Лемминг Белого Склона (СИ) - Альварсон Хаген - Страница 14

- Тогда, конечно, я буду говорить всякие глупости, - пообещал Хёгни, - хочу поглядеть, как у Раги рот будет с пузырьками. А почему король называет меня "Умскиптинг", а другие - нет?

- Потому что он король, - усмехнулась Хрейна, но глаза её были печальны, - короли часто дают своим людям всякие прозвания. Но он ещё и твой дед. И то, что он зовёт тебя именем для подкидышей, вовсе не значит, что он тебя не любит.

- Он король, - возразил Хёгни, - он должен хорошо править, а не любить меня. Да?

"И это ведь ему только три с половиной года", - подумала королева со страхом и гордостью.

А Хёгни помолчал и сказал так:

- Ну это ничего. Я тоже люблю тебя, бабушка Хрейна. Да-да. Я всех вас люблю...

...И все платили Альварсону той же монетой. Даже Финда дочь Аки, которая стала ему как бы мачехой. Как бы - потому, что хоть она и жила с Альваром как жена, но женой ему вовсе не была: Альвар не платил за неё мунда, не взял приданого и не вручил "утренний дар". И уж тем более не засылал сватов к Аки карлу и не считал его родичем. У младшего тенгильсона вообще сильно испортился нрав за последнее время. Он стал много пить и сделался нелюдим, но всё же любил сынишку, хоть тот и напоминал сыну конунга о боли и позоре.

При дворе в Сольфхейме вообще воспитывалось тогда много малышни. Как отпрыски высоких этелингов, так и отродья челяди да прочих свободнорождённых. Даже дети немногочисленных невольников бегали со всеми, когда не бывали заняты в помощи своим неудачливым родителям. В те времена считалось, что благодаря этому люди будут смолоду чувствовать себя единым народом и станут более справедливо относиться друг к другу в зрелых годах. Однако на деле неравенство давало себя знать и в детских играх: трэлинги играли трэлей и получали самые обидные клички, этелинги же играли этелингов и носили благозвучные прозвища. Впрочем, Хёгни ровно держался и с теми, и с другими.

Потому что заметно отличался и от тех, и от других.

Дело в том, что потомки двергов были, как правило, крепенькими упитанными карапузами с широкой костью и смалу проявляли привычку к силе, тогда как Хёгни пошёл в мать, а она, как уже было сказано, происходила из краткоживущих Верольд. Поэтому сын Альвара вытянулся и поумнел быстрее сверстников, но заметно уступал им в силе и частенько бывал бит. Он не обижался. Он их всех любил. Да и дети двергов, странное дело, не измывались сверх меры над долговязым заморышем. Тем более, что он придумывал самые увлекательные игры, самые смешные прозвища и самые опасные проказы.

Кьялак дворецкий его за это ненавидел, но уж это были его дворецкие трудности.

Особенно сдружился Хёгни с двумя трэлингами, Бьяргой и Бюггви, детьми Боги невольника. Этот Боги обнищал и продал себя в рабство, чтобы прокормить семью, как, увы, иногда случалось у двергов. Хёгни очень их жалел, потому что им редко удавалось поиграть в прятки, догонялки или "Жриговно!" с остальными: они должны были помогать на кухне, скрести чаны да выносить помои, а это трудное и вонючее дело. Как-то после большого зимнего пира Хёгни по глупости вызвался им помогать, и впервые в жизни получил по заднице отцовским ремнём, а дед Свалльвинд на это сказал: чего, мол, ещё ждать от умскиптинга. Но Хёгни было всё равно: пролаза спёр у Раги Пузо полмарки серебра из тех, что скальд получил за песни, и отдал брату с сестрой в обмен на смешную картошку, похожую на человечка. Картошка скоро сгнила, но дети раба положили в копилку какую-никакую монету, чтобы однажды выкупить свободу.

По всеобщему мнению сын конунга так ловко всё обстряпал, что за ним закрепилось прозвище "Лемминг". Хёгни очень этим гордился.

Раги же сделал вид, что ничего не заметил, но позже подстерёг воришку:

- Ты должен мне полмарки! Стребовать их у твоего отца?

Тут у Хёгни засвербел битый зад, и он сказал:

- Делай со мной что угодно, но не говори отцу!

- Отработай, - предложил Раги.

- Что мне сделать? - насторожился Хёгни.

- Скажи вису, - потребовал скальд.

- Сколько у меня времени на раздумье?

- Нисколько.

Хёгни понял, что толстяк не шутит, почесал в затылке, походил туда-сюда, и вдруг выпалил:

Ражий Раги Пузо

Местью мне грозится,

Жалко полумарки

Скальду-рунопевцу!

Налакался браги

На пиру наш Раги,

Купят серебром его

Трэлинги свободу.

Раги долго смотрел на сына конунга. Затем покивал и сказал, не улыбаясь:

- Наверное, от тебя стоит многого ждать в будущем, раз ты не только уже умеешь складывать висы, но и знаешь, как привязать к себе людей. Но позволь дать тебе совет, Хёгни скальд: выбирай союзников тщательнее. Бывает, что от раба проку больше, чем от свободного, но тут всё зависит от того, кого и как ты используешь. Рыболовный крючок не годится, чтобы ковырять в носу, а ложкой не нарежешь мяса.

- Спасибо тебе за урок, Раги Бримирсон, - в свою очередь поклонился Хёгни.

В тот миг он радовался, что так легко отделался, но позже часто вспоминал слова скальда.

В остальном же Хёгни был тихим, послушным и любознательным ребёнком, все его любили и всё у него было хорошо.

До тех пор, пока однажды, годков этак в шесть, он не увидел Море. Не услышал его властный и вечный зов. Не полюбил всем сердцем серый бескрайний простор.

Возможно, ему было бы лучше ослепнуть да оглохнуть.

Впрочем, может, и нет. Сказано ведь: "доли своей наперёд кто не знает, живёт без забот".

2

Тем летом Альвар с домочадцами отправился на Белый Склон, что к западу от Круглой Горы - порыбачить да ветром подышать. Хвитахлид, собственно, не был склоном: эта гора над морем больше походила на многоступенчатый треугольный пирог, в широких ступенях которого и жили люди. Там хорошо ловилась треска, зубатка и скумбрия, а также кальмары и крабы, а иногда южным ветром заносило здоровенных морских черепах. Жители собирали морскую соль, коптили и солили рыбу, а в тёплое время сдавали приезжим свои хижины да лодки. Вездесущие чайки тонко кричали и гадили на головы, а проворные бакланы воровали улов. Бродячие сказители из Овечьей Долины собирались вечерами у костров и развлекали народ музыкой, песнями и сагами. Словом, это было место, где никто не знал слова "скука".

Летом, во всяком случае.

- Кто это там поёт? - спросил Хёгни на выходе из подземного перехода.

- Море, - сказал Альвар, грустно глядя на сына, - волны бьют в берег.

- Красиво, - заметил Хёгни.

Благородное семейство разместили в подобающем пещерном чертоге, но на море в тот день было решено не ходить: штормило. Хёгни стало нудно, и он ускользнул из-под присмотра. Шёл на звук, стараясь не слишком бросаться в глаза. С неба капало, но не сильно. Ветер крепчал, приятно холодя кожу. И жизнь была - в целом - прекрасна.

А потом Хёгни Альварсон вышел-таки на берег.

И - впервые на своей памяти - увидел Море.

Равнина кита, лебединая дорога, путь чайки, простор волн, бездна древних, котёл бурь, чертоги кракена, залы сельдяных королей, кубок крови Бримира, соль исполинов, седина богов, чаша слёз матерей, поле стругов, лес мачт, гибель моряков, курган вечной славы, - так скальды называют эту стихию. Но не было у Хёгни слов, чтобы высказать чувства, нахлынувшие на него с прибоем и затопившие душу до самых краёв. Не знал сын короля, как наречь великолепие штормового моря. Гулкий голос пучины властно отзывался в сердце. Пенная кипень заливала подножье горы. Тёмные кони бежали железным полем, трясли белыми гривами, раскатисто ржали, а сквозь грохот прибоя слышался торжественный рокот арфы, пение ледяного рога. Бескрайний простор сливался с небом на виднокрае. В свинцовом месиве метались чайки, сновали кайры, бакланы и тупики, тёмный поморник высматривал поживу, гневно склонил главу орёл-рыболов. А вот рванула из глубин струя гейзера - то кит, морской великан, восстал из пучины, озирая владения. Мелькали среди серых валов полуспущенные паруса и гордые носы кораблей: рыболовы и просто смельчаки тешились битвой с волнами. Где-то там пели русалки-ульдрен, перегоняя свой синий подводный скот, резвились бородатые ноки и вигтрольды, могучие хникары в подобиях тёмных лошадей мчались на берег, гудели струны на арфе тролля-фоссегрима. Лихо плясали среди волн великанши, дочери Ран и Эгира, сёстры Кольги, готовили сети - ловить утонувших моряков. Сизая хмарь заливала небосвод, ветра рвали в клочья кобальтовые тучи, смешивали обрывки неба и моря, продувая Хёгни насквозь, выстуживая детские рёбра.