Заговор «красных маршалов». Тухачевский против Сталина - Минаков Сергей Игоревич - Страница 34

С первых же недель и месяцев существования Советской власти на города бывшей Российской империи, прежде всего столичные, хлынул поток переименований площадей, проспектов, улиц, переулков и пр. – типичное карнавальное «переодевание», «выворачивание мира наизнанку». Уже в 1918 г., к первой годовщине Октябрьской революции, этот поток захлестнул Петроград. «Много улиц переименовано, – записал в своем дневнике «петроградский интеллигент» Г.А Князев 10 ноября 1918 г. – Запомним несколько. Невский – улица (или проспект) 25 октября. Каменноостровский – Проспект Красных Зорь, Английская набережная – Набережная Красного Флота, Благовещенская площадь – Площадь труда, Знаменская – Площадь Восстания. Некоторые улицы переименованы по «контрасту»: «Архиерейская» – улица Льва Толстого, Ружейная – улица Мира, Дворянская – улица Комитетов Бедноты… Чтобы им и самое название города изменить бы: «Город Красных Зорь»…»⁴⁸⁷.

С 1918 г. начались переименования городов и населенных пунктов. Не считая г. Николаевска (Саратовская губерния), переименованного в 1918 г. в Пугачевск в честь вождя крестьянско-казацкого восстания Е.И. Пугачева, это еще несколько небольших городов и населенных пунктов, переименованных в честь «мучеников Революции»: поселок Лигово (ныне в черте Санкт-Петербурга) – в Урицк (в 1918 г. в честь председателя Петроградского ЧК М.С. Урицкого, убитого Каннегиссером сентябре 1918 г.), Царское Село – в «Детское Село имени товарища Урицкого» (1918), город Павловск – в Слуцк (в честь другого видного деятеля большевистской революции А.И. Слуцкого, расстрелянного 24 марта 1918 г. в Крыму татарскими националистами). В 1921 г. появился г. Артемовск (Екатериновка) и Артемово (хутор Нелеповский) в память Артема (Ф.А Сергеева), погибшего в 1921 г.⁴⁸⁸ Несколько населенных пунктов были переименованы в честь В.И. Ленина и Л.Д. Троцкого: Талдом (Московская губерния) – в Ленинск (1918); село Кольчугино (будущая территория Кемеровской области) – в Ленинск-Кузнецкий в 1922 г.; г. Пришиб (Царицынская губерния) – в Ленинск (1919); Гатчина – в г. Троцк (1923), г. Миасс (на Урале) – в Тухачевск (1923)⁴⁸⁹.

Характерным признаком «революционной карнавализации» жизни были различные новые «революционные праздники».

«…Весь город готовится к празднику, – записал Г.А Князев 29 октября 1918 г. – Везде столбы, щиты. Бог знает, что обещано! Между прочим, будет обращено особое внимание на «самый красивый предмет, протекающий через весь город» (!). Так и сказано. Этот предмет – Нева. Праздники будут продолжаться три дня. На третий день «каждому гражданину будет представлена все, что ему захочется…». Это не из сатирического какого-нибудь журнала, а из «Красной газеты». Особенно должен украситься «Дворец Труда». Там кипит работа, конечно, какой-то монумент воздвигают перед дворцом. Теперь всюду монументы.⁴⁹⁰ Поставлен памятник кровавому извергу человечества – Робеспьеру. На днях в Москве было открытие «памятника». Может быть, и Аттиле поставить бы: тоже крови немало пролил⁴⁹¹. Готовится декрет о полной отмене церковных праздников»⁴⁹².

«Ряженых», будто на карнавале, первоначально напоминали и части Красной армии. В феврале 1918 г. генерал-майор М.Д. Бонч-Бруевич обратил внимание на «отряд Дыбенко», «на эту матросскую вольницу с нашитыми на широченные клеши перламутровыми пуговичками, с разухабистыми манерами…»⁴⁹³. Впрочем, пожалуй, более выразительными оказываются свидетельства людей, относительно нейтральных, гражданских. «Забавно видеть социалистическую и даже коммунистическую армию в красных бархатных штанах, – вновь обратил внимание Г.А. Князев. – Говорят, что в других местах новые воины разряжены в гусарские ментики, расшитые мундиры. Кто бы мог сказать, что такой вид будет у пролетарской армии?»⁴⁹⁴. Впрочем, «гусарский» облик автор записок увидел непосредственно. «…Так забавно видеть «Коммунистов» в красных гусарских фуражках, – отметил он, спустя год, осенью 1919 г. почти маскарадное одеяние «революционной армии». – Думали ли лихие гусары, что их головной убор так придется по вкусу тем, кто с такой энергией проклинал войну и ненавидел армию, милитаризм…»⁴⁹⁵.

«Начдив Тимошенко в штабе, – запечатлел И.Э. Бабель образ будущего маршала в своем дневнике. – Колоритная фигура. Колосс, красные полукожаные штаны, красная фуражка…»⁴⁹⁶. Таким же представлен на известных фотографиях и Г.И. Котовский. «Ворошилов, – лаконично зафиксировал свои впечатления тот же Бабель, – коротенький, седеющий, в красных штанах с серебряными лампасами…»⁴⁹⁷.

М.Д. Бонч-Бруевич, вспоминая 1919 год, свидетельствовал: «Примерно в час дня в штаб прибыл Фрунзе…Командующего Туркестанским фронтом сопровождал конвой, почему-то одетый в ярко-красные шелковые рубахи при черных штанах…»⁴⁹⁸. В красные мундиры был одет отрял личных телохранителей Троцкого. Лишь в 1920 г. значительная часть военных, особенно отборных фронтовых соединений и частей, была переодета во введенную еще в 1919 г. форму – шинели с широкими петлицами и красноармейские суконные шлемы. Последние вскоре получили расхожие армейские жаргонные прозвания: «громоотвод», ⁴⁹⁹ «буденовка», «фрунзевка», «синагога» ⁵⁰⁰.

Полагаю, что наиболее объективными свидетельствами о личности Тухачевского, его глубинных настроениях, являвшихся своего рода тональностью его мировоззрения, в том числе политического его аспекта, являются воспоминания Л.Л. Сабанеева. Он был старше Тухачевского, он знал его семью и его самого с детства и юности, когда натура человека, его характер еще обнажены и не успели полностью замаскироваться жизненным опытом. Он был далек от политики, от военного дела, он принадлежал к совершенно аполитичной – профессиональной музыкальной сфере. Он был человек аристократического происхождения, естественно лишенный плебейских амбиций, вполне самодостаточный, как человек способный, востребованный. Он уехал за пределы СССР в 1926 г., но это не была эмиграция обиженного, озлобленного, ненавидящего. Это была сначала долгая командировка, вполне легальная, превратившаяся постепенно в невозвращение.

«…Он находил в своей внешности, – еще раз процитирую, очевидно, самое существенное, что засело в его памяти о Тухачевском, – сходство с Наполеоном I, и видимо, это наводило его на мысль о его будущей роли в России. Он снимался фотографией в «наполеоновских» позах, со скрещенными руками и гордым победоносным взглядом»⁵⁰¹. Но, думается, в этом было, зная свойства личности Тухачевского, скорее всего то, что сам же Сабанеев называл в нем «чудачеством и склонностью к сатире»⁵⁰².

«Наполеонизм» Тухачевского мог быть и, очень возможно, был тоже некой артистически-эпатажной позой, его карнавальным превращением, тем, что Сабанеев называл в нем «чудачеством и склонностью к сатире»⁵⁰³. Ведь неспроста же молодой Тухачевский позировал перед фотоаппаратом, изображая Наполеона, играя Наполеона, «играя в Наполеона». Князь Касаткин-Ростовский, пожалуй, не вкладывая особого смысла в свое замечание, но обобщая «казус Тухачевского», будто бы соприкоснулся с мнением Сабанеева – «играют в Наполеоны». Поэтому неоднократные «бонапартистские откровения» Тухачевского, которые приходилось слышать Сабанееву, возможно, содержали элемент розыгрыша. И не потому, что Тухачевский говорил не всерьез. Похоже, что весь жизненный настрой его, пронизанный эстетизмом, «сценичен», несколько театрален. Аристократическая ирония и насмешка характерны были для его отношения ко многому в жизни и людях, что не касалось его главной страсти – военного дела – единственного, к чему он относился с беспредельной серьезностью и верой.

Многие, близко знавшие маршала, отмечали, несомненно, присутствовавшее в его поведении некоторое «позерство». Впрочем, он мог играть в «потенциального Наполеона» настолько же искренне, переживая эту роль по-настоящему, как это делает настоящий артист на сцене в спектакле.