, граф де Лош и вовсе остолбенел. Какие-то звездочки, намалеванные словно рукой ребенка, надписи и змеи («Это не змеи, — поправил шевалье де Броссар, — это шелковицы с герба Сфорца»). Жорж-Мишель не понимал, к чему было это рисовать. «В тюрьме человек способен и не на такое», — проговорил господин де Броссар, и юный граф вновь пришел в недоумение. «Неужели опекун намекает на свою ссору с дядюшкой Шарлем? — забеспокоился молодой человек. Задумавшись над сложными взаимоотношениями воспитателя и дяди, юный граф как-то упустил из вида, что бывший правитель Милана томился в Лоше в тюрьме, а когда вышел из задумчивости, судьба Лодовико Моро и вовсе вылетела у него из головы, так как слуги предложили гостям ужин, ничем не уступавший обеду.

После полуторачасовой трапезы в небольшом саду при замке зажглись факелы и все приобрело какой-то сказочный, неземной вид. Разряженные в пух и прах маленькие жители Лоша прочитали в честь гостей стихи, а две девочки пустились в пляс. Стихи шевалье Мишель счел бездарными, танец некрасивым — во всяком случае, гораздо худшим, чем танцы его любимого Барруа — но старания юных чтецов и танцовщиц тронули сеньора Лоша и были вознаграждены десятью ливрами на каждого. А потом Жорж-Мишель заметил, как утомленные событиями дня Анри де Бурбон и Александр де Валуа клюют носом, а Анри де Жуанвиль трет кулаками глаза, и сам почувствовал, что у него слипаются веки. Придворные во все голоса восхищались гостеприимством графа де Лош, но хозяин и его юные гости мечтали лишь об одном — поскорее добраться до кроватей.