Неверная - Али Айаан Хирси - Страница 27

Я была поражена.

– Так ты не мусульманин? – спросила я.

– Нет, – ответил он.

– Но ты должен будешь принять ислам, – воскликнула я.

Кеннеди рассмеялся.

– Разумеется, я не приму ислам, – сказал он. – Иначе мне придется одеваться, как ты.

– Но мужчины не должны носить такую одежду.

– Знаю. Но я все равно не стану мусульманином.

Потом Кен сказал мне, что он атеист и вообще не верит в Бога. Я пришла в ужас. У меня не укладывалось в голове, как такое возможно, ведь он был таким добрым и красивым.

– Но ты же сгоришь в аду! – воскликнула я.

– Ада не существует. Это все выдумки, – ответил он. Воцарилась жуткая тишина. Я поняла, что мы с ним больше не увидимся. Как бы я ни любила его, мы не могли пожениться. И не только потому, что мусульманка не должна выходить замуж за неверного. Мой клан не допустил бы, чтобы дочь Хирси Магана стала женой кенийца. Если бы мы поженились, его могли даже убить.

Если бы Кен согласился принять ислам, я могла бы попытаться протестовать, упирая на то, что мы все равны перед Аллахом, независимо от клана или племени. И возможно, люди Осман Махамуд когда-нибудь приняли бы его, хотя, конечно, презирали бы меня всю жизнь. Но в свои семнадцать лет я даже подумать не могла о браке с неверным.

Так что все было кончено. Мне было очень больно. Перед расставанием я сказала ему:

– Мне кажется, что мы не сможем быть вместе.

– Я знаю сомалийцев, но наша любовь сильнее всего. Давай все же попробуем, – ответил Кен.

Это было очень трогательно, но бессмысленно. Я опустила взгляд и пробормотала:

– Можно я подумаю?

Но мы оба понимали, что прощаемся навсегда.

Для нашей семьи настали трудные времена. Через несколько недель, незадолго до своего шестнадцатилетия, Хавейя объявила, что бросает школу. Когда накануне она рассказала мне о своем решении, я умоляла ее не делать этого. Ей оставалось всего два года до экзаменов, и она всегда училась блестяще, а мне приходилось корпеть над уроками, и все равно мои оценки были хуже.

– Если ты не получишь аттестат, то останешься никем, будешь жить, как мама, – сказала я.

Но Хавейя была непреклонна. Школа – это глупость. Она хотела поехать в Сомали, как Махад, и жить где угодно, только не в одной комнате с мамой и бабушкой.

Хавейя отправилась в дом Фараха Гуре, куда мама приходила каждый месяц с гордо поднятой головой и принимала довольствие. В большом дворе всегда было много сомалийских мужчин, а Хавейя пришла в обычной одежде: в школьной юбке, без головного платка.

– Мне нужно поговорить с Фарахом Гуре, – объявила она. Мужчины рассмеялись и сказали, чтобы она возвращалась вместе с матерью: молодая девушка не может говорить со старшим мужчиной без посредника. Но когда Фарах Гуре показался в дверях, Хавейя подошла к нему и сказала:

– Я – дочь Хирси Магана – пришла просить вас об услуге. Вы можете выслушать меня и ответить «да» или «нет», а можете сказать: «Уходи домой, тебе здесь не рады», – и я больше не вернусь.

Фарах Гуре рассмеялся и предложил Хавейе чашку чая, но она ответила:

– Нет, я хочу поехать в Сомали. Мой брат в Могадишо, моя семья в Могадишо, отец тоже скоро вернется в Сомали, когда Сиад Барре будет повержен. Я больше не хочу оставаться в Кении. Я мечтала о Сомали с самого детства, а вы ездите туда дважды в месяц. Пожалуйста, возьмите меня с собой.

– Знает ли об этом твоя мать? – спросил Фарах Гуре.

– Да, она все знает. Если я поеду с вами, она отпустит меня, – ответила Хавейя. Конечно, это была неправда.

Фарах Гуре был занятным человеком – маленьким и толстеньким. Как и мы, он принадлежал к субклану Осман Махамуд; кажется, у нас был общий предок в девятом колене. В 1987 году ему было около шестидесяти, и, хотя он не умел читать и писать, в его распоряжении находился целый парк грузовиков, колесивших по всей Восточной и Южной Африке. Несмотря на то что Фарах Гуре заработал состояние своим трудом, он не был его единственным владельцем, в западном смысле слова. Фарах Гуре верил в свой клан и ДФСС. Он считал, что, поддерживая семьи участников движения, живущие в Кении, он развязывает своим соотечественникам руки для борьбы. Так всегда было принято в субклане Осман Махамуд. Словом, Фарах Гуре делился со своими родичами состоянием и даже жилищем: двери его дома всегда были открыты почти для любого из людей Осман Махамуд.

Намного позже нам рассказали о том, как он познакомился со своей женой Фадумо. Когда Фараху Гуре было пятнадцать, он ушел из дома, чтобы сколотить состояние. Такова традиция Бари, где он родился: мужчина должен показать, на что способен, – один. Итак, Фарах Гуре покинул Бари и отправился на юг, в Кисмайо. Он был молод, не понимал местное наречие, за ним некому было ухаживать, стирать его одежду. Очень быстро у него закончились деньги, он стал совсем грязным, но не мог вернуться домой неудачником: это покрыло бы его вечным позором.

Однажды, идя по рынку, он увидел молодую женщину, которая готовила angello. Она пекла блинчики на жаровне, сворачивала их, обмазывала маслом и сахаром и продавала прохожим. Он стал ходить вокруг нее, принюхиваясь к аппетитным angello.

– Кажется, ты проголодался, – сказала ему девушка, и Фарах Гуре рассмеялся от облегчения, потому что она говорила на наречии Бари.

По сомалийскому обычаю они стали перечислять своих предков, и оказалось, что они оба Осман Махамуд и могут зваться братом и сестрой. Фарах Гуре спросил девушку, которую звали Фадумо, как она оказалась в Кисмайо.

– Я сказала родителям, что пойду зарабатывать состояние, что я и делаю. Пока у меня есть только жаровня, но когда-нибудь я куплю грузовик. Ты тоже можешь начать готовить angello, – сказала она.

– Я не могу, я же мужчина, – ответил он.

Фадумо угостила его angello, а когда он сказал, что ему нечем расплатиться, предложила отработать.

– Я сделаю так, что каждое утро тебе будет чем завтракать, а ты разузнаешь все о перевозке грузов. Мне надо готовить angello, и потом, я женщина, мне не так легко разобраться во всем, как тебе.

Так Фарах Гуре начал осваивать логистику. Они с Фадумо каждый день обсуждали ее мечты: ей хотелось, чтобы их грузовики ездили по всей стране. Когда Фарах Гуре предложил ей руку и сердце, она ответила:

– Нет, я не собираюсь выходить замуж за мужчину, который не может заработать даже себе на завтрак.

Разумеется, в итоге они поженились. Они готовили angello, нанимали грузовики и занимались торговлей между Кисмайо и Могадишо, а через год скопили на собственный грузовик. После этого они купили место в торговом ряду, большую жаровню и наняли работников.

Наши близкие родственницы Осман Махамуд снова и снова рассказывали эту историю, и всякий раз она становилась все романтичнее, Фадумо – все храбрее и умнее, а Фарах все больше восхищался ею. Когда историю слышала сама Фадумо, она только молча улыбалась. Это была большая веселая женщина, в доме которой всегда было полно детей и гостей.

Когда Фадумо ждала седьмого ребенка, Фарах Гуре взял себе вторую жену, потом третью. Фадумо не отвернулась от них, но сказала:

– Добро пожаловать. Но зарабатывать деньги вы будете сами. Ваше приданое теперь принадлежит мне.

Не знаю, что из этого рассказа правда, но мораль ясна: женщине лучше зарабатывать деньги собственным трудом. Муж может бросить вас или взять еще одну жену, чему нельзя помешать. Но вы сможете хоть отчасти сохранить достоинство, если не будете просить его о финансовой поддержке.

Думаю, именно поэтому Фарах Гуре решил помочь Хавейе: ему нравились сильные, уверенные в себе женщины. Он согласился оплатить ее поездку в Могадишо и все устроил.

Бабушка гордилась Хавейей. Она поступала так, как подобало женщине Дарод – возвращалась на родину, чтобы впитать мудрость предков. Но мама злилась из-за того, что сестра договорилась обо всем за ее спиной. Она знала, что женщины Осман Махамуд будут сплетничать: если дочь так покинула мать, значит, ее плохо воспитали. И все же мама понимала, что не может помешать Хавейе поехать в Сомали к родственникам отца – это было бы еще неприличнее.