Белый слон (СИ) - "Ginger_Elle" - Страница 32

— Может, мне все днюхи теперь так проводить?

— Как?

— Вот так… Спокойно…

— Это ты называешь спокойно? — усмехнулся Андрей. — Ты из меня чуть душу не вытрахал.

Никита, поглаживая спину Андрея, сел и переместил руку ниже к пояснице. Едва заметная полоска пушистых волос поднималась туда из ложбинки меж ягодиц. Никита какое-то время водил по ней пальцем, а потом наклонился и начал целовать.

Стояк у него наступил буквально за десять секунд. Господи, как он мечтал добраться до этой крепкой, узкой задницы…

— Тебе нравится? — спросил он, поглаживая маленькие, тоже в лёгком пушке половинки.

— М-м… угу, — произнёс в подушку Андрей, хотя задница слегка поджалась. Хотя кто знает, от чего именно…

Никита начал покусывать её зубами и целовать, а его палец скользнул между ягодиц. Никита немного погладил там, с каждым движением забираясь глубже, потом немного сдвинул в сторону ногу Андрея, просунул всю ладонь и помассировал яички, взял их в горсть — и опять вернулся к тому месту, которое интересовало его больше всего.

Никита кончиком пальца надавил на задний проход — разведывал обстановку. Ни один из топов, которых он знал, не был против, если ему гладили или вылизывали промежность, но вот проникновение — другое дело.

Никита сделал пальцем несколько мягких круговых движений, а потом облизал кончик и надавил посильнее — не входя пока внутрь, а просто намекая на это.

Сердце у Никиты бешено забилось от радости: Андрей не был против. Он расслабленно лежал рядом с ним и позволял себя ласкать.

— Что думаешь, — начал Никита, у которого член затвердел уже чуть ли не до боли, — если мы… — он красноречиво повращал пальцем, — если мы сейчас… Андрей?

Андрей лежал что-то слишком спокойно, подозрительно спокойно.

— Ты меня слышишь? Приём! — Никита убрал руку.

Так он и думал: Андрей спал.

Никита разочарованно выдохнул и печально посмотрел на свой бодрый стояк. Вот придурок! Обрадовался…

Вытянув из-под Андрея, который при этом даже не пошевелился, край одеяла, Никита попробовал уснуть, но ничего не получалось. Спать ему пока было слишком рано… Да и близость Андрея, пусть тот и спал, почему-то возбуждала. Никита наклонился к нему и потёрся лицом о волосы, а потом не удержался и поцеловал в закрытые веки.

От собственной сентиментальности ему стало немного стыдно и смешно, и он выскочил из кровати.

Никита надел трусы, захватил телефон и ушёл в гостиную смотреть телевизор. Выбрав на полке какую-то толстенную книгу по современной архитектуре, потому что в ней было много фотографий, Никита устроился на диване. Одним глазом он смотрел альбом, другим — санта-барбару про семейные страсти, бушевавшие в колонии сурикатов. Зверьки казались ему интереснее, и он уже почти совсем перестал перелистывать страницы в книге, когда зазвонил телефон.

Никита испуганно схватил его: эта мелодия стояла на Влада.

Он столько раз звонил Владу, но тот не брал трубку — скорее всего, внёс его номер в чёрный список — а теперь вдруг звонит сам. Через две недели.

Никита поднёс телефон к уху.

— Алло? Мама! Ваш сын прекрасно болен! — послышался пьяный голос Влада.

— Блядь, — коротко прокомментировал услышанное Никита.

Влада, который в трезвом состоянии смог бы прочитать разве что первое четверостишие «Лукоморья», по пьяни прорывало на стихи. До стихов он допивался нечасто, обычно успевал вовремя остановиться, так что Никита заметил закономерность только через год: пока Влад был ещё более-менее адекватен, он предпочитал галантно-романтичного Блока, на следующей стадии в дело решительно пускался Маяковский, а дальше, когда Влад был уже невменяем, — Есенин. Всё это перемежалось редкими вкраплениями из Некрасова, Высоцкого и Филатова, но первые три поэта были лидирующими. Когда на следующее утро Никита мечтательно закатывая глаза просил Влада снова почитать ему что-нибудь из Блока, тот, немного смущаясь, говорил, что не помнит ни строчки.

Сегодня Влад допился до Маяковского: с этой самой фразы часто начинались пьяные и слюнявые Бусыгинские приставания.

— Никита! Никит, это ты?

— Ну я.

— Я хочу… Мне так надо с тобой поговорить!

— Мне тоже надо, — согласился Никита, — насчёт того, что ты передал «Красный квадрат» другому агентству.

— Да ну их нахуй… Это всё такая ерунда, Никит, такие, знаешь, мелочи… Ну во-о-от такие! Сегодня есть, завтра нет…

Никита знал, что с пьяным в Маяковского Владом обсуждать что-либо бесполезно: он будет твердить одно и то же, а на следующий день с большой вероятностью ничего не вспомнит, но выбора у него не было — это был единственный шанс поговорить насчёт проекта.

— Слушай, Влад, я в курсе, что тебе со мной работать нельзя, но я оттуда ушёл. Возобнови договор, а? Ну что тебе эти дизайнлабовцы сде…

— Вот какая же ты сволочь, Никита, — протянул Влад. — Я тебе звоню… Я тебе, между прочим, из Парижа звоню, а ты только про договора и про бабки. Бессердечная ты гадина! Ты можешь со мной нормально поговорить? Нормально, по-хорошему, а? Можешь?!

— Могу, — Никита узнавал сценарий и на гадин и сволочей даже не думал обижаться: это был стандартный лексикон пьяного Влада, и говорил он это отчасти даже любя. — О чём?

— О нас…

— А что о нас?

— Я не могу. Не могу, Никит, — начал жаловаться Влад. — Всё время про тебя думаю. Нам ведь хорошо вместе было, да?

— Нормально.

— Нет, хорошо. Хо-ро-шо! Мы же с тобой… — Влад издал непонятный звук, что-то среднее между кашлем и всхлипом. — Я сейчас со Златой в отеле, в Париже…

— Ты что, при ней звонишь? — напрягся Никита.