Звезда печали и любви - Агаджанян Самсон - Страница 42

Давыдов улыбнулся, встал и молча направился к двери, но возле нее остановился, принял строевую стойку и бодрым голосом произнес:

— Разрешите идти, товарищ капитан?

Это окончательно вывело ротного из себя. Он медленно поднялся из-за стола и двинулся на лейтенанта. Но в это время открылась дверь и в кабинет вошел комбат. Хмуро окинул взглядом старшего лейтенанта, сел за стол и недовольно сказал:

— Тебя, старший лейтенант, тоже следовало бы наказать.

— За что, товарищ подполковник?

— А за плохое воспитание подчиненных. Объяснительную написал?

— Никак нет, товарищ подполковник. Мы поговорили с капитаном Щегловым и пришли к выводу, что сержант Бондаренко невиновен.

— Не понял? — подполковник Сабуров вопросительно посмотрел на ротного.

Капитан замешкался и не знал, что ответить. За него ответил Давыдов.

— Дело в том, товарищ подполковник, что когда ротный отдавал приказ сержанту, тот не слышал его, а капитан сгоряча подумал, что тот отказывается выполнять его приказ.

— А ты что скажешь, капитан?

— Так и было, товарищ подполковник.

Подполковник некоторое время молча смотрел на Щеглова, потом грубо произнес:

— Сгоряча, капитан, можно и… — но не договорив, замолчал.

— Товарищ подполковник, разрешите Бондаренко забрать с гауптвахты? — заторопился Давыдов.

— Раз невиновен, нечего его там держать. Передайте начальнику гауптвахты, чтобы он выпустил его.

— Понял, товарищ подполковник. Разрешите идти?

Подполковник молча махнул рукой. Давыдов вышел.

Такого удачного поворота событий он даже не ожидал.

Олег сидел в одиночной камере на голом земляном полу. Когда вошел командир взвода, он встал. Давыдов, взглянув на его хмурое лицо, спросил:

— Тяжело на гауптвахте?

— Зато спокойнее. Согласен до самого дембеля здесь просидеть.

— Теплое местечко себе ищешь, — засмеялся старлей. — Не выйдет! Пошли, тебя освободили.

Они направились в подразделение. Давыдов ждал, что Олег поинтересуется, каким образом его освободили от гауптвахты, но тот молчал. Давыдов не выдержал:

— А ты чего не спрашиваешь, почему тебя с губы освободили?

Тот неопределенно пожал плечами.

— Я пошел к ротному, поговорил с ним, чтобы против тебя уголовное дело не возбуждали. Одним словом, я его убедил этого не делать. Встретимся на гражданке, с тебя бутылка.

— Сволочь он! — неожиданно выпалил Олег.

— Кто? — машинально спросил Давыдов.

— Ротный, кто же еще! За что он убил женщину с ребенком?

Давыдов остановился и в упор посмотрел на него.

— Давай договоримся: больше на эту тему ни слова. Понял?

— Понять-то понял, но перед глазами постоянно стоит эта дикая сцена.

— Ты, сержант, лучше представляй другую сцену: как мать убитого Сидоренко будет встречать цинковый гроб. Не забывай, где ты находишься! У войны свое лицо!

Дальше они шли молча,

Олег чистил автомат, когда к нему, улыбаясь, подошел Давыдов,

— Сержант, с тебя магарыч!

Олег увидел, что тот что-то держит за спиной. Ему показалось, что это письмо от Иры. Сердце учащенно забилось,

— Письмо?

— Лучше, чем письмо. Держи.

Он протянул ему газету «Советский спорт».

— Здесь про твою ученицу написано. Она стала чемпионкой мира.

Развернув газету, Олег увидел фотографию Иры в момент выполнения вольных упражнений. Фотограф запечатлел ее полет над ковром. Давыдов увидел глаза сержанта и без слов понял то, о чем тот недоговаривал.

Олег осторожно бритвой вырезал фото, положил в нагрудный карман, взглядом поблагодарил командира.

— Жаль, что наши от Олимпиады отказались. Она стала бы чемпионкой. Она об этом мечтала с пятого класса.

— Все спортсмены об этом мечтают.

Олег улыбнулся.

— Ее мечта была особая, — он хотел рассказать взводному обо всем, но постеснялся.

— Олег, а ты писал ей?

— Когда в Союзе были, одно письмо написал.

— И все? Почему?

— Неудобно, она же моя ученица.

— Теперь повод есть основательный, напиши. А матери давно писал?

— Последний раз — когда мы ехали сюда. Написал, что нахожусь в командировке и временно просил ее на мои письма не отвечать. Узнает, что я здесь, совсем измучится. После смерти отца у нее и так сердце побаливало. Знаешь, о чем я сейчас думаю?

— Если скажешь, узнаю.

— Мечтаю успеть на школьный выпускной вечер. Я пообещал на выпускном вечере Иру на вальс пригласить.

— Ты успеешь. В школах выпускной в конце июня, а к тому времени обычно все дембеля, кроме тех, которых отправляют в цинковых гробах, уже дома. Главное, чтобы… — он остановился на полуслове, грустно улыбнулся. — Когда будешь на ее выпускном, не забудешь стопочку за меня выпить?

— Не забуду. И не только стопочку, целую бутылку выпью! — смеясь, ответил Олег.

— А матери сейчас же напиши… Когда долго нет писем, наши матери места себе не находят. В прошлом году, например, одна мать аж с Дальнего Востока, через всю страну, к сыну приехала, чтобы узнать, что с ним. Думала, что он в Афганистане, А тот, балбес, просто три месяца ей не писал. Пока не поздно, пиши. Нашим матерям не позавидуешь. Им война сорок первого по наследству передалась.

Когда взводный ушел, Олег достал из тумбочки лист бумаги. Закончив писать матери, он положил письмо в конверт и хотел заклеить, но задумался. Перед взором появилась Ира. Он взял авторучку, чистый лист бумаги и снова стал писать.

* * *

С чемпионата мира Ира возвращалась в прекрасном настроении. Еще бы! В вольных упражнениях она победила румынскую спортсменку, олимпийскую чемпионку. Это была важная победа.

Когда самолет приземлился в родном аэропорту и Ира ступила на трап, она увидела много людей с цветами. Из толпы раздавались радостные возгласы и аплодисменты. Впереди всех, с огромным букетом, радостно улыбаясь, стояла директор школы. Ира обернулась и растерянно посмотрела на тренера. Тот, улыбаясь, слегка подтолкнул ее в спину.

Не дожидаясь, когда Ира спустится с трапа, к ней подбежала Таня Гридина и обняла подругу. Счастливыми глазами Ира смотрела на своих школьных друзей. Ее плотным кольцом окружили одноклассники.

— Ребята! — раздался голос Галины Анатольевны. — Отпустите нашу чемпионку, пусть она к родителям подойдет.

Отец крепко обнял ее.

— Поздравляю!

Мать, боясь губной помадой испачкать лицо дочери, без эмоций чуть коснулась ее щеки.

Дома, улучив момент, когда родители были заняты на кухне, Ира позвонила Елене Владимировне. Никто не подходил к телефону.

«На работе», — решила Ира.

Вечером она позвонила вновь, но Елена Владимировна не брала трубку. «Наверно, телефон не работает», — подумала Ира. Она подошла к матери.

— Мама, можно я к Тане схожу?

Та подозрительно посмотрела на дочь.

— Если к Тане, иди.

Ира поняла, что мать догадалась, что она говорит неправду и, стыдясь за свою ложь, произнесла:

— А после Тани — к Елене Владимировне. Ты не возражаешь?

Та ничего не ответила. Ира собралась уходить, но мать окликнула ее.

— Ключи с собой возьми.

— Тебя не будет дома?

— Я пойду к Наталье Федоровне. Если папа придет, скажешь, что я у нее.

Ира первым делом пошла к Елене Владимировне. Но ее дома не оказалось. Ира позвонила к соседям. На звонок дверь открыла полная женщина, узнала Иру, улыбнулась.

— Добрый вечер, вы не скажете, где Елена Владимировна?

— Она в больнице.

— А что с ней?

— Честно говоря, не знаю. Она позвонила из больницы и просила сказать тебе, если ты придешь, где она лежит.

Через полчаса Ира уже была в больнице. Войдя в палату, увидела двух женщин, сидящих за маленьким столиком и пьющих чай. Третья лежала на кровати. Это была Елена Владимировна. При виде ее болезненного лица сердце у Иры сжалось. Она наклонилась, поцеловала женщину в щеку. Рукавом вытирая набежавшую слезу, ласково глядя на Иру, та спросила: